Ключи от цивилизации - Райдо Витич

— Его не стали возвращать?

— Нет. Он не помнил и остался не специально. А вот те, кто целенаправленно ищут свое место в истории, заслуживают наказания.

— Ты говоришь это с таким презрением, будто они совершают самое низкое преступление.

— А что может быть ниже трусости, и как называется бегство от действительности, трудностей в своем времени? Они, как правило, связаны с личностными, психологическими качествами. Возьми Акима. Неплохой мужчина, но случись — останется, предаст не думая. Быстро сообразит, что лучше быть королем в Галии, чем посредственностью в Федерации, лучше быть возвеличенным за силу и ум, чем жить в неуважении за свои слабости характера и воли. Атавизмы и архаизмы прошлого порой случаются у нас, проявляются самым гнусным образом, редко, но метко. Гипертрофия эго и атрофия духовного начала, моральных принципов. Ими движет удобство, гордыня, алчность, самолюбие. Им всего мало. Декомпенсация того, что они о себе воображают и действительность восприятия их окружением, выливается в бунтарство, вот в такие низкие поступки. Недавно один профессор ушел туда, решил, что здесь ему не развернуться, что не ценят его, не возносят, а там… там он да-аа! Ушел, с собой людей утянул и прибор прихватил, который создает помехи в полевых структурах, смешивает трассы и закрывает путь. Пятнадцать групп из-за этого гегемона остались во времени и не могли вернуться, среди них школьники и студенты с гидами.

— Что с ним стало?

— А чтобы ты сделал?

— Шею свернул, — ответил честно. Он прекрасно помнил напуганных мальчишек, что они вытащили из Теночтитлана.

— Заслуженно, согласись. Я не понимаю и не принимаю тех, кто решает остаться там, но это их дело и по большому счету не мне судить, однако, уходя сам — не подвергай опасности другого. Твое желание — твое дело, но уважай и желания других. Почему дети и остальные должны страдать из-за самодурства и отвратности мышления одного подлеца?

— Согласен.

— Но вообще, нужно было доставить его домой, — поморщилась в задумчивости.

Чиж хмыкнул, сообразив, что Стася, как-то замешана в аутодафе профессора — выскочки и сама себе удивляется, что не жалеет о совершенном, хоть поступок и идет в разрез с законами ее времени и долгом.

— Почему уличная стена под наклоном? — перевел на другую тему.

— Мы в пирамиде. Это здание — огромная пирамида в центре пирамидального комплекса.

— Особенности вашей архитектуры?

— Нет, — улыбнулась, встала рядом с Николаем, поглядывая вниз, на уже разбегающиеся по аудиториям и корпусам группы. — Разумное просчитанное решение для большей целесообразности работы центра научных исследований. У нас давно все живут под пирамидальными куполами. Это улучшает энергетику, положительно влияет на организм, повышает работоспособность, интеллект, иммунитет, устойчивость, как к физическим, так и к психологическим перегрузкам. В пирамиде процесс старения замедлен, благоприятная атмосфера сохраняется веками, воздух озонируется и стерилизуется, процессы происходящие внутри фигуры положительно влияют на все биологические и органические организмы. Всего не перечислишь. Пирамида уникальная и универсальная система, аналогов которой, в общем объеме эффектов, нет. Об этом знали еще древние, но потом знания начали утрачиваться и, долгие века сохранялась уверенность, что пирамиды в том же Египте, всего лишь гробницы фараонов, а все остальное слухи, домыслы, догадки. Но пришло время, когда феномен пирамиды начали принимать всерьез, занялись вплотную научные мужи. Экспериментально было доказано, что пирамида действительно комплексная система вселенского уровня. Кстати, занятия начались, хочешь послушать лекции?

— А ты со мной?

— С тобой. Правда, физику не люблю.

— Я понял, — улыбнулся в ответ. — Ты любишь историю. С удовольствием послушаю о временах, куда нам наверняка продеться отправится рано или поздно,

— Тогда пошли, — обрадовалась, к лифту потянула, потом по коридору влево, к цветам, стойкам, креслам и дверям. А с угла у стеклянной стены перила и круглая мраморная лестница, закругляющаяся балконом. Чиж глянул вниз, Стася засмеялась, увидев его лицо:

— Что напоминает?

— Трилобита.

— Точно!

Уж куда точнее. Даже цвет отделки лестниц и перил, был «трилобитный». Смотришь и кажется, что перед тобой не лестница, а гигантская раковина древнего моллюска лежит, каким-то образом попавшая сюда, вмонтированная в стекло, мрамор.

— Красиво?

— Впечатляет, — согласился.

— Я в свое время очень любила здесь кататься.

— Это как?

Стася лукаво улыбнулась и к ужасу Николая села на перила и поехала вниз. Высота немалая, спираль довольно крутая — упасть, разбиться ничего не стоит. Мужчина за женщиной рванул, ступени перепрыгивая и не спуская с нее глаз:

— Стася!

А та со звонким смехом катилась вниз по перилам, как с горки-серпантина.

— Ты ненормальная, — заявил, притормаживая к последним ступеням и видя, что женщина цела, невредима. Она спокойно стояла и с насмешливой улыбкой ждала товарища.

— Как раз наоборот. Это же здорово скатится с десятого этажа без лифта! — Стасю распирало от радости и веселья, а от улыбки лицо буквально светилось. Чиж замер, любуясь женщиной: лучезарная, иного сравнения ему в голову не приходило.

Пара минут в тишине и покое, в единении и близости, хоть и, не касаясь и все же будто в объятьях и, время словно остановилось. Ощущение вечности в мгновении было острым, внезапным и четким, вопреки законам физики и логики.

— Что ты чувствуешь? — тихо спросила Стася. Чиж шагнул к ней, но осмелился лишь локон со щеки убрать, чуть прикоснуться к нежной коже:

— Будто мы одни и никого, ничего вокруг.

— И время будто замерло.

— Да.

Женщина улыбнулась:

— Вот из таких минут настоящего и строят будущее. Кажется, ничего не происходит, а на деле формируется фундамент будущих событий, самой истории, часть которой нам суждено узнать, прожив написанный нами отрезок.

— Не понимаю.

Какой там понимать — смотреть бы и смотреть на Стасю, не думая и ничего не зная. Зачем? Сейчас есть она и рядом, с ним.

— Тебе кажется, что мы ничего не делаем, отдыхаем, дурачимся, на деле же рисуем эскиз картины будущего. Каким мы его представляем, как правило, зависит от нашего настроения. Но разве не абсурд, когда от такой безделицы зависит будущее? И разве зная это, ты будешь предаваться печали, горю, глубочайшим сожаленьям, депрессии и унынию и тем рисовать картину мрачную, в пастели темных красок? Нет, конечно, ты постараешься запомнить этот миг со всей яркостью и из него нарисуешь яркую картину, наполненную светом, а не мраком. Правильно — потому что это и есть эскиз будущего, а оно не бывает на одного, мы связаны друг с другом с этим моментом. Значит от тебя, как и от каждого из нас зависит будущее. Ты создаешь свой образ, корректируешь, окружающие вносят немного своих красок и если посыл положительный, из таких вот минут умиротворения, насыщенное светом добра и радости, будущее не сможет огорчить тебя и этот мир, принести боль и сожаление.

Думай о хорошем, только о хорошем. Даже если грамм, один процент их ста этого исполнится и мир на тон, на оттенок станет чище, ярче, добрее и светлее, оно того стоит, правда?

Это было похоже на колдовство. Чиж зачарованно слушал Стасю и не мог возразить. Ему казалось, она не фантазирует, а констатирует и — верилось. Вопреки рассудку, смотрел на нее и думал: ты меня полюбишь. Нас будет двое — ты и я, потом родятся дети. Конечно мальчик и девочка. И никаких заданий, опасностей для тебя. Я буду рядом, с тобой, всегда. Мы будем жить долго в любви согласии, спокойно, счастливо.

Мир и покой, синонимы счастья для него, связались с именем любимой, которая как будто он сам, а он как она.

— Конечно это колоссальный труд, прежде всего над собой, но ты сможешь, я уверена, — сколько искренности, света в глазах, лице? Чиж как околдованный смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда и слушал, слушал. — Знаешь, иногда меня посещают малодушные мысли о том, что не надо искать и возвращать тех, кто добровольно, ведомый своими архаичными инстинктами, низкими качествами души уходит в прошлое. Без них здесь чище и будущее лучше, не загаженное негативом алчности, тупых амбиций, стремлений себялюбивых. Ведь их мышление сродни тому времени, что они выбирают для себя, оно привычно и нормально там, в среде ограниченных материей существ, и мыслеформы жутки и примитивны. Но как подумаю об этом, так сразу стыдно, — покаялась, прикоснувшись к Николаю. Он обнял ее, внимательно слушая и вдыхая аромат волос и слов. — Именно потому что, они такие их и нельзя оставлять там. Низко, недостойно отдавать свою боль другому и так же здесь — отдать предкам негатив и радоваться жизни? Подло, — поморщилась. — Кошмарно, правда? Там, в глубине веков без наших отрицательных стремлений и эмоций хватает грязи, неприятностей и зла. Здесь, мы, знаем, как и можем справиться с носителями негатива, а там нет. Свет и тень аккумулирует человек силой мысли, чаяний. Свет одного способен озарить путь на несколько лет нескольким людям, а те другим, но уже сотням, по типу "цепной реакции". Так же мрак одного, способен утопить сначала одного, двух, десять, потом сотню, тысячу. Но здесь это невозможно, мы знаем механизмы строения будущего и потому здесь света больше, он поглотит и утопит тень. Он тут повсюду, а там бывает мало и на вес золота. И уж если множить что-то в темноте, то свет. Согласен?