Недетские игры - Мария Николаевна Высоцкая

не может подавить мой внутренний бунт.

— Ты меня сейчас в чем-то обвиняешь? — прищуриваюсь и делаю шаг вперед. Замираю в паре миллиметров от Бушманова. Мои руки по-прежнему болтаются внизу безжизненными плетьми.

— Ни в коем случае, — отвечает с явным ехидством. — Как я могу?

— А говоришь так, будто обвиняешь.

— Тебе кажется, — язвит. И злится. Кожей чувствую, что злится.

Сегодня этот разговор точно не приведет ни к чему, кроме скандала. Поэтому я решаю ретироваться. Только вот углы сгладить забываю.

Не самая умная вещь — говорить ожидающему от тебя правды мужчине что-то вроде:

— Думаю, нам лучше продолжить завтра.

— Отчего же?

Кирилл едва заметно улыбается. Краешком губ, но мне хватает, чтобы понять, что мы начинаем лететь в бездну. Оба.

Он очень медленно проводит ладонью по моему плечу и отталкивает назад. Зажимает у кухонного гарнитура. Край столешницы болезненно впивается в спину.

— Мне больно, — морщусь, чувствуя, как он отстраняется. Совсем немного, но этого достаточно, чтобы не биться копчиком о деревяшку.

— Если ты хотела строить такие, — в последнее слово он вкладывает максимальную агрессию, — свободные отношения, Оля, то лучше без меня.

— Что?

— Я как-то дефектно говорю? Зачем ты постоянно перепрашиваешь?

— Не кричи.

— Я даже голос не повысил.

И правда не повысил, но мне кажется, что наорал.

— Уйди, Кирилл, пожалуйста. Уйди. Я не хочу сейчас ругаться, — прошу его шепотом.

— А мы разве ругаемся? Мы говорим, О-ля.

— Я просто хочу, чтобы ты ушел. Сейчас.

— Ну да, видимо, в гости ты сегодня ждала явно не меня.

Кир ухмыляется. Поворачивается ко мне спиной и идет в коридор. Пялюсь ему в затылок какие-то секунды и, схватив деревянную лопаточку, со всей силы швыряю Бушманову в спину.

17

"Ты не имеешь права предъявлять мне претензии, Кирилл.

Не имеешь. Особенно когда я ничего не сделала!" (с.) Оля

Деревянная лопатка отскакивает от мужской спины и с треском летит на пол.

Кирилл останавливается, я же отшатываюсь к гарнитуру. Вцепляюсь пальцами в немного шершавый край столешницы, наблюдая за тем, как медленно Бушманов поворачивает голову. Смотрит себе под ноги, на лопатку. Потом на меня.

На автомате обнимаю себя руками. Закрываюсь от него. В том, что он не причинит мне физической боли, я уверена. Но страх внутри все равно нарастает.

Я понятия не имею, что теперь делать и говорить.

Чувствую на себе его злой, поблескивающий взгляд и покрываюсь мурашками.

Кирилл разворачивается, теперь полностью. Делает шаг, потом еще один.

Все это происходит в тишине, он не произносит ни звука. Просто сокращает разделяющее нас расстояние. Давит. Не взглядами, не словами, нет. Просто присутствием. Его вдруг становится слишком много. Его фигура словно всю кухню занимает.

Он давит, а я… я теряюсь. Подцепляю зубами шелушащуюся кожу на нижней губе, откусывая кусочек. В этом месте сразу же образуется ранка, из которой начинает сочиться кровь. Металлический вкус обволакивает язык.

Кирилл останавливается ровно в шаге от моей дрожащей, как осенний лист, фигуры. Смотрит. Просто впивается в глаза своим взглядом, будто душу сожрать хочет. Выбить из меня всю правду до самой последней капли…

Я не хочу скандалов, я ненавижу скандалы. Но, вопреки своим же установкам, говорю:

— Ты не имеешь права предъявлять мне претензии, Кирилл. — Голос подрагивает. Держать лицо я не умею. Поэтому как есть. — Не имеешь, — повторяю с нажимом, а может, просто перехожу на крик. Не знаю. — Особенно когда я ничего не сделала!

— А ты не сделала? — он надвигается. Кажется, сейчас ледяной глыбой, и фиг его сдвинешь.

Пространство, что еще секунды назад было между нами, растворяется. Он заполняет его собой. Нависает надо мной, упираясь ладонями в столешницу, тем самым заключая в ловушку.

Его руки лишают путей отступления. Бежать больше некуда, а прятаться бессмысленно…

Внутри зарождается огненный шар, в котором концентрируется вся моя злость. Агрессия из-за ложных обвинений. Обида, что просится выплеснуться наружу.

 И я позволяю. Позволяю себе не сдерживаться в словах. Если он думает обо мне в таком контексте, то я просто скажу ему то, что он хочет услышать.

— Сделала, переспала с ним в туалете ресторана, доволен?! — ору Бушманову в лицо, но он даже бровью не ведет. Как стоял с каменным лицом, так и продолжает. Ну только если едва прищуривается.

— Прямо в туалете?

Мне кажется или его губ коснулась улыбка? Точнее, усмешка. Наглая, еще сильнее выводящая меня на эмоции.

— Да, — цежу сквозь зубы. Смотрю ему прямо в глаза.

— Понравилось?

— Очень. Было феерично, — толкаю Кирилла в грудь. — Так что вали отсюда. Слышишь? Проваливай.

— Обязательно, — кладет ладонь на мою талию и тянет меня на себя.

Я впечатываюсь ему в грудь. Запрокидываю голову и почти сразу ловлю его губы. Он делает это с напором. Это даже на поцелуй не похоже. Скорее, какое-то клеймо.

Тяну носом воздух, потому что его катастрофически не хватает, обшаривая мужские плечи руками.

Мысли снова путаются, а злость угасает. Огненный шар заливает волной Бушмановской самоуверенности.

— Думаю, начнем с этого, — приподнимает бровь и стягивает с меня кофту. — Можно еще вот так, — подхватывает под задницу и усаживает мое ошеломленное от прикосновений тело на столешницу.

— Дверь там, — бормочу, все еще стараясь упираться руками в его грудь.

— Амнезии у меня нет, — хмыкает и снимает с себя футболку, игнорируя мои протестующие пальцы.

— Зато до чертиков самоуверенности, — заглядываю в его глаза.

Кирилл едва заметно улыбается, устраиваясь между