Скорпионья сага. Cкорпион cамки - Игорь Белисов

С появлением Галы в художнике пробудились шальная фантазия и неистощимая творческая энергия. По ее настоянию он порвал с кружком неудачников, заявив как король: «Сюрреализм – это я!». В начале 30-х он изобрел прием двойственного изображения и подписывал свои картины «Гала-Сальвадор Дали», будто он и жена – один человек. По сути, оно так и было. Позднее он сформулировал метод, который назвал «параноидно-критическим». Дали говорил: «Этот метод работает только при условии, если владеешь нежным мотором божественного происхождения, неким живым ядром, некой Гала – а она одна, – единственная на всем белом свете».

Впрочем, за богемным образом Музы художника стояли воля, хватка и работоспособность. При муже Гала выполняла функции менеджера, секретаря, няньки и психотерапевта. Она искала спонсоров, организовывала выставки, продавала картины. Когда не шли картины, находила халтуру: модели шляпок, пепельниц, оформление витрин, реклама товаров. В периоды безденежья сама шила платья. Словом, не сидела, сложа руки.

Уже в зрелые годы, когда деньги потекли к ним рекой, пресса часто выставляла Галу этаким воплощением Зла, упрекала в аморальности, алчности и жестокости, дескать, она выжимает из мужа все, что только возможно.

А между тем ее муж только выиграл. Кем бы он был без Галы? Простым сумасшедшим. Этот безумец, благодаря которому безумие вошло в моду и стало знаком искусства всего XX века, держась за Галу, хоть и выглядел клоуном, однако был далеко не дурак. Ведь это ему принадлежит гениальная фраза, которой он при случае любил эпатировать публику: «Единственное различие между мной и сумасшедшим заключается в том, что я – не сумасшедший».

Я задумалась… Действительно, гениально. В этой фразе – всё. Но остается недоговорка. Мы так никогда и не узнаем всю правду: это он сам сочинил – или ему подсказала она?

Слова

1

Молодость однажды заканчивается.

Вы это осознаете, когда начинают умирать родители. Даже если покойник для вас не особенно родной человек, вы все равно огорчаетесь.

Весной 2007-го скончался отчим.

Все к тому шло. Он хронически себя убивал. Алкоголизм – популярнейший способ нашего мужика. В последнее время, по жалобам мамы, пил он особенно люто, совсем ненадолго выныривая из запоя, и вновь погружаясь в проспиртованное отсутствие. Похоже, там ему было лучше, чем здесь. Мама измучилась приводить его в чувство, придавать более-менее человеческий вид. Вместо благодарности получала скандалы. Мамина жизнь превратилась в подвиг. Отчима тоже тянуло на подвиги – на свои личные, за пределами дома.

Его нашли в гараже, за рулем остывшей машины. Утром. А из дому он ушел накануне, в ночь. Зажигание было включено. Аккумулятор сел. Бензин – на нуле. Окоченелое тело – сплошь в ярко-розовых пятнах. По заключению судебно-медицинской экспертизы, все свидетельствовало об отравлении выхлопными газами.

Когда мама показала мне эту бумажку, в ее глазах, кроме скорби, остро мелькнуло что-то еще, пострашней.

Да, они поругались. Ничего особенного, как обычно. Пьяный муж, истерзанные нервы жены. Он порывался «пойти погулять», а она его не пускала, потому что «куда в таком состоянии, к тому же на улице – ночь». В нем взыграл дух противоречия. Стал буянить. Полез драться. В конце концов, отшвырнул жену и хлопнул дверью. Ушел. Мама вдогонку не побежала, я ее понимаю, такое бывает, иной раз захлестнет, прямо думаешь: «Чтоб ты, скотина, сдох!» Он шатко доплелся до гаража. Открыл в воротах врезную дверцу, которая тут же за ним и прикрылась от ветра. Плюхнулся на сидение. Вставил ключ и завел мотор. Подняться уже не смог. Уснул незаметно. Много ли пьяному нужно.

Словом, несчастный случай. Нелепый. Закономерный.

И все же, в моих мыслях занозой сидел вопрос.

Когда поминки закончились, я не смогла его не задать:

– Мама, ты подливала ему «Релаксам»?

В ее глазах опять мелькнуло то самое, пострашней. Она тут же глаза отвела. Этого было достаточно. Но мама снова на меня посмотрела и тихо произнесла:

– Ты правильно догадалась. Наверное, дозу переборщила.

На обратном пути я обдумывала случившееся. Рядом дрых ничего не подозревающий Сладкий. На поминках он с удовольствием назюзюкался с незнакомыми мужиками, виденными в первый и последний раз в жизни. Судя по физиономии, чувствовал он себя прекрасно. А вот меня неотступно мутило и крутило живот. Я была за рулем, ни капли не выпила, и мутило меня оттого, что «Реласкам» поставляла для отчима именно я.

Мы никогда больше с мамой это не обсуждали. Зачем? По умолчанию установилось табу. Тема закрыта. Лишь одно для меня осталось неясным: то была случайная передозировка? – или мама сознательно отравила осточертевшего мужа?

В конце весны мама позвонила мне на мобильник.

– Доченька, как ты там поживаешь?

– Нормально… – Я ответила машинально, но почему-то сразу подумала, что, вероятно, все не так хорошо, как мне кажется.

– У нас тоже все – слава Богу. Живем… Сестричка, вот, шлет огромный привет. Только стесняется… Устроилась на работу вроде твоей. Называется, менеджер по продажам. Ходит теперь со значком «Спроси меня как?»…

Я кашлянула. Не стала маму разочаровывать. Хотя, конечно, обидно. Недалекая женщина искренне полагает, будто дебилка с ярким значком может считаться того же полета, что и специалист с высшим образованием и долгой карьерой.

– Слушай, доченька. В нашем городе никакой перспективы. И я подумала… Ты ведь в столице, знаешь, что там и как… Сестричка хочет к тебе приехать, попробовать свои силы…

– Мама, а где она будет жить?

– У тебя. Для начала…

Повисла пауза. Эта пауза висела давно, все минувшие годы моей жизни в столице, но только сейчас до меня дошло, что провинциальный синдром имеет все шансы никогда не закончиться. Хорошо хоть, мама не знала об отдельной квартире, которая досталась мне в память о личной драме. А то по душевной своей простоте могла б и уверенней замахнуться. С нее станется. С ее материнской любовью. И еще я припомнила, как сама приглашала маму пожить, когда некому было сидеть с Малышом. В то далекое время она не смогла. Опять же, из-за сестрицы. Я не злопамятна. Просто, реалистична.

– Извини, мама – нет.

Мы еще с ней о чем-то поговорили, но как-то фальшиво, только бы разговор закруглить. В душе сгустился мутный осадок. Чужие дети никому не нужны.

Но вот что странно: для чего маме понадобилось остаться одной?

А однажды зазвонил городской телефон. В трубке молчали. Уже было лето. Внезапно подумалось: неужели сестрица? Все более раздражаясь, я несколько раз повторила «Але!»

– Привет… – наконец, прозвучал неприятный мужской голос.

– Кто это?

– Не узнаешь?

– Извините, нет.

– А тебя сразу узнал. Столько лет, а голос все тот же.

– Разве мы с вами знакомы?

– Когда-то мы были на «ты». Такое не забывается… Ладно, напомню. Тебе о чем-нибудь говорит имя Макс?

Меня как ужалило. Жар – и сразу кинуло в холод. Призрак из прошлого. Только этого мне не хватало.

– Как вы… ты… Откуда у тебя телефонный номер?!

– Следователь поделился. Кстати, шлет тебе горячий привет.

Я вдруг вспомнила, как в последнее время, по всякому конфликтному поводу, муж повадился повторять: «Прошлое всегда с нами». Они что, все против меня сговорились?

– Что тебе… вам от меня нужно?

– Встретиться.

Я представила чужого мне человека, разукрашенного блатными наколками, с печатью черного опыта на лице, с колючим взглядом законченного уголовника.

– Мне очень жаль, но я не знаю никакого Макса. И не знаю никакого следователя. Вы ошиблись.

– Не может быть… – Он проговорил точные цифры моего телефона.

– Да, все верно. Но по этому номеру живет совершенно другой человек.

Нажала рычаг, положила трубку, сердце бешено колотилось. Секунды тянулись, складывались в минуты, в десятки минут. Он не пытался перезвонить. По крайней мере, в ближайшее время. А дальше – кто знает.

С того звонка в груди прописалась тревога.

Тем летом вообще была тревожная атмосфера.

На работе начались пертурбации. Кого-то повысили. Многих уволили. По офисным коридорам ползали слухи один неприятней другого. Наметилась тенденция к сокращению штата и ужесточению плана продаж.

Рынок насытился, конкуренция приняла форму удушья. Мы знали, что наш главный соперник «Зюйд лаборэтриз» давно продвигает свою продукцию исключительно на «откатах». Руководство «Нордфармы», в свою очередь, раскошелиться не жалело. Продолжало пудрить мозги старыми сказками о «высокоэтичной компании». Но долго ли можно протянуть на одной «довериловке»? Ключевые заказчики стали циничными, развращенными. У их кабинетов представители фирм едва ли не толкались локтями. Бизнес превращался в давление. Давление нарастало.

Все чаще слышались разговоры о «глобализации». Такое модное, универсальное слово. Кого ни спросишь, что это для нас означает, никто толком не мог объяснить. Потому что сами не знали. Только делали умный вид.