Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

возникла еще только раз, когда группе ленинградских депутатов надо было назвать того, кто войдет в мандатную комиссию Съезда от Ленинграда, Случайно или нет было названо это имя, но никаких возражений не было: Гидаспов так Гидаспов. Никому и в голову не приходило, что мы, по сути, уже проголосовали за будущего председателя мандатной комиссии Съезда, а заодно и определили кандидатуру будущего первого секретаря Ленинградского обкома КПСС.

В "Московских новостях" академик Жорес Алферов рассказал, что партийный взлет Гидаспова на вершину Ленинградского обкома был неожидан для всех, в том числе и для самого Бориса Вениаминовича. Может быть, это и так, но слухи о возможном его высоком назначении ходили и раньше. В разговорах между собой мы, ленинградцы, кандидатуру Гидаспова поддерживали; объективно все говорило в его пользу — ученый, член-корреспондент АН СССР и к тому же крупный хозяйственник (значит, сумеет организовать работу). И то, что Гидаспов не из партийных функционеров, тоже было в наших глазах несомненным его достоинством.

Впрочем, и тогда не все были в восторге. Скептики утверждали, что замена эта вполне по русской поговорке: шильце на мыльце. Говорилось о каких-то нарушениях при выборах Гидаспова по Петроградскому территориальному округу: он избирался безальтернативно, а об эксцессах на предвыборных собраниях в Петроградском районе писала городская пресса.

Громкую известность далеко за пределами Ленинграда позднее приобретут два уголовных дела — двадцатилетней Татьяны Рамм и ее отца, экономиста Владимира Рамма, который был одним из соперников Гидаспова на выборах, но в конечном счете так и не был зарегистрирован в качестве кандидата. Петроградский районный суд сначала приговорил к году исправительных работ Татьяну Владимировну. За то, что на окружном собрании по выдвижению ее отца она — хрупкая и весьма религиозная девушка — якобы избила пятерых дружинников, не пропускавших ее в зал. А когда Владимир Рамм вступился за честь дочери, по инициативе заведующего идеологическим отделом Петроградского райкома обвинение было сфабриковано и против отца.

Однако все это — позже. А тогда, летом 1989-го, мы еще жили иллюзиями: может быть, Гидаспову удастся освежить застойный воздух в коридорах Смольного, изгнать из "штаба революции" романовские кадры и перестроить саму жизнь Ленинградской партийной организации, уже прослывшей в стране оплотом консерватизма.

Я мало знал Юрия Соловьева. Но он не производил впечатления законченного сталиниста. В нем не было романовской жесткости и надменности. Его скорее можно было назвать просто чиновником — осторожным, а иногда даже добродушным. После ленинградских событий ноября 1989 года мы еще пожалеем о временах Юрия Филипповича. И не потому ли, что это будет высказано вслух, причем многими? А в феврале 1990 года ведущий телепрограммы "600 секунд" расскажет о том, как пенсионер Соловьев приобрел в комиссионном магазине подержанный "мерседес". И бывшие товарищи по обкому исключат своего бывшего лидера и благодетеля из партии. За что? За покупку машины, которая была предложена Соловьеву по звонку из магазина (если не из того же обкома). Правда, потом в рядах КПСС Соловьева восстановят. Разумеется, без всякого извинения. А Гидаспов станет вполне серьезно утверждать, что не было и самого исключения.

Плох был не Соловьев. Плоха была Система.

Когда разразился скандал с "мерседесом", журналист Георгий Урушадзе взял телеинтервью у Юрия Филипповича и во время передачи попросил его прочитать стихи уже покойного Юлия Даниэля. Соловьев читал по бумажке, голос его дрожал:

Как жить нам после отречений,

Какими нам истечь слезами?..

Это интервью, взятое семнадцатилетним журналистом у добровольно ушедшего в отставку первого секретаря (случай редчайший!), у человека, которого растоптали его же товарищи, произведет на город неизгладимое впечатление. Равно как и стихи политического узника, прочитанные с телеэкрана одним из тех, кем была персонифицирована власть Системы.

Повторю: у Соловьева не было ни стальной холодности в глазах, ни надменной силы Григория Романова. Он и не старался изобразить эти, не присущие ему качества всесильного временщика, генерал-губернатора и хозяина Ленинграда. Гидаспову не удалось приобрести повадку партийного босса, но вскоре после назначения он попытался играть роль "сильной руки". Играть не слишком умело: то, что у Романова было в крови, не дается одним только обладанием партийным креслом.

Беда Соловьева, что он стал опираться на сформированный еще Романовым партийный аппарат: ничего своего Юрий Филиппович в Смольный не принес, ничего и не пытался перестроить. Сказали ему "придворные" социологи, что на выборах народных депутатов СССР он наберет около 70 процентов, он и пошел к собственному, столь поразившему его самого поражению. И после поражения Соловьев даже не пытался бороться за власть: сразу же написал на имя Горбачева заявление об отставке, а на свое место предложил единственного из хорошо известных ему народных депутатов — Бориса Гидаспова. В таком предложении тоже была логика: если все ленинградские аппаратчики на выборах провалились, надо менять тактику и призывать ближайшего из неаппаратчиков.

Случай почти классический. Так действуют политические партии и режимы, оказывающиеся на грани физического банкротства. Вспомним кризис Веймарской республики и приход к власти Гитлера. Это урок истории, урок, нами постоянно забываемый: если режим на грани краха, он попытается спасти себя при помощи "сильной личности", а эта личность, как правило, и оказывается его окончательным могильщиком.

Итак, практически, ко всеобщей радости, Гидаспов стал первым секретарем обкома. Радость понятна: волей-неволей Соловьев олицетворял собой всю застойную пирамиду власти, весь комплекс партийного монополизма в городе. С ним народ ассоциировал и поддержку Нины Андреевой, и создание реакционного Объединенного фронта трудящихся, и предложение о выборах народных депутатов по производственным округам (к счастью, вовремя похороненное демократической общественностью).

Черный список "ленинградских инициатив" Борис Гидаспов продолжать не спешил. Впрочем, на выступлениях — особенно в рабочей среде! — он мог заявить, например, что достаточно создать "подходящую" атмосферу, и "Пятое колесо", наиболее смелая и радикальная телепрограмма в Ленинграде, "само отвалится". Но набирал силу Ленинградский народный фронт, люди были воодушевлены предстоящими переменами, и на подобные "мелочи" мало кто обращал внимание.

Начиналась первая парламентская осень. Я проводил почти все время в Москве — работал в комитете по законодательству и участвовал в работе сессии Верховного Совета СССР, а в Ленинград приезжал лишь на выходные, И чем дальше, тем громче звучало в разговорах: позиция обкома не изменилась ни на йоту, травля неформальных организаций продолжается. Ничего не изменилось ни в работе исполкома, ни в крупных промышленных и управленческих структурах.

Мне это говорило лишь об одном: сам того не предполагая, аппарат власти готовит новое свое поражение на весенних выборах народных депутатов России и Ленсовета. И победа демократических сил