Это трава - Алан Маршалл

Однако была еще одна причина, почему я так заинтересовался боксом.

Во время моих блужданий по городу я как-то набрел на торговца пирожками, стоявшего со своей тележкой на углу Элизабет-стрит и Флиндерс-стрит. Запряженный в тележку пони, худой с пролысинами на тех местах, где выпирали кости, спокойно стоял и жевал, опустив голову в торбу; время от времени он встряхивал резким движением головы торбу, чтобы добыть просыпавшийся на дно овес. Стоял пони на трех ногах, давая отдохнуть четвертой. Ни звон трамвая, ни шум, ни крики не привлекали его внимания. Это был городской пони; вероятно, оп никогда не изведал радости пастись на лугу.

В тележке помещалась железная духовка с топкой, напоминавшая паровозик, только без колес и без будки Для машиниста. Топка находилась в задке тележки и была расположена так низко, что обдавала жаром ноги покупателей. На противоположном конце тележки торчала труба с медной крышкой, из нее подымалось облачко дыма и лениво стлалось над улицей. Металлический цилиндр, в который была вделана духовка и топка, опоясывали медные полосы.

По бокам этого сооружения шли две полки. На одной стояла бутыль с томатным соусом, вся в красных потеках; на другой — коробка с хлебцами. На железной решетке перед дверцей топки помещался чан с дымящимися сосисками. Духовка была набита пирожками.

Возле тележки спиной к огню стоял человек. Он был небольшого роста, плотный, с толстыми, изуродованными ушами, расплющенным носом. Темная задубелая кожа туго обтягивала лицо, шея была вся в складках, а узенький лоб не пересекала ни одна морщинка. Волосы у него были жесткие и густые, а глаза, словно для пущей безопасности, прятались где-то глубоко под нависшими бровями.

На нем был белый передник, тесемки его перекрещивались сзади и были тугим узлом завязаны на животе. Ворот его полосатой ситцевой рубашки был расстегнут. Рукава он закатывал выше локтя, выставляя напоказ толстые, волосатые руки и кулаки с расплющенными костяшками — результат многолетних занятий боксом.

Звали его «Драчун Дэвис», но он был больше известен под кличкой «Пирожник-боксер». Полиция знала его и под другими кличками, как видно позабытыми им самим, но сохранившимися в протоколах мелких судебных разбирательств.

Он регулярно выступал на стадионе, главным образом в предварительных схватках, открывавших матчи бокса. В этих схватках обычно выступали дебютанты, рассчитывавшие составить себе имя и получить возможность участвовать в серьезных матчах, суливших крупные денежные куши, либо матерые боксеры, которым так и не удалось прославиться на ринге. Платили им мало тридцать шиллингов за выступление, — но требовали, чтобы дрались они как следует. Боксер, которого нокаутировали в первом же раунде, приносил своим хозяевам одни лишь убытки, — ведь в подобных случаях приходилось выпускать дополнительную пару боксеров, и это стоило денег.

Драчуна обычно выпускали именно в тех случаях, когда кто-нибудь из участников матча оказывался преждевременно нокаутированным. В субботние вечера он торговал у входа на стадион пирожками, и всякий раз, когда из-за тяжелых ворот доносился дикий рев зрителей, сопровождающий обычно нокаут, он снимал передник и отправлялся на стадион узнать, не пора ли ему выходить на ринг.

Завсегдатаи стадиона хорошо знали его. Его называли «львом отпущения». Он всегда доводил бой до конца, причем боксировал весьма энергично. За годы, что он отпал боксу — уличному и на ринге, — он постиг множество трюков, порой сомнительного свойства, позволявших ему выстоять в боях с более молодыми и сильными противниками. Он умел рассечь бровь противника шнуровкой своих перчаток, чтобы капающая кровь слепила тому глаза. Он прибегал и к недозволенным приемам, но делал это так искусно, что его никто никогда не обвинял в нечистой игре. Когда молодой, неопытный боксер прижимал его к канату, он защищал лицо, прикрывался локтем, а затем с презрительной усмешкой бросался в атаку и преследовал противника по пятам, как рассвирепевший бульдог.

После боя он, зачастую даже не смыв кровь с лица, возвращался к своей тележке и снова продавал пирожки своим постоянным покупателям, которые осыпали его поздравлениями и были очень довольны, что могут с видом знатока порассуждать о его победах. Все считали, что Драчун свой человек среди подонков мельбурнского общества, и знакомство с ним очень льстило иным почтенным, респектабельным людям, которые твердо верили, что их авторитет среди друзей возрастет оттого, что они смогут со знанием дела потолковать о жуликах и участниках уличных драк. Им достаточно было перекинуться словом с боксером, чтобы счесть себя специалистом по боксу, достаточно поздороваться с каким-нибудь бандитом, чтобы почувствовать себя причастным к преступному миру.

Они пересыпали речь уличными и спортивными терминами, и из-за этого речь их теряла свою естественность, становилась вычурной. Находясь в обществе приятелей, они приветливо здоровались с Драчуном, с гордостью представляли его как своего знакомца, однако тщательно избегали его, если вблизи находился полицейский.

— Кроме этих пирожков он и другие печет, — сказал мне о нем один человек. — Если фараон заметил вас вместе с ним, он это запомнит.

Увидев Драчуна впервые, я остановился, прислушиваясь к его выкрикам: «Горячие пирожки, сосиски! Горячие пирожки! С пылу, с жару! Пирожки, сосиски!»

У него был пронзительный голос, который легко было расслышать сквозь уличный шум и гам, и все же он сливался с этим шумом, был от него неотделим. Этот голос как бы заявлял о живом присутствии человека на улице, заполненной грохотом и скрежетом машин.

Я подошел и стал рядом с ним спиной к огню.

— Как делишки? — спросил я его.

— Не плохо, — ответил он и, в свою очередь, спросил: — На выставку приехал?

— Нет, — сказал я. — С чего это ты взял?

Мои слова ему почему-то понравились. Мельбурнская сельскохозяйственная выставка, устраивавшаяся ежегодно в сентябре и длившаяся неделю, привлекала в город тысячи загорелых фермеров, которые с раннего утра толпились на улицах у входа в гостиницы и которых мельбурнцы называли «деревенскими простофилями».

Город приветливо встречал их — вид фермеров лишний раз подчеркивал его превосходство и разжигал аппетит. В магазинах росли цены, и разные пройдохи, вроде Драчуна, готовы были облапошить любого человека, который осматривался по сторонам или разглядывал, задрав голову, крыши домов. Драчун выслушал меня с улыбкой и задумался:

— Что верно, то верно — по тебе не скажешь, — сказал он наконец. — А ты чем промышляешь?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});