Том 9. Пьесы 1882-1885 - Александр Островский

Шмага. Да-с… мерси! Впрочем, иначе и быть не может; вам и следует заплатить. Мы не виноваты, что вы не могли нас принять. Не в передней же нам ждать. Мы артисты, наше место в буфете.

Незнамов. Ну, поговорил, и будет. Пойдем, марш!

Шмага. Ах, Гришка, оставь! Оставь, говорю я тебе! (Кручининой.) Но я вам должен сказать, мадам, что и дальнейшее наше существование не обеспечено. Вы — знаменитость, вы получаете за спектакль чуть не половину сбора; а еще неизвестно, от кого зависит успех пьесы и кто делает сборы, вы или мы. Так не мешало бы вам поделиться с товарищами.

Незнамов молча берет Шмагу сзади за воротник и ведет его к двери.

Шмага (на ходу оборачиваясь то в ту, то в другую сторону). Гриша, Гриша!

Незнамов (проводив Шмагу до двери). Уходи!

Шмага быстро скрывается.

Явление пятое

Кручинина и Незнамов.

Кручинина. Вам стыдно за вашего товарища?

Незнамов. Нет, за себя.

Кручинина. Зачем же вы дружитесь с таким человеком?

Незнамов. А где ж я, в моем звании, других-то возьму? Его, конечно, нельзя считать образцом нравственности; он не задумается за грош продать лучшего своего друга и благодетеля, но ведь, сколько мне известно, очень многие артисты не лишены этой слабости. Зато он имеет и неоцененные достоинства; он не зябнет в легком пальто в трескучие морозы, он не жалуется на голод, когда ему есть нечего, он не сердится, когда его ругают и даже бьют. То есть он, может быть, в душе и сердится, но ничем своего гнева не обнаруживает.

Кручинина. Он и зимой в летнем пальто ходит?

Незнамов. Вот как вы его видели, весь его гардероб тут.

Кручинина (достает из портмоне десятирублевую бумажку). Передайте ему, пожалуйста, от меня.

Незнамов. Что вы, что вы! Не надо. Он их пропьет сейчас же.

Кручинина. Ну, да уж как он хочет.

Незнамов. Это даром брошенные деньги.

Кручинина. Да ведь ему приятно будет получить их?

Незнамов. Еще бы! Конечно, приятно.

Кручинина. Ну, вот я представляю, как ему будет приятно, и мне самой делается приятно. Я люблю дарить. Да, вот что я вас попрошу. Не можете ли вы купить ему пальто готовое, получше? Деньги, сколько нужно, я заплачу. Вы потрудитесь?

Незнамов. Да тут и труда нет никакого. (Кланяется.)

Кручинина. До свиданья.

Незнамов (помолчав). Позвольте мне у вас руку поцеловать!

Кручинина. Ах, извольте, извольте!

Незнамов. То есть вы мне протянете ее, как милостыню. Нет, если вы чувствуете ко мне отвращение, так скажите прямо.

Кручинина. Да нет же, нет; я очень рада.

Незнамов. Ведь, в сущности, я дрянь, да еще подзаборник.

Незнамов берет руку Кручининой.

Кручинина (отвернувшись, тихо). Не говорите этого слова; я не могу его слышать.

Незнамов целует ее руку. Она прижимает его голову к груди и крепко целует.

Незнамов. Что вы, что вы! За что?

Кручинина. Извините!

Незнамов. Вы же еще просите извинения! Эх, бог с вами! (Уходит.)

Иван в дверях: «Ступай, ступай! Сказано, что не принимают!»

Кручинина. Иван, с кем ты там?

Входит Иван.

Явление шестое

Кручинина, Иван, потом Галчиха.

Иван. Тут, сударыня, одна полоумная попрошайка все таскается, господам надоедает.

Кручинина. Я дам ей что-нибудь.

Иван. Да ведь она повадится, от нее не отвяжешься. Нет, я ее спроважу лучше. (Уходит.)

Кручинина (заглянув в дверь). Ах, ах! Кто это? Это она! Веди, веди ее сюда, Иван!

Входят Иван и Галчиха.

Архиповна! Узнаешь ты меня?

Галчиха. Как не узнать, ваше сиятельство; в прошлом году тоже не оставили своей милостью бедную старуху, сироту горькую.

Кручинина. Ты погляди на меня хорошенько, погляди!

Галчиха. Виновата, матушка, запамятовала. В запрошлом году сапожки-то пожаловали… Как же, помню…

Кручинина. Иван, кто это? Как ее зовут? Арина Галчиха?

Иван. Она самая-с.

Кручинина. Ну, ступай!

Иван уходит.

Где похоронили моего Гришу? (Берет Галчиху за плечи.) Моего ребенка, моего ребенка?

Галчиха. Не занимаюсь, матушка, годов пятнадцать не занимаюсь. А было время, брала ребят, брала деньги; жила ничем невредима, а теперь бедствую; без роду, без племени, сирота круглая.

Кручинина. Да ты вглядись в меня, вглядись хорошенько!

Галчиха. Матушка, да никак… неужто ж вы… как это… Любовь Ивановна, что ли?

Кручинина. Да, я, я, она самая…

Галчиха. Ну, как же, помню, матушка! Благодетельница!

Кручинина. Поедем же на могилку, поедем!

Галчиха. Куда, матушка, на какую?

Кручинина. Сын был у меня, сын.

Галчиха. Да, да, сын, точно… Как его звали-то? Много у меня ребят-то было, много. Генерала Быстрова помните? Всех детей принимала.

Кручинина. Да не то: все не то ты говоришь.

Галчиха. А то вот еще купцы были богатейшие у Здвиженья; так сама-то без меня ничего. Я ее и пользовала.

Кручинина. Да нет, мой сын, мой сын!

Галчиха. Да я про то ж и говорю; и ваш сын… А то еще вдова; за рекой дом, такой большущий и мезонин… и в этом мезонине…

Кручинина. Да не то… Сын мой, Гриша…

Галчиха. Гриша? Да, да, помню…

Кручинина (сажая Галчиху на стул). Еще он тогда захворал; захворал вдруг страшной болезнью. Захрипел, ну, помнишь? И умер.

Галчиха. Выздоровел, матушка! Бог дал, выздоровел!

Кручинина. Что ты говоришь, Архиповна! Пожалей ты меня!

Галчиха. Выздоровел, выздоровел!

Кручинина. А потом, что потом?

Галчиха. Потом бедность меня одолела. Как в те поры хорошо жила, всего было довольно; а тут и нет ничего. Хоть бы из одежонки что-нибудь пожаловали.

Кручинина. Да вот деньги, вот! Все отдам, только говори! (Кладет на стол деньги.) Где Гриша, что вы с ним сделали?

Галчиха. Ах, да… Бог меня наказал, вот за это за самое и наказал.

Кручинина. Да за что «за это»? Ты говоришь, что он выздоровел?

Галчиха. Выздоровел, выздоровел; как же! скорехонько выздоровел! (Косится на деньги.) Хорошо, кого господь-то наградит; а я вот горькая…

Кручинина. Ведь уж я сказала, что эти деньги будут твои, только говори. Прошу тебя, умоляю.

Галчиха. Да что, матушка, говорить-то?

Кручинина. О Грише, о моем Грише!

Галчиха. Беленькой такой мальчик?

Кручинина. Да, беленький. Ты говоришь, что бог тебя наказал за него. За что же?

Галчиха. Вспомнила, матушка, вспомнила.

Кручинина. Боже мой! Вспомнила! Ну, ну! (Становится перед ней на колени и глядит ей прямо в глаза.)

Галчиха. Как это он выправляться-то стал, так все маму спрашивал да кликал.

Кручинина (рыдая). Ты говоришь: маму?

Галчиха. Да. Ручонки-то вытянет да говорит: «мама, мама!»

Кручинина. О, боже мой! О, боже мой! Мама, мама! Ну, дальше, дальше!

Галчиха. Думаю, куда его деть?.. Держать у себя — так еще будут ли платить… сумлевалась. Уж запамятовала фамилию-то… муж с женой, только детей бог не дал. Вот сама-то и говорит: достань мне сиротку, я его вместо сына любить буду. Я и отдала; много я с нее денег взяла… За воспитанье, говорю, мне за два года не плочено, так заплати! Заплатила. Потом Григорью… как его… да, вспомнила, Григорью Львовичу и сказываю: так и так, мол, отдала. И хорошо, говорит, и без хлопот. Еще мне же зелененькую пожаловал.

Кручинина. А потом, потом?

Галчиха. И все так хорошо, прекрасно.

Кручинина. Так ты видела его, навещала часто?

Галчиха. Как же, видала, видала… Да вот и недавно видела.

Кручинина (с испугом). Недавно?

Галчиха. Бегает в саду, тележку катает; рубашечка синенькая.

Кручинина (отстраняясь). Что ты, что ты! Да ведь ему теперь двадцать лет.

Галчиха. Каких двадцать? Нет, маленький.

Кручинина. Да, Архиповна! Арина, Арина, что ты говоришь?

Галчиха. Ах, матушка, простите вы меня! Польстилась вот на деньги-то… Вы приказываете говорить; я и говорю, говорю, утешаю вас, а сама не знаю что… совсем затмилась… Затуманилось в голове-то, сама ничего не разберу. Передохнуть бы малость.