Мой галантный враг - Рексанна Бекнел

— Никакого позора нет в том, чтобы носить распущенные волосы, — возразил он.

Одной рукой он крепко держал ее за плечо, другой рукой без особого искусства пытался разобраться с сеткой, которая удерживала на затылке волосы Лиллианы.

— Все увидят, что ты натворил! Это уже достаточно стыдно!

— А ослушаться мужа — это, по-твоему, не стыдно? — усмехнулся он, когда наконец отцепил сетку от волос, и они тяжелым золотисто-каштановым водопадом заструились по ее плечам и спине.

Тут свирепое лицо Корбетта смягчилось, и он подставил обе руки под эти шелковистые струи.

Его пальцы перебирали роскошные волосы Лиллианы, и она вновь вздрогнула от этого прикосновения. Неужели в нем нет почтения к священным стенам часовни, если он и здесь так смело ласкает ее? Неужели нет никого, перед кем бы он склонился?

— Ты мне не муж, — ответила она сердито, но без особой убежденности в голосе.

Корбетт тихонько засмеялся, глядя ей в глаза, и его пальцы замерли у нее в волосах.

— Мы женаты, моя Лилли, в этом нет ни малейшего сомнения. Священнику просто осталось пробубнить положенные слова.

— О! Ты еще и кощунствуешь! — вскричала она, пытаясь высвободить пряди своих волос из его рук, потом подобрала юбки и поспешила к выходу.

Корбетт, не задерживаясь, присоединился к ней. Он крепко сжал ее руку и открыл дверь. Только несколько лоскутков полотна и изящная сеточка, оставшиеся на полу свидетельствовали о том, что здесь произошло.

Речи священника были милосердно-краткими. Он опасался, что этот рослый и сильный жених потребует от него еще чего-нибудь, и торопился завершить церемонию.

Задавая жениху вопрос о кольце, он явно опасался возможного ответа. Однако Корбетт молча вынул тяжелое кольцо, которое без промедления надел на левую руку Лиллианы. У нее не было кольца для него, но это не казалось ей постыдным. Она не хотела привязывать его к себе.

Но вот он уже произнес свои брачные обеты и выжидательно взглянул на нее. Бороться было бесполезно. Голосом спокойным и бесстрастным она повторила то, что от нее требовалось. Она не хотела встретить его взгляд, не хотела увидеть самодовольно-торжествующее выражение его лица. Но он по-хозяйски крепко сжимал ее руку, и она ничего не могла с собой поделать: рука предательски дрожала.

— Отныне я объявляю вас мужем и женой, — торопливо провозгласил священник с видимым облегчением; его круглое лицо расплылось в улыбке. — Теперь вы можете поцеловать свою жену.

Словно в полусне, Лиллиана послушно подняла лицо к Корбетту. Опущенные веки и густые ресницы скрывали ее глаза, но она открыла их с изумлением, когда он обеими руками взялся за ее голову.

— Сейчас ты поцелуешь меня, миледи жена, — прошептал он так, чтобы слышала только она. — Ты поцелуешь меня горячо и самозабвенно.

Когда он приблизил к ней губы, лицо у него было серьезно.

— Нет! — задохнулась она.

Лиллиана вцепилась ему в запястья, но его хватка не стала слабее.

— О, а по-моему, да. Потому что, если ты сейчас не поцелуешь меня от всего сердца, на радость всем свидетелям нашего бракосочетания, мне останется только одно: поднять тебя на руки и унести по лестнице прямо в нашу спальню. — Когда она недоверчиво взглянула на него, он ровным тоном продолжил. — Ты моя жена, прекрасная Лилли. И это должно быть известно каждому человеку в замке.

Лиллиана не сомневалась, что он так и сделает. Он без колебаний выполнил бы свою угрозу. И кто тут мог бы ему помешать? Еще несколько мгновений она всматривалась в его лицо, склоненное к ней, и затем, вопреки всем своим намерениям, с трудом подняла к нему свое лицо, тем самым признавая его власть над собой.

Корбетт, однако, явно не был удовлетворен таким пассивным подчинением.

— Я сказал: ты поцелуешь меня. — Легкая улыбка тронула его губы. — Поцелуй меня, жена.

По толпе любопытствующих зрителей пробежал шепоток. Но Лиллиана не воспринимала ничего, кроме близости Корбетта. На ее плечах лежали его горячие твердые ладони. Она все еще сжимала его запястья, но ее руки уже не были напряжены в попытке оттолкнуть его.

Она взглянула в его непроницаемые серые глаза, и ее бросило в жар. Она разрывалась между противоборствующими чувствами: пора было смириться, но все в ней восставало против этого.

Он был красивым мужчиной — на свой лад. Лицо, покрытое темным загаром, состояло, казалось, из одних только плоскостей и углов. Красоту его серых глаз с густыми черными ресницами она отметила с самого начала. Шрама на лбу Лиллиана вообще не замечала: шрам просто был его частью. Но губы Корбетта завораживали ее.

В это мгновение Лиллиана решилась. Она быстро поднялась на цыпочки и потянулась губами к нему, но из-за его высокого роста не смогла дотянуться. И тут она встретила испытующий взгляд его огромных вопрошающих глаз и почувствовала, что в это краткое испепеляющее мгновение он заглянул к ней в душу. И тогда он наклонился, и их губы наконец встретились.

Она не предполагала, что их поцелуй хоть в чем-то будет отличаться от того, которым обменялись Туллия и Сэнтон, но Корбетт решил иначе. Когда она собралась отстраниться, он только крепче прижал ее к себе.

Для Лиллианы это было какой-то изощренной пыткой. Под натиском его сухих губ она утратила способность притворяться равнодушной. Ее сердце бешено стучало, а губы словно прилипли к его губам. Когда он нежно обвел кончиком языка уголок ее рта, она задохнулась и чуть-чуть отодвинулась от него. Она понимала, что сейчас румянец заливает ее лицо и что ее смущение очевидно для Корбетта, но к ее великому облегчению, он не стал выставлять напоказ свое торжество по случаю очередной победы над ней. Он только взглянул на нее странным ищущим взором, а затем обернулся к развеселившейся толпе.

Лиллиана не могла точно припомнить, что происходило в последующие минуты, перед возвращением в парадную залу. Они стояли там на верхней ступени лестницы, и, обвив одной рукой ее талию, он приветствовал народ Оррика другой, высоко поднятой рукой. Отец поцеловал ее, и они с Туллией обнялись. Оделия, конечно, одарила ее какой-то гримасой вместо улыбки, и то лишь потому, что все это происходило на глазах у отца. Но все прочие лица, слова, улыбки смешались в памяти Лиллианы.

Она вновь обрела способность что-то различать и сознавать только тогда, когда Корбетт потянул ее в сторону от входа, на небольшое возвышение; гости же устремились в залу. Лиллиана все еще опасалась встретиться с ним взглядом: она не хотела, чтобы ему открылись ее смятение и уязвимость. Но Корбетт был не из тех, кого легко сбить с толку. Пальцем он поднял ее подбородок, так чтобы лицо невесты обратилось к нему. Он смотрел прямо ей в глаза с необычно торжественным выражением, и Лиллиана в который раз подумала, как поразительно сильна его мужская привлекательность. Она была бы рада отвернуться, но тут он заговорил.