Рейтинговые книги
Читем онлайн Воскресение Маяковского - Юрий Карабчиевский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 45

На самом деле - даже два заколдованных круга, и в одном она, а в другом - он.

Потому что и она постоянно чувствует, что, при всех его неистовых призывах и клятвах, ежедневных цветах, телеграммах и письмах, место Первой женщины, властительницы, остается занятым в его душе.

"Все стихи (до моих) были посвящены только ей. Я очень мучаюсь всей сложностью этого вопроса".

Однако властительница и сама не на шутку встревожена. Такого серьезного увлечения в его жизни, пожалуй, не было. Она осведомлена обо всех подробностях (Эльза Юрьевна ведет прямой репортаж). В письмах к ней Маяковского об этом - ни слова, но есть неожиданная дружеская просьба: отправить деньги некоей женщине в Пензу (сестре Татьяны). Возвращается он из Парижа тоже какой-то иной, более независимый и отчужденный, с новыми мыслями и заботами: письма в Париж, переводы в Пензу и эти ужасные, не ей посвященные, публично прочитанные стихи... Да и приехал он только на два месяца, проследить за постановкой "Клопа", и уезжает обратно наутро после премьеры. Это уже 29-й, февраль. Оттуда, из Парижа, он с наивной хитростью усыпляет бдительность своей повелительницы: "И в Ниццу, и в Москву еду, конечно, в располагающем и приятном одиночестве". Он опять возвращается на время, только до осени. Пишет письма, получает письма, шлет телеграммы... И, видимо, в этот последний период до него доходит не все, что отправлено. Чья инициатива и кто здесь действовал, ГПУ или лично Лиля Юрьевна?

Известно лишь (свидетельство Риты Райт), что после смерти Маяковского все письма к нему Татьяны Яковлевой были сожжены Лилей Юрьевной - лично...

И еще одна важная инициатива исходит также от Бриков. В мае 29-го года Осип Максимович знакомит его с Вероникой Полонской. Это был безошибочный шаг. Очень красивая, очень молодая и, по-видимому, очень простая н искренняя, она сразу влюбила в себя Маяковского и после неизбежной первой оторопи, привыкнув, привязалась к нему сама.

Начинается его двойной роман: в письмах - с Яковлевой, в жизни - с Полонской.

"По тебе регулярно тоскую, а в последние дни даже не регулярно, а чаще". Так он пишет Яковлевой в те самые дни, когда уже регулярно (и чаще) у него бывает Полонская.

В июле он, как всегда, уезжает на юг, там нервно ждет писем от Яковлевой, шлет ей тревожные телеграммы, но там же, в Хосте, встречается с Полонской, и, когда они расстаются на время, он и ее засыпает телеграммами. (Так что те самые спорные строки "я не спешу и молниями телеграмм..." могли действительно относиться и к той, и к другой.)

Осенью он хлопочет о поездке в Париж, очевидно, для того, чтобы вернуться обратно с Яковлевой,- а Полонскую нежно любит, называет "невесточкой" и строит с ней планы на будущее.

Последняя телеграмма Яковлевой отправлена 3 августа, а последнее письмо - 5 октября, уже после запрета на выезд *. Она еще там немного сомневается, еще ожидает его приезда, а уже до нее доходят слухи, что он собрался жениться. Можно только догадываться, кто эти слухи приносит, но они ведь не слишком далеки от действительности. Так что его неприезд в Париж она воспринимает как добровольный, тем более что, поживя на Западе, люди быстро забывают, что такое запрет...

В январе он узнает о ее замужестве и, действительно, очень переживает, но сразу же требует от Полонской узаконить их отношения. ("Эта лошадь кончилась,- успокоил он Лилю,- пересаживаюсь на другую".)

И вот тут-то пора сказать о главном. Вся беда в том, что Вероника Витольдовна - и она, Господи, и она! - не принадлежала одному Маяковскому, а была ведь женой другого (Яншина). Она хорошо относилась к мужу и никак не решалась открыться.

Все это по-житейски очень понятно. Но понятно и то, что Маяковскому в их отношениях, в этих вырванных у внешней жизни часах, в необходимости, едва получив, отдавать - виделся какой-то неизбежный ряд, страшная, тяготеющая над ним закономерность, вечное проклятье необладания.

Полонская никак не разводится с Яншиным, Полонская не хочет оставить театр - это факты не ее, а его биографии, еще и еще одно подтверждение вечного заговора обстоятельств, всегдашней его обделенности. Он лихорадочно мечется в поисках выхода из этой, как кажется ему, ловушки, он то клянется ей в вечной любви, то угрожает ей, оскорбляет, оплевывает. Мучает ее, изматывает себя, а тут еще, действительно, непроходящий грипп и прочие сопровождающие обстоятельства... Он доходит до того в последние дни, что в любом окружении, на любой площадке, будь то ресторан, квартира друзей или даже собственная его комната, чувствует себя, как на той эстраде в Плехановском: везде ему чудятся насмешки, враждебность, унижение. Он, такой сильный, такой наполненный, такой всегда великий и гордый, теперь бессилен, пуст и смешон. Смешон! - вот самое страшное, вот катастрофа. 12 апреля он составляет меморандум, в котором по пунктам, канцелярская душа, набрасывает план разговора с Полонской, решительного и последнего. Там дважды повторяется это слово: "я не смешон при условии наших отношений" и еще: "нельзя быть смешным!" Там же он записал о самоубийстве: "Я не кончу жизни, не доставлю такого удовольствия худ. театру". Бред, безумная смесь понятий, в общем-то свойственная ему от природы, но в эти последние несколько дней ставшая сутью существования.

Полонская в ужасе и отчаянии, она просит его обратиться к врачу, отдохнуть, расстаться на какое-то время - все это лишь усугубляет его безумие. Непрерывные скандалы, страшные сцены, то садистские, то мазохистские приступы... Перед нами совершенно больной человек. Но не временно, как считает Полонская, а больной постоянно, больной всегда, переживающий резкое обострение, дошедший теперь до крайней черты.

5 "Мысль о самоубийстве,- пишет Лиля Юрьевна,- была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях... Всегдашние разговоры о самоубийстве! Это был террор".

Однажды (по другой версии - дважды) он уже стрелялся в молодости. Тогда, если верить его рассказам, пистолет дал осечку, и он не стал повторять. В этот раз он тоже - вынул обойму и вложил только один патрон. Он еще надеялся выжить...

Где-нибудь в случайной компании, за картами, совершенно на ровном месте, он вдруг слегка отворачивался в сторону, хлопал в ладоши и произносил чуть ли не радостно: "К сорока застрелюсь!" (Когда был моложе, называл другую цифру: "К тридцати пяти - обязательно!") Здесь, конечно, проявлялся его страх перед старостью, которой он боялся еще больше, чем смерти, но была здесь и стойкая навязчивая идея, уже потерявшая исходные корни, лишенная причинного ряда:

А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою...

Все упоминания в стихах о самоубийстве давно уже собраны вместе и много раз перечислены. Но есть и другие, не менее частые:

...я увенчаюсь моим безумием...

...уже наполовину сумасшедший ювелир...

...от плача моего и хохота морда комнаты выкосилась ужасом.

...на сердце сумасшедшего восшедших цариц...

...да здравствует - снова - мое сумасшествие!..

...пришла и голову отчаяньем занавесила мысль о сумасшедших домах.

Конечно, всегда готово возражение, что это поэтические фигуры, не более. Но ведь с таким же успехом можно сказать, что и те, самоубийственные строки - тоже фигуры. Мы знаем теперь, что это не так, что это не только так.

И по камням, острым, как глаза ораторов, красавцы-отцы здоровых томов, потащим мордами умных психиатров и бросим за решетки сумасшедших домов!

Откуда такой кровожадный счет психиатрам?

Разговор о психическом здоровье поэта - штука тонкая и обоюдоострая. Легко ли здесь отделить черты патологии от характера личности и характера деятельности?

Известно, что вообще к людям искусства врачи применяют иные критерии и рамки нормы для них существенно шире. А иначе - кого из русских писателей мы могли бы назвать нормальным? И здесь Маяковский не исключение, а лишь подтверждение закономерности.

"Я не помню Маяковского ровным, спокойным,_ говорит Полонская.- Или он был искрящийся, шумный, веселый...- или мрачный и тогда молчащий подряд несколько часов. Раздражался по самым пустым поводам. Сразу делался трудным и злым".

"Какой же он был тяжелый, тяжелый человек!" - вторит ей Эльза Триоле. Описав несколько безумных скандальных выходок, она поясняет: "Рассказываю об этих незначительных случаях оттого, что характерна именно их незначительность, способность Маяковского в тяжелом настроении натягивать свои и чужие нервы до крайнего предела..."

Жизнь его и близких к нему людей отягчалась еще ведь и рядом странностей, ни одну из которых мы, конечно, не можем назвать болезнью, но которые в общем создавали свой нездоровый фон.

Мания чистоты, боязнь заразиться.

Мания преследования, боязнь воров и убийц.

Ипохондрия, мнительность - все эти бесконечные градусники.

Мания аккуратности: педантично раскладывал вещи, каждую на свое непременное место, безумно злился, если что-то оказывалось не там, где положено.

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 45
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Воскресение Маяковского - Юрий Карабчиевский бесплатно.

Оставить комментарий