Легионы - вперёд! - Игорь Агафонов

Одоакр явно не ждал такого напора со стороны разбитой, как он полагал, и потерявшей всякий боевой дух армии. Его люди заколебались. В некоторых местах натиск бургундов был столь силен, что федераты дрогнули и сломали строй.

Гундобад бился в первых рядах. Его дружинники топтали конями, валили наземь, рубили вражескую пехоту.

— Одоакр, где ты?! — взывал Гундобад. — Иди сюда, изменник! Встреться со мной, трусливая тварь!

Одоакр не был трусом. Услышав призыв врага, он принялся прокладывать путь навстречу ему, но двум вождям не суждено было встретиться в битве. Грохот копыт ворвался в шум боя, послышался грозный боевой клич, и, скрытые за холмами всадники, устремились вперед, опустив копья. Бешеным горным потоком конные сотни налетели на фланги бургундов, опрокидывая смешавшиеся ряды пехотинцев. Это была кавалерия готов.

В горячке боя Гундобад не заметил их, видя перед собой лишь ненавистного Одоакра. Охваченный одним лишь желанием убить проклятого скира, он прорубался к нему, но дружинники окружили вождя, заставили остановиться.

— Это конец! Смотри, вождь! Смотри!

И он увидел, что все уже кончено. Его воины не думали больше о битве. Армии бургундов более не существовало. Солдаты разбегались кто куда, всадники гнались за ними, растекаясь по долине, и рубили, рубили, рубили… Сотни тел устилали землю, многие бургунды бросали оружие, поднимали руки, сдаваясь на милость врагов. Напрасно. Пленных не брали. Началась резня.

Только центр, где вокруг вождя сплотилась дружина и самые отчаянные бойцы еще держался.

— Спасайся, вождь! Уходим к холмам! Пробьемся!

В голове помутилось. Он обвел взглядом громоздившиеся вокруг тела. «Неужто и мне… вот так вот лежать? Нет! Так не должно быть! Нет!».

— Будь ты проклят! — выкрикнул Гундобад, задрав голову к небу, и никто не понял, кого проклинает вождь, Одоакра или же самого Бога.

Небо осталось равнодушным. Только стервятник парил в вышине, высматривая добычу.

Резко развернув коня, Гундобад погнал на восток, прямо на увлекшихся избиением бегущих готов. Остатки дружины последовали за ним.

Больше он ни о чем не думал, отбивая сыплющиеся со всех сторон удары, прокладывая себе дорогу к спасению. Защищая вождя, дружина сражалась с отчаянной храбростью. И они прорвались. Вырвавшись из кольца, Гундобад помчался к востоку, лишь трое воинов смогли пробиться за ним. Но их бегство не осталось незамеченным. От массы готов отделился отряд не менее чем в полсотни бойцов. С криком и улюлюканьем они устремились в погоню.

Вождь бургундов чувствовал себя загоняемым зверем. Помимо воли по лицу текли слезы. Не от страха и не от ужаса перед смертью, но от позора. Что скажут о нем после битвы? Бросив погибшую армию, пытался спасти свою шкуру. Враги гнали его как зайца, а потом… «Остановиться? Принять бой? Умереть с честью?» Но где-то в глубине сознания он упрямо цеплялся за жизнь, желание жить заставляло подгонять коня, и он гнал, надеясь дотянуть до холмов, а там, — кто знает? — удастся укрыться, спрятаться, оторваться…

Не удалось. Кони преследователей не были утомлены сражением и долгой скачкой. Они были быстрее. Расстояние стремительно сокращалось.

— Беги, вождь! Мы их задержим!

Верные воины развернулись, мгновенье — и они сшиблись с врагом. Вправду ли они надеялись задержать полсотни преследователей или просто хотели погибнуть раньше него, до конца исполнив свой долг? Этого Гундобад не узнал. Готы замешкались лишь на миг, и погоня продолжилась.

«Не уйти», — понял он, и сразу успокоился. Его не зарубят сзади, как охотник затравленную лису. Гундобад остановил коня и развернулся лицом к врагу.

Его тотчас окружили. Молодой воин в простых доспехах выехал вперед и снял шлем. Длинные волосы рассыпались по плечам.

— Знаешь, кто я?

— Неужто, сам Вилимер? — хрипло ответил Гундобад, судорожно сжимая меч.

— Ты прав. Отдай свой меч, и я сохраню тебе жизнь.

Гундобад расхохотался.

— Сохранишь мне жизнь? Чтобы выдать меня на потеху римским собакам? Ты ведь им прислуживаешь?

Лицо Вилимера потемнело.

— Я никому не прислуживаю. И я умею ценить отвагу и честь. Не хочешь попасть в руки римлян? Тогда готов ли ты умереть здесь, как подобает воину?

— Но, вождь, его приказано взять живым!

Вилимер обернулся.

— Здесь приказываю я. Если он выберет почетную смерть — так тому и быть.

— Благодарю тебя, вождь, — быстро сказал Гундобад. — С кем из вас мне сразиться?

Воин, требовавший взять его живым, приблизился к Вилимеру. Судя по лицу и доспехам, это был римлянин. Его глаза азартно блеснули.

— Позволь мне прикончить его!

Вилимер с интересом посмотрел на него.

— Не ожидал, что ты вызовешься. Не скрою, я привык считать римлян трусами, но сегодня вы показали, что умеете биться… Хорошо! Эта честь по праву принадлежит тебе. Освободите место для поединка!

Готы раздались в стороны, образовав большой круг. Гундобад и его противник спешились, встали напротив друг друга.

— Как твое имя? — спросил Гундобад. — Скажи, чтобы я знал, кого первым отправлю к престолу Бога-Отца!

Римлянин усмехнулся.

— Деций Марий Венанций. Запомни это имя, варвар, и передай от меня привет Харону!

Не успел он договорить, как Гундобад прыгнул вперед, целясь в грудь. Римлянин ловко отразил удар, не отступив ни на шаг, и сам сделал выпад. Звенели мечи, противники сходились и расходились. Готы следили за схваткой, то и дело разражаясь криками.

Противник оказался слишком проворным, меч слушался его как заговоренный, неизменно оказываясь там, где надо. Не прошло и двух минут, как Гундобад выдохся, римлянин же был все так же свеж и бодр. Его глаза смеялись, бросая вызов вождю бургундов.

— Ну что же ты, — крикнул он. — Харон тебя заждался! Не раздражай старика, а то утопит тебя в Стиксе!

Гундобад взревел и, забыв о защите, нанес удар. Римлянин увернулся, его меч сверкнул на солнце и вонзился в открытую грудь, пробив кольчугу. Вождь бургундов захрипел и рухнул на землю. Горлом хлынула кровь.

Солнце клонилось к закату. Готы грызлись с федератами из-за добычи. Легионеры подбирали убитых, складывали погребальные костры, а в лагере готовился пир, Красс ждал к себе Вилимера и Одоакра. На валу римского лагеря застыл пилум и на нем — голова Гундобада. Мертвые глаза смотрели в сторону Рима.

В отдалении от усеянного трупами поля пировал сип, злобным клекотом отгоняя ворон. В поле поживы было больше, но там сновали люди, а здесь лежало одинокое тело, и никто не мешал наслаждаться добычей. Сип знал, что еды теперь хватит надолго, инстинкт не обманывал — много сладкого мяса ждет его там, в поле. Надо лишь выждать немного, люди уйдут, и это поле, где смерть собирала обильную жатву, станет его владением. На многие дни вперед.

Часть третья

— Похоже, на этот раз Эврих решил взяться за нас всерьез…

Сидоний Аполлинарий впервые видел своего друга и шурина таким потрясенным. Глядя вниз с высоты тысячи футов на долину Дурания, Экдиций часто мигал, губы его подрагивали. Странно и печально было видеть этого всегда веселого, решительного мужа, умеющего одним словом и взглядом внушить уверенность, ободрить упавших духом людей, — странно было видеть его таким раздавленным.

Они были друзьями с детства, приняв эту дружбу по наследству от отцов, и Сидоний всегда гордился тем, что его шурин и в пятьдесят лет не утратил юношеской отваги и силы, чего нельзя было сказать о самом отце Аполлинарии. Сделавшись епископом Августонемета, он обзавелся брюшком, погрузнел, и уже много лет предпочитал охоте и упражнениям долгие пиры с неспешной беседой.

Сидоний знал, Экдиций позволил себе минуту слабости только потому, что они были здесь вдвоем. Трое солдат и молодой Рул, который и привел их сюда, остались при лошадях. Так распорядился Экдиций.

Они стояли среди развалин старого римского форта, помнившего еще времена Юлия Цезаря. Форт был давно заброшен, от некогда внушительных укреплений остались одни руины, но стены упрямо сопротивлялись времени. Остовы двух каменных башен все еще стояли на перевале безмолвными часовыми. Когда-то этот форт охранял римские поселения в только что завоеванной, непокорной и постоянно восстававшей Галлии, но те времена прошли. Давно уже нет диких галлов, теперь все они римляне, и вот им самим угрожает опасность.

Тихий предрассветный час — время призраков. В звенящей тишине, когда все вокруг замирает, ожидая первых лучей солнца, тени давно умерших людей могут слегка приоткрыть дверь между мирами, и, если прислушаться, в таких местах можно услышать их легкие шаги, отзвуки их голосов, шелест одежд. Голос давно ушедшего прошлого…

Что это? Сидоний повернул голову, прислушался. Шаги? Не патруль ли вышагивает по стене, зорко вглядываясь в долину? На краткий миг епископа охватило странное чувство. Он слышал резкие команды центурионов, звон оружия и топот легионеров, спешащих занять места на стене. Там был враг, враг вновь угрожал римской Галлии, и воины Шестого Железного, пять столетий назад построившие этот форт, готовились исполнить свой долг, отразить удар вражеских полчищ, заслонив собой римских граждан.