Мальтийский сокол - Дэшил Хэммет

– Все нашла? – спросил Спейд,

– Да, – ответила она холодно, не поднимая головы. Потом отставила кофеварку в сторону и подошла к двери. Щеки ее зарделись, в укоряющих больших глазах стояли слезы. – Напрасно ты так со мной, Сэм, – сказала она тихо.

– Я должен был выяснить, ангел. – Он наклонился, поцеловал ее в губы и вернулся в гостиную.

Гутман улыбнулся Спейду и, протягивая ему белый конверт, сказал:

– Скоро он будет ваш; можете взять его прямо сейчас.

Спейд конверт не взял. Сев в кресло, он сказал:

– У нас еще много времени. Мы пока не договорились о деньгах. Десяти тысяч долларов мало.

– Десять тысяч – немалые деньги, – сказал Гутман.

– Вы верно цитируете меня, – ответил Спейд, – но бывают суммы и побольше.

– Да, сэр, бывают. Здесь вы правы. Но это немалые деньги, особенно если учесть, что вы получаете их за несколько дней весьма несложной работы.

– Вам кажется, что мне все далось очень просто? – спросил Спейд, пожимая плечами. – Впрочем, может, так оно и было, но это уже мое дело.

– Разумеется, – согласился толстяк. Скосив глаза, он кивнул в сторону кухни и понизил голос:

– Вы берете ее в долю?

– Это тоже мое дело, – сказал Спейд.

– Разумеется, – еще раз согласился толстяк, – но, – он заколебался, – хотите совет?

– Валяйте.

– Если вы дадите… беру на себя смелость утверждать, что какие-то деньги вы дадите ей в любом случае… так вот, если вы дадите ей меньше, чем она, по ее мнению, заслуживает, мой вам совет… берегитесь.

Спейд смотрел на него издевательски участливо.

– Может обидеться? – спросил он.

– Непременно, – ответил толстяк.

Спейд ухмыльнулся и начал сворачивать сигарету.

Спейд прикурил сигарету и обратился к Гутману:

– Давайте поговорим о деньгах, – сказал он, прикурив.

– С превеликим удовольствием, сэр, – откликнулся толстяк, – но должен честно предупредить, что, кроме этих десяти тысяч долларов, у меня сейчас нет ни цента.

Спейд выдохнул дым.

– Мне следовало получить двадцать тысяч.

– Воистину так. И я бы с радостью дал их вам, но десять тысяч долларов – это все, что я мог собрать, клянусь честью. Разумеется, сэр, вы понимаете, что это только первый взнос. Позднее…

Спейд засмеялся.

– Я знаю, что позднее вы заплатите мне миллион, но давайте пока сосредоточимся на первом взносе. Пятнадцать тысяч?

Гутман улыбнулся, нахмурился, покачал головой.

– Мистер Спейд, я вам искренне, чистосердечно, поклявшись честью джентльмена, сказал, что десять тысяч долларов – это все, чем я сейчас располагаю, до последнего пенни.

– Без дураков?

Гутман рассмеялся и ответил:

– Без дураков.

Спейд мрачно проворчал:

– Паршиво, но раз уж это все, что у вас есть, отдайте-ка их мне.

Гутман протянул ему конверт. Спейд пересчитал деньги, и в тот момент, когда он опускал его в свой карман, в комнату с подносом в руках вошла Бриджид О'Шонесси.

Мальчишка от еды отказался. Кэйро ограничился чашкой кофе. Девушка, Гутман и Спейд поели яичницы, ветчины, тостов и джему и выпили по две чашки кофе. Потом все устроились коротать остаток ночи.

Гутман закурил сигару и принялся читать «Знаменитые уголовные преступления в США», изредка посмеиваясь или комментируя забавлявшие его отрывки. Мальчишка до начала пятого сидел, обхватив голову руками. Потом он лег на диван ногами к Кэйро, лицом к окну и заснул. Бриджид О'Шонесси дремала в кресле у стола, слушала комментарии толстяка или вела со Спейдом разговоры ни о чем.

Спейд сворачивал и курил сигареты. Он был бодр, весел и полон сил.

В половине шестого он пошел на кухню и сварил еще кофе. Около шести мальчишка заворочался, проснулся и, зевая, сел на диване. Гутман, посмотрев на часы, спросил Спейда:

– Вы уже можете получить сокола?

– Дайте мне еще час.

Гутман кивнул и возвратился к чтению книги. В семь часов Спейд подошел к телефону и назвал телефонистке номер Эффи Перин.

– Алло, миссис Перин?.. Это мистер Спейд. Позовите, пожалуйста, Эффи к телефону… Да, важно… Спасибо. – Он тихо просвистел две строчки из песенки «En Cuba». – Привет, ангел мой. Извини, что разбудил… Да, очень. Слушай внимательно: в нашем абонентном ящике на центральном почтамте лежит конверт на имя Холланда, надписанный моим почерком. В конверте найдешь квитанцию камеры хранения на автостанции «Пиквик-стейдж» – я сдал туда сверток, который мы с тобой получили вчера. Забери его, пожалуйста, оттуда и принеси ко мне… Да, домой… Умница, только поторопись… Пока.

Без десяти восемь задребезжал звонок парадного. Спейд подошел к переговорному устройству и нажал на кнопку, открывающую замок. Гутман отложил книгу и, улыбаясь, встал с кресла.

– Вы не возражаете, если я провожу вас до двери? – спросил он.

– Валяйте, – ответил Спейд.

Гутман пошел за ним к входной двери. Спейд открыл дверь в тот момент, когда Эффи Перин выходила из лифта с коричневым свертком. Ее мальчишеское лицо светилось радостью, шла она почти вприпрыжку. На Гутмана она даже и не взглянула. Улыбнулась Спейду и протянула ему сверток.

Он взял его со словами:

– Большое спасибо, сударыня. Сожалею, что испортил вам день отдыха, но…

– Это далеко не первый день отдыха, что вы мне испортили, – ответила она со смехом и, когда стало ясно, что он не пригласит ее в дом, спросила: – Могу я еще чем-нибудь помочь?

Он покачал головой.

– Нет, спасибо.

Она сказала: «До свидания» – и направилась к лифту.

Спейд закрыл дверь и отнес сверток в гостиную. Лицо Гутмана пошло пятнами, щеки дрожали. Как только Спейд положил сверток на стол, к столу подошли Кзйро и Бриджид О'Шонесси. Оба не скрывали волнения. Мальчишка, бледный и одеревеневший от напряжения, поднялся на ноги, но остался у дивана, из-под пушистых ресниц наблюдая оттуда за другими.

Спейд отошел от стола со словами:

– Ну вот, прошу.

Толстые пальцы Гутмана быстро расправились со шпагатом, бумагой и стружкой, и вскоре он уже держал в руках черную птицу.

– Ага, – сказал он хрипло, – семнадцать лет я охотился за тобой. – В его глазах стояли слезы.

Кэйро облизал красные губы и сжал руки. Девушка закусила нижнюю губу. Она, Кэйро, Гутман, Спейд и мальчишка – все дышали тяжело. Воздух в комнате был холодный, спертый, прокуренный.

Гутман снова поставил птицу на стол и пошарил в своем кармане.

– Это она, – сказал он, – но все-таки проверим. – На его круглых щеках заблестел пот. Когда он вынимал из кармана и открывал золотой перочинный ножичек, пальцы его дрожали.

Кэйро и девушка стояли рядом, слева и справа от Гутмана. Спейд отступил в сторону – так он видел одновременно и мальчишку, и сгрудившихся у стола.

Гутман перевернул птицу вверх дном и несколько раз царапнул ножом край ее основания. Черная эмаль осыпалась маленькими завитками и обнажила потемневший металл. Острием ножа Гутман ковырнул металл, вырезав тонкую изогнутую стружку. Внутренний край стружки и узкий след от ножа на основании блестели мягким серым свинцовым оттенком.

Гутман задышал со свистом. Лицо его налилось кровью. Он перевернул птицу и ударил ее ножом по голове. И на голове нож уткнулся в свинец. Он выронил нож и птицу, которые со стуком упали на стол, и повернулся к Спейду.

– Подделка, – сказал он хрипло.

Лицо Спейда помрачнело. Он медленно кивнул и быстро схватил Бриджид О'Шонесси за руку. Он притянул ее к себе и грубо приподнял ее лицо.

– Хорошо, – прорычал он ей в лицо. – Вот и ты подшутила над нами. А теперь рассказывай.

Она закричала:

– Нет, Сэм, нет! Это та самая птица, которую я взяла у Кемидова. Я клянусь…

Джоэл Кэйро протиснулся между Спейдом и Гутманом, и слова полились из него визгливым потоком:

– Точно! Точно! Это Кемидов! Как я раньше не догадался! Мы считали его дураком, а он всех нас одурачил! – По щекам Кэйро текли слезы. – Ты испортил все дело! – завизжал он на Гутмана. – Ты испортил все идиотской попыткой купить у него птицу! Жирный идиот! Ты подсказал ему, что птица ценная, и надоумил выяснить, насколько она ценна, и подсунуть нам копию! Теперь понятно, почему ее так легко было украсть! Теперь понятно, почему он с такой готовностью услал меня искать ее по миру! Кретин! Жирный идиот! – Он зарыдал, закрыв лицо руками.

Челюсть Гутмана отвисла. Он тупо моргал, глядя в пустоту. Потом потряс головой – и, едва унялось колыхание его жировых складок, он уже снова был веселым общительным толстяком.

– Перестаньте, сэр, – сказал он добродушно, – зачем вы так?! Каждый может ошибиться, и, поверьте, для меня это не менее суровый удар, чем для любого из нас. Да, это происки русского, в этом нет никакого сомнения. Так что же вы, сэр, предлагаете? Стоять здесь, обливаясь слезами, и обзывать друг друга? А может, лучше, – он сделал здесь паузу, улыбнувшись, как херувим, – отправиться в Константинополь?