Запретный город - Кристиан Жак

Мехи в задумчивости уставился на воду.

— Чтобы подорвать силы Места Истины, — решил он, — следует первым делом опорочить братство. А когда начнут сомневаться в его доброй славе, то и царь не сможет заступиться. И мы вполне можем преуспеть.

29

— Поддавайся, Жар, ты должен уступить!

— Поговори еще у меня, Овед.

Кузнец вместе с молодым помощником гончара мерялись силой в кузнице, благо никто из подмастерьев видеть их не мог.

— Я самый сильный мужчина в Месте Истины и останусь им! — заявил Овед.

— Промотал ты всю свою мощь. Растранжирил.

Рука Жара была тверда и тяжка, как каменная глыба, и Овед не мог сдвинуть ее с места. Медленно, очень медленно, нехотя кузнец начинал примиряться с неизбежным. Напрягая последние силы, он сумел на несколько мгновений удержать руку от неминуемого падения. Но давление было непереносимым, и с криком раненого зверя Овед сдался.

Тыльной стороной левой ладони Овед попытался утереть взмокший лоб. А юный исполин не уронил ни единой капельки пота.

— До сего дня никто не брал надо мной верх. Что за силушку ты вливаешь в свои жилы?

— Сосредотачиваться не умеешь, — подытожил Жар. — А у меня всегда столько силы, сколько мне нужно: понадобится еще — будет еще.

— Гляжу я на тебя, и, знаешь, страшно порой становится.

— Подружишься со мной, так и бояться тебе будет незачем.

Жар убил львиную долю рабочего дня на кузню: Овед учил новичка ковать новую утварь и чинить прохудившуюся, накладывая на слабые места металлические заплаты. Кузнец рабочих часов не считал, чем был совсем не похож на других помощников, в большинстве своем особым трудолюбием не отличавшихся, хотя молодой человек и не уставал их подгонять.

— Много друзей у тебя тут быть не может, — заметил Овед. — Ведь обычно как оно бывает? Смотрят начальнику в рот, наушничают, то тот, то этот что-то просит, а начальник прислушивается и, глядишь, дает людям послабление и старается, чтобы они не перетруждались. Бекен-горшечник, тот и вовсе такие чудеса творил… В свою пользу… Пока тебя не назначили, вся площадка была как улей жужжащий, как пасека медоносная! А вот писец Кенхир, тобой, кажется, очень доволен.

— Значит, он меня поддержит.

— Еще чего! Это знаешь какой добряк? Детей таким хорошо пугать — и сварливый, и придира, и терпеть не может, когда ему перечат. Не попадайся ему на глаза и вообще держись от него подальше.

— А чего ж его на такую должность назначили?

— А я почем знаю, что там… На то воля фараона, У нас больше Рамосе любили: вот человек! Добрый и не жадный. Мы при нем творили что хотели, пользовались его широтой напропалую, а ему от нас почти ничего не доставалось. Да он и не требовал. Его время — это радость и веселье без удержу и без предела. А пришел на его место Кенхир — и, считай, все переменилось.

— А почему ты в братство не просишься?

— Лета не те, да и ремесло мне по душе. А кузнецу есть место только среди помощников.

— Разве это справедливо?

— Таковы уж законы Места Истины, и, знаешь, я доволен своей участью — честно. И ты, если дурака валять не будешь, на мою дорожку ступишь.

Жар вышел из кузни и отправился проверять, как выполняются указания гончара Бекена. Вот уже несколько недель он жил в поселке и за это время приобрел вкус к своему неблагодарному труду, который заключался в том, чтобы следить за качеством воды, рыбы, мяса, овощей, дров, за чистотой выстиранного прачечниками белья и за прочностью вылепленной гончарами глиняной посуды.

«Те, что вовне», именовавшиеся также «теми, что носят» и «теми, что обременены», скоро поняли, что молодой человек не склонен прощать любые проявления бестолковости или ловкачества. Женщины, собиравшие плоды, стали тратить куда меньше времени на болтовню, а привалы на долгом пути караванов в селение, с выпивкой и разговорами, случались теперь у вожатых этих караванов много реже. Жар ужесточил требования к рыбакам и садовникам и лично снимал пробу со свежеиспеченного хлеба. В первые дни он просто швырял скверный хлеб на землю и слышать не хотел ни про дрянную муку, ни про сырые дрова; после такой взбучки пекарь не имел права повторять прежние ошибки, и со временем он даже научился баловать ремесленников медовыми пряниками и миндальными пирожными.

Жар не раз отправлялся вместе с пастухами на заболоченные земли, где и травы росли погуще, и скотина нагуливала вес побыстрее, и хорошо ему было среди этих грубоватых людей. Он привык, готовясь к ночлегу в камышовом шалаше, вслушиваться в их горестные разговоры, понял, почему пастухи так боятся крокодилов, мошкары и гнуса, но все же не стал к ним более снисходительным. Трудности трудностями, но это не причина день напролет наигрывать на дудочке да дрыхнуть подле своих собак. И все же отношения как-то налаживались, и взаимного понимания и даже сочувствия становилось все больше, но, главное, его слушались.

Тем не менее, шагая к мясницкой, Жар знал, что на этот раз его, быть может, ждет провал.

Коротко стриженный старший мясник щеголял в кожаной набедренной повязке с ножом и точильным камнем на перевязи. Этот Дес теперь вызывающе бездельничал, пока его подчиненные ощипывали гусей и уток, чтобы потом выпотрошить, засолить и подвесить очищенные тушки на длинном шесте или же закупорить белое мясо в больших глиняных сосудах для длительного хранения.

— Доброго здоровья, Дес. Занемог?

— Отдыхаю. Тебе-то что?

— Утром привезли газель и быка. Котлы разогреты, но пусты. Почему в них нет мяса? Ты же должен был его нарубить?

— С руками у меня неладно.

— Покажи, что там у тебя с ними.

— Ты что, целитель?

— А ну покажи руки!

— Хочешь мяса — руби его сам.

Жар выхватил кремневый нож у одного из мясников и надрезал левую заднюю ногу быка в соответствии с обрядом. Это делалось для того, чтобы приносимое в жертву животное по своей доброй воле отдало свою силу тем, кто будет употреблять его в пищу.

Кровь, наполнившая подставленную чашу, была чистой. Жар вставил лезвие ножа между суставами, перерезал сухожилия, выбрал куски получше и передал мясо на кухню. А бычья печень считалась ценным и почетным блюдом, и Жар был согласен с этим.

— Я не такой ловкий, как ты, Дес, но мастеровые сегодня подкрепятся как следует.

— Рад за них.

Мясник отправил в рот кусок сырого мяса и начал его жевать.

— Один вопрос остается: ты-то здесь зачем?

Мясник смерил юношу ненавидящим взглядом.

— Ты мне тут показывать вздумал, малявка? Я — начальник над мясниками, и у меня — отдых. А на ваши приказы — твои или твоего горшечника — мне плевать.