Мастерица Ее Величества - Харпер Карен

Екатерина – естественно, ее испанское окружение продолжало называть ее испанским именем, Каталина, – снова обрушила на Джеральдини поток слов. На этом, казалось, силы оставили ее, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Я видела, что она плачет, не стесняясь, схватившись за ручки кресла и не прикрывая лица.

– Им вдруг пришлось расстаться, она оказалась у своих врачей, он у своих, – сказал Джеральдини. – Они посылали друг другу записки, он даже попросил передать ей цветок. Но никогда больше она не увидит его на свежем воздухе, среди цветущих в полную силу цветов…

Его голос дрогнул. Ник засопел. Я постаралась сдержать слезы, когда духовник Екатерины указал на металлическую вазочку с единственным цветком, желтым нарциссом, увядшим, совсем мертвым.

– Может быть, мы еще поговорим в другой день, – сказал Ник, вставая. Мы оба преклонили колена, но принцесса даже не посмотрела на нас, когда мы, пятясь, покидали ее комнату.

* * *

Мы сидели совсем близко за маленьким столиком, Ник и я, и ужинали, словно, подумалось мне, были семейной парой. Мы планировали то необходимое, что предстояло сделать здесь. Нам сообщили, что сердце принца будет похоронено на кладбище в замке в присутствии нескольких валлийских вождей, английских лордов из пограничных областей и высших чиновников королевского дворца и совета. Оба лечащих врача принца и мы с Ником тоже должны были присутствовать.

– Нам нужно найти кого-то, кто был с ними в тот день, когда они выезжали на прогулку, – сказала я, когда мы завершили трапезу сырными пирожками и кремом. – С ними должен был быть кто-то, и я не думаю, что проводником им служила какая-нибудь из ее придворных дам.

– Я слышал, они не брали с собой свиту, только двух охранников. Надеюсь, я сумею найти одного из них, и он точно вспомнит, где они бродили в лесу и где на болоте. Это обширная дикая область, но я слышал о гробнице, которую они посетили. Она называется кромлех[41]. Хотя это место погребения неизвестного короля, умершего столетия назад, здешний народ утверждает, что дух древнего героя Оуэна Глендура посещает эти места. Что же касается старой знахарки в лесу – ладно, я зайду в комнату охраны, когда мы кончим разговор, и поспрашиваю там. Так что же, мы кончили? – он вдруг заговорил не быстро и резко, а медленно и мягко.

– После такой недели и такого дня, что мы пережили, я думаю, да, – отозвалась я. – Постель выглядит заманчиво, – не успела я договорить, как страшно покраснела.

Его взгляд держал меня, как магнит.

– Мне так тоже кажется, но дело на первом месте, правда?

Я могла только молча кивнуть. Он встал и подошел ближе, настолько близко, что мне пришлось смотреть на него снизу вверх. Я поняла, что гляжу на него с восхищением, преисполненная благодарности за его доброту ко мне. Я охотно повиновалась, когда он потянул меня к себе. Поднялась, закинула руки ему на плечи и сомкнула их на его крепкой шее. Сердце мое колотилось так, что стук отдавался в ушах. Когда я прижимаюсь к нему, чувствует ли он то же, что и я?

Он поцеловал меня, но не собственническим поцелуем. Он не переставал ласкать меня, поглаживал мою спину и талию и, обхватив поверх юбок мою попу, словно собирался меня поднять. Я гладила завитки волос на его затылке, а комната и весь замок качались и кружились вокруг. Моя грудь была прижата к его груди, жар моих пылающих щек превратился в огонь. Он слегка отклонил меня назад, и я прильнула к нему, губы готовы к его сладкому нападению, которого я нетерпеливо ждала и на которое мгновенно ответила.

Я не думала, не дышала, я бы ни за что не сказала «не надо», если бы он положил меня на кровать, стоявшую на другом конце комнаты, и овладел бы мною. Каким-то образом мы сделали оборот, как в танце, и я оказалась прижатой к стене рядом с дверью, а его губы скользили по моей шее к началу грудей.

Он стянул с одного моего плеча рукав, чтобы вырез стал ниже, и его язык коснулся ложбинки между грудей. Я, словно неопытная девчонка, ахнула. Ноги подкашивались, но он поддерживал меня.

Его прерывистое дыхание обдавало мою разгоряченную кожу. Вдруг он прошептал:

– Не сейчас. Не знаю, когда, но не сейчас.

Что он хотел сказать? Этой ночью? Когда мы вернемся домой? Когда…

– Мне нужно попасть в комнату охраны, пока там еще не все разошлись спать. Я не нарушу приказа королевы охранять тебя, не давать никому прикоснуться к тебе. Я уверен, она имела в виду и меня. Я знаю, ты не хочешь лгать, что мы обручены, а если нас обнаружат вместе ночью или утром, я должен буду ответить перед ней, несмотря на мою тягу к тебе. Я увижу тебя утром на похоронах сердца Артура, а сейчас мне неким образом предстоит похоронить свое.

После этой страстной тирады Ник, все еще тяжело дыша, чмокнул меня в щеку, открыл дверь, вышел и тщательно закрыл ее за собой. Я долго стояла, прислонясь к стене, не доверяя своим ногам, и перебирала в памяти его прикосновения, испытывая благодарность к королеве за заботу о моей безопасности и чувствуя гнев при мысли о том, что Ник распространил свое обещание на себя самого.

* * *

Как много народа, думала я, на похоронах сердца, сколько же будет на предстоящем погребении? Широкоплечие валлийские вожди, некоторые из них в тяжелых мехах, с широкими бородами, с крепкими мечами на боку стояли рядом с изысканно одетыми английскими лордами из пограничных областей или из Лондона.

Главный королевский распорядитель похорон, граф Суррей, прибыл со своим многочисленным эскортом и, по всей видимости, внушал присутствующим уважение и привлекал всеобщее внимание. Я наблюдала его с близкого расстояния, так как он руководил этой печальной процедурой. Хотя Ник говорил, что Томасу Говарду, графу Суррею, уже шестьдесят, выглядел он моложе. У него было живое лицо, золотистая борода и прямая, можно сказать, королевская, осанка.

Ник рассказывал мне, что Суррей когда-то был сторонником Ричарда III, соперника короля Генриха, и даже сражался против Тюдоров в битве при Босворт-Филде. После недолгого пребывания в Тауэре он был освобожден, прощен и даже вознагражден за свое искусство как солдат, воевавший против шотландцев. Как и Джеймсу Тирреллу, Суррею была возвращена благосклонность короля, потому что тот нуждался в подобных людях. Несомненно, Ник надеялся, что и он сумеет вернуть своему роду нечто подобное, пусть в меньших масштабах.

Я отвела взгляд от Суррея, когда алебастровый сосуд, который мы с Ником обернули пропитанной воском тканью Весткоттов, стали опускать в металлический ларец, заблаговременно вкопанный в землю.

В порядке старшинства, начиная с графа Суррея, главные английские и валлийские участники этих похорон бросали землю на крышку ларца, затем поодиночке удалялись в замок. Сначала металл отзывался эхом, затем звук стал глуше. Трепещущими руками я держала букетик желтых нарциссов, которые принес мне духовник принцессы Екатерины, передав ее просьбу положить их на землю над сердцем ее мужа. Бедная Екатерина должна, по обычаю, скорбеть в одиночестве, к тому же она слишком слаба, чтобы участвовать в церемонии. За что, подумала я, мне это благословение – или проклятие – доверие царственных женщин? Кто бы мог подумать, что свеча с вырезанным на ней ангелом, которую кто-то вручил королеве, – такая же, как я послала сегодня утром принцессе через ее духовника Джеральдини, – положит начало всей этой истории и даст мне возможность встретить на своем жизненном пути Ника?

Когда отзвучали все латинские слова, когда было произнесено благословение, все разошлись, остались только мы с Ником и всего два стража, и я вдруг осознала, что была на этих похоронах единственной женщиной. Мне нужно было положить эти цветы не только от имени юной вдовы принца, но и от имени его матери, и об этом, конечно, я должна буду рассказать королеве.

Ощущая спиной взгляды стражей и Ника, я разложила цветы на холмике свежей земли. Отступив на шаг, я склонила голову в безмолвной молитве, затем сделала еще шаг назад, так, как научилась уходить из королевских покоев. Я думала не только о потере, постигшей королеву, но и собственной потере, смерти моего Эдмунда. А как я скучала по своему милому мальчику Артуру! И молилась, чтобы ему было хорошо с Джилом и Мод и чтобы никакое зло никогда не коснулось его.