Мальчики и другие - Гаричев Дмитрий Николаевич

Для чего он теперь мог понадобиться эрцу, думать было лень; он допускал даже, что тому просто хотелось поговорить и В. А. выглядел для него собеседником нужной величины. Аля расхохоталась бы над таким выводом, но эрц вообще был для нее недоразумением, чудовищно затянувшейся шуточкой, она не смогла бы вообразить себе их с отцом диалог. Впрочем, однажды со зла она высказалась, что В. А., даром что был моложе эрца на два десятка лет, стремительно нагонял того в плане общей глухоты; он же был абсолютно уверен как в собственном, так и в Эрцевом слухе и не стал обижаться на эти слова. Он не считал эрца ни недоумком, ни монстром, как многие: оба образа предполагали некоторую природную лихость, а эрц был на его вкус трусоват, и угрозы и ругань, которые тот рассыпал все чаще, адресуясь при этом к какой-то необитаемой тьме, только укрепляли В. А. в этом мнении. Эрц был сделан из призывного возраста пацыка с ЧТЗ, боящегося, что в армии его изнасилуют или применят для пенного граффити типа ИНГУШ, и успешного московского гея на ставке, приглашаемого в вечерний эфир вместе с попами, публицистами из неправильных в целом стран и футбольными тренерами. В свои первые годы, когда катастрофы гнались друг за другом как уличные собаки, эрц в мушином пиджаке виделся ему чуть не семинаристом, не понимающим, что происходит, и в отчаянии принимающим самые дикие решения из возможных; теперь же, окрепнув до патриарха и усвоив, что здесь ему простят все, он уже не мог волновать его так, как когда-то. Просто мы уже оба мертвы, произнес вдруг В. А., опускаясь за стол у окна против серых замызганных яблонь: только я это знаю, а он все никак.

Вечером вышли тонкие звезды, над лесом поднялся ветер; он не стал включать в доме свет и перед сном уселся с ноутбуком на лестнице перелистать съемки с тех самых протестов, когда и умным вроде бы людям казалось, что все вот-вот должно кончиться, а В. А. хотел только, чтобы все разошлись по домам и оставили все как было. Питерские хождения все равно выглядели как карнавал, и сам адмиралтейский пожар, положа руку на сердце, скорее вписывался в такой нарратив, чем выламывался из него, а московские сцены, как и всегда, впечатляли, хотя он и не мог отделаться от ощущения, что все это происходило тысячу лет назад: дискотека в захваченном автозаке и хлопотливое бегство одинокого космонавта, отставшего от своих в неподходящий момент, сумбурные чтения на Триумфальной и дурацкие пляски у мавзолея: конечно, на Красной тогда выставили такие ограждения, что их было грех не снести, но потом до утра никто так не придумал, что делать дальше, а утром их, сонных и рыхлых, попросили покинуть площадь, и они, огрызаясь, ушли сперва на Лубянку, откуда их уже настойчивей выпроводили к Чистым прудам, а оттуда к вокзалам, а от вокзалов куда придется, этого уже толком никто не снимал. В. А. мало сопереживал, но ему нравились лица, разве что кроме тех с Триумфальной, а в давке, случившейся у «Современника», ему привиделась девочка, похожая на Алю: он отмотал видео и посмотрел пристальней, но эта, прижатая к самой стене и выбросившая вверх обе руки, была все же страшно, кошмарно другой. От этой открывшейся вдруг расстыковки его всего передернуло, он вскочил со ступеней и хлопнул по выключателю; голый свет залил лестницу и кухню внизу, и только в углу возле мойки осталась стоять узкая тьма, неловко повторяющая очертания прижатой девочки. В. А. выключил свет, выждал полминуты во мраке и снова включил: в углу было чисто, он мог отправляться спать.

Эрц прибыл назавтра к полудню, но еще до того, как громоздкая процессия причалила к дому В. А., он почувствовал, как во всем вокруг растет одинаковая тяжесть: вода наливалась в стакан как мазут, ноутбук было не подвинуть, а всякая дверь открывалась с таким трудом, словно вела к эрцу в бункер. Если бы он попробовал теперь поднять от груди пустой гриф, тот, наверное, проломил бы ему лицо. За окном стояла та же подслеповатая мгла, что и вчера, и эрцев кортеж соткался из нее совершенно естественно: сперва над домом с грохотом пронеслись рядом два истребителя, а еще через время на полустертой дороге возникли бесшумные тусклые автомобили, издали похожие на слитки металла, он не стал их считать. Не придумав ничего лучше, В. А. спустился вниз, пока те еще не подъехали, вынес из мастерской припрятанный дрон и встал, держа его на руках будто домашнюю птицу.

Такой его выход, очевидно, смутил их, и после того, как все машины остановились перед домом, возникло зияние: он внимательно ждал, но еще долго никто не показывался наружу. Он подумал, что к нему сочли нужным отправить сапера, но с собой у них сапера нет, и они связались с ближайшей частью, чтобы те перебросили специалиста; однако спустя минуты три из ближайшего к нему автомобиля тенью выскользнул шофер и тотчас же выпустил эрца, одетого в глупо знаменитую летчицкую куртку, но с таким легким и как будто невзрослым лицом, что В. А. заулыбался и шагнул ему навстречу, протягивая беспилотник. Малыш потерялся, сказал он радостно; может быть, получится привести в порядок, я не пробовал сам. Мне докладывали, признался эрц, принимая подношение: протокольный маневр, простите, что насорили; удивительно, что вы вообще отыскали его, все-таки же не «боинг». Вы помногу гуляете, пишете, что происходит у вас? В. А. пожал плечами: я гуляю достаточно, ничего не пишу и не слишком слежу за ситуацией; если с вами есть кто-то, кто способен мне быстро и грамотно все объяснить, я буду признателен. Там две съемочные группы, махнул рукой эрц в сторону стоящих подальше фургонов, мы их выпустим, когда вы разрешите. Выпускайте немедленно, распорядился писатель, насидеться взаперти они еще успеют. Эрц наконец рассмеялся, положил дрон на крышу машины и стал совсем тепл перед ним: пожалейте хоть этих, В. А., там тоже дети внутри, сами увидите; но давайте уже где-нибудь расположимся, мы же можем войти? Абсолютно, отозвался В. А. и дал подступившему эрцу кое-как себя приобнять; как только они снялись с места и направились в дом, из машин как по хлопку выбрались все остальные, и те, что поменьше, устремились вперед них с корзинами, подгоняя друг друга, а большие разбрелись кто куда в невысокой прозрачной траве.

Вы не пожалели, что основались здесь, спросил эрц, когда они подошли к дверям; вам же, кажется, предлагали несколько мест. Пожалел, не стал врать В. А., но это моя работа, я как-нибудь справлюсь, и потом возможно, что я еще подберу нужный ключ, если, конечно, вы приехали не затем, чтобы перевести меня куда-то еще. Но зачем же, удивился эрц, кто так делает, в самом деле; а вы здорово выглядите, стали прямо какой-то помор. Тогда в Гостином вы были, конечно, не в лучшем виде, я подумал еще, что север вам ни к чему. В. А. придержал дверь мальчику, тащившему в дом украшенный окорок: верите или нет, только вчера я пытался вспомнить, почему решил скрыться сюда, но так и не смог; помню только, что долго я не размышлял, и, в конце концов, не в Крым же мне было ехать, что скажете? Разумеется, согласился эрц, вы бы остались без ваших западных издателей; но ведь государству естественно было предложить вам в общем списке поместье в Крыму, а вам было естественно выбрать что угодно другое, и, когда этот список попал к «Дойче Велле», все узнали, что мы свободно распоряжаемся своей землей, а вы своей совестью. Озадаченный этим расчетом, В. А. не нашел что ответить, но стол посреди кухни уже был устроен, быстрые маленькие тени замерли по углам, на крыльцо поднимались, ругаясь, растрепанные телевизионщики, так что он снова ткнулся к эрцу под руку, чтобы дойти так до сверкающего стола.

Когда камеры были готовы, разоблачившийся до рубашки эрц, испытующе щурясь, вручил ему две бутылки ископаемого шабли, и В. А. постарался, чтобы его уважительное изумление успели заснять: что последние пару лет он вовсе не пил, не было известно, наверное, никому, но и о прежних его вкусах знали совсем немногие, а в совпадения он не верил; они сели, и эрц, заметно довольный произведенным эффектом, по-бабьи склонился вперед: знаете, мы полагали, что к вам сюда потекут люди, ну знаете, как ко Льву Николаевичу, но, насколько я в курсе, вас особенно не беспокоят. Это было бы лишним, сказал В. А., если бы я хотел консультировать, попросил бы оставить меня в Петербурге. Да, отвечал эрц, у вас нет этой болезни русского писателя, да и русского режиссера, вы как будто не склонны к поучениям, как многие ваши коллеги, вы не запилите секту, не позовете людей ни в какие окопы и не предложите им что-нибудь бойкотировать, выборы или кино. Если бы мы собирали большую встречу в Кремле, вы бы точно пришли, но не сказали бы ни слова, и все бы смотрели на вас с тихим, что называется, ужасом, и боялись предположить, что такое вы там в себе принесли и унесете обратно, так никому не открыв. И хотя вы ни разу ничего не подписали, ни с какого края, всем всегда было ясно, за кого вы стоите в той или иной расстановке; вы скажете, конечно, что они могут думать все, что им взбредет, но это все-таки отговорка в стиле иранских коллег.