Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Описывая жаркое сражение, Лермонтов, наряду с документальной точностью этого «трагического балета», обнажал бесчеловечную сущность братоубийства:
И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: «Жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он — зачем?»
Дальнейшая военная жизнь поэта вошла в легенды. Компания бесшабашных удальцов образовала «беззаветную команду», мало соответствовавшую воинскому уставу. Барон Л. Россильон, представитель Генштаба в отряде Галафеева, гневно сообщал: «Лермонтов собрал какую-то шайку грязных головорезов. Они не признавали огнестрельного оружия, врезывались в неприятельские силы, вели партизанскую войну и именовались громким именем Лермонтовского отряда…»
Участвуя в походах против горцев, Лермонтов тем не менее не стал их врагом: «Я многому научился у азиатов, и мне хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания… Поверьте мне, там на Востоке тайник богатых откровений».
Уважение противников друг к другу являло самые удивительные картины. Русских, оставшихся лежать убитыми под Гехами, наиб Ахбердилав велел похоронить по христианскому обряду. Для этого даже был выкраден священник, которого затем доставили обратно.
А неизбежное преображение офицеров, попавших на эту войну, в людей, мало отличимых от самих горцев, Лермонтов описал в очерке «Кавказец»:
«Во-первых, что такое именно кавказец и какие бывают кавказцы?
Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское; наклонность к обычаям восточным берет над ним перевес… Настоящих кавказцев вы находите на Линии; за горами, в Грузии, они имеют другой оттенок; статские кавказцы редки: они большею частию неловкое подражание…
Настоящий кавказец человек удивительный, достойный всякого уважения и участия. До восемнадцати лет он воспитывался в кадетском корпусе и вышел оттуда отличным офицером; он потихоньку в классах читал „Кавказского пленника“ и воспламенился страстью к Кавказу. Он с десятью товарищами был отправлен туда на казенный счет с большими надеждами и маленьким чемоданом. Он еще в Петербурге сшил себе ахалук [16], достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика. Приехав в Ставрополь, он дорого заплатил за дрянной кинжал и первые дни, пока не надоело, не снимал его ни днем, ни ночью. Наконец он явился в свой полк, который расположен на зиму в какой-нибудь станице, тут влюбился, как следует, в казачку, пока до экспедиции; все прекрасно! сколько поэзии! Вот пошли в экспедицию, наш юноша кидался всюду, где только провизжала одна пуля. Он думает поймать руками десятка два горцев, ему снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты. Он во сне совершает рыцарские подвиги — мечта, вздор, неприятеля не видать, схватки редки, и, к его великой печали, горцы не выдерживают штыков, в плен не сдаются, тела свои уносят. Между тем жары изнурительны летом, а осенью слякоть и холода. Скучно! промелькнуло пять, шесть лет: все одно и то же. Он приобретает опытность, становится холодно-храбр и смеется над новичками, которые подставляют лоб без нужды.
Между тем хотя грудь его увешана крестами, а чины нейдут. Он стал мрачен и молчалив; сидит себе да покуривает из маленькой трубочки; он также на свободе читает Марлинского и говорит, что очень хорошо; в экспедицию он больше не напрашивается: старая рана болит! Казачки его не прельщают, он одно время мечтал о пленной черкешенке, но теперь забыл и эту почти несбыточную мечту. Зато у него явилась новая страсть, и тут-то он делается настоящим кавказцем…
Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств. Знает, какой князь надежный и какой плут; кто с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь. Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда, кинжал — старый базалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь — чистый шаллох [17] и весь костюм черкесский, который надевается только в важных случаях и сшит ему в подарок какой-нибудь дикой княгиней. Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия…
Он равно в жар и в холод носит под сюртуком ахалук на вате и на голове баранью шапку; у него сильное предубежденье против шинели в пользу бурки; бурка его тога, он в нее драпируется; дождь льет за воротник, ветер ее раздувает — ничего! бурка, прославленная Пушкиным, Марлинским и портретом Ермолова, не сходит с его плеча, он спит на ней и покрывает ею лошадь; он пускается на разные хитрости и пронырства, чтобы достать настоящую андийскую бурку, особенно белую с черной каймой внизу, и тогда уже смотрит на других с некоторым презрением…»
____________Новые хлопоты бабушки и бесспорное отличие в службе позволили Лермонтову получить двухмесячный отпуск в Петербург. Общество упивалось его рассказами о кавказских приключениях, зачитывалось новыми его произведениями, завистники и соглядатаи писали на него доносы, а генералы вновь ходатайствовали о награждении поручика. Однако император был строг и последователен: вместо награды, прощения и разрешения выйти в отставку он повелел, чтобы Лермонтов «состоял налицо на фронте» и ни под каким видом больше не покидал полк.
Возвращаясь на родной уже Кавказ, Лермонтов с горечью написал:
Прощай, немытая Россия,Страна рабов, страна господ,И вы, мундиры голубые,И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной КавказаУкроюсь от твоих пашей,От их всевидящего глаза,От их всеслышащих ушей.
На этот раз Лермонтов ехал на Кавказ неохотно, подолгу задерживаясь в пути, будто предчувствуя и стараясь отсрочить свой роковой час. Добравшись до Ставрополя, он решил изменить маршрут. Сопровождавший его А. Столыпин убеждал не гневить начальство, но подброшенная монета решила судьбу Лермонтова — выпало ехать в Пятигорск. Там он надеялся выхлопотать разрешение лечиться водами от лихорадки, якобы подхваченной в дороге. Ему разрешили. Пятигорск ожил, поглядеть на знаменитость съезжались отовсюду. Гвардейская молодежь расслаблялась после боевых будней отнюдь не минеральными водами. Завертелась упоительная курортная жизнь.
«Лермонтов был душой общества и делал сильное впечатление на женский пол. Стали давать танцевальные вечера, устраивать пикники, кавалькады, прогулки в горы»,— вспоминал Н. Лорер. Однако острый на язык Лермонтов, сам того не заметив, создал себе и партию тайных врагов, считавших его выскочкой и несносным задирой и ожидавших, что непременно найдется желающий проучить дерзкого поэта. Поводов было предостаточно. Бывший однокашник Лермонтова майор в отставке Н. Мартынов появлялся в обществе в нелепом подобии горца, с пистолетами за поясом, плетью на плече и даже с обритой головой. Лермонтов не раз выставлял его шутом и совершенно извел насмешками, на которые Мартынов не находился, что ответить. Когда же в присутствии дам Лермонтов откровенно поднял Мартынова на смех, тот вызвал обидчика на дуэль. Дуэли были запрещены, секунданты пытались предотвратить поединок, но Мартынов настоял на своем. В назначенный час дуэлянты стояли у барьера. Были нарушены важнейшие статьи дуэльного кодекса, но Лермонтова это не интересовало, он объявил, что стрелять не будет. Мартынов сначала не решался стрелять, но затем прицелился в Лермонтова, гордо скрестившего руки, и нажал на курок. Лермонтов, получив смертельное ранение, упал. В нарушение того же кодекса врача на месте дуэли не было. Остальные участники, один за другим, уехали в Пятигорск. Туда же отбыл и перепуганный секундант Глебов, накрывший Лермонтова своей шинелью и оставивший умирающего лежать под разразившейся грозой. Почти в точности сбылось предсказание поэта:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Страна Прометея - Константин Александрович Чхеидзе - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия» - Валентин Рунов - Биографии и Мемуары
- Дневник путешественника, или Душа Кавказа - София Глови - Биографии и Мемуары / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Преподобный Порфирий – пророк нашего поколения. Том 3 - Автор Неизвестен - Биографии и Мемуары / Прочая религиозная литература
- Преподобный Порфирий – пророк нашего поколения. Том 2 - Автор Неизвестен - Биографии и Мемуары / Прочая религиозная литература
- Путь к империи - Бонапарт Наполеон - Биографии и Мемуары
- Леонардо Ди Каприо. Наполовину русский жених - Софья Бенуа - Биографии и Мемуары
- Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов - Биографии и Мемуары