При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II - Анна Федоровна Тютчева

из утончённой душевной жизни как из естественного источника.

Эти мысли пришли мне в голову в то время, как я наблюдала величественную внешность княгини Чавчавадзе, которая только что провела несколько лет в плену у Шамиля. Она принадлежит к кавказскому дворянскому роду и обладает самыми аристократическими манерами, какие только можно себе представить.

Старая княгиня Воронцова также отличается умением себя держать. Она принадлежит к тому поколению, в котором еще живы традиции этикета старого двора. Но в настоящее время наши элегантные дамы стараются подражать тону гризеток с подмостков французского театра. Меня буквально тошнит, когда, как сегодня, я попадаю в общество великих князей – младших братьев государя и молодых фрейлин императрицы-матери. Со стороны молодых великих князей – крики, жестикуляция, пошлые, хотя и невинные шутки, а со стороны дам – смешки и жеманство субреток, фамильярная распущенность, наполовину бессознательная, от которой делается прямо-таки тошно.

Моё лицо, боюсь, слишком часто выдаёт испытываемое мною впечатление, так как я чувствую, что меня неохотно принимают в этом кружке, в котором я сама чувствую себя неловко и в который моё присутствие вносит также невольно неловкость.

13 августа

Сегодня вечером я была одна с императрицей.

Она говорила об интимных вещах, как вдруг воскликнула: «Ах, мой несчастный Севастополь!» Это был крик страдания, вырвавшийся из глубины ее души. Бомбардировка продолжается с удвоенной силой, и число жертв доходит до тысячи человек в день.

19 августа

Вчера, в полугодовой день кончины императора Николая, вся императорская фамилия ездила в город на заупокойную службу в крепости.

Императрица-мать возвратилась в Петергоф, где останется до двадцать второго, а император и императрица переехали в Царское.

Я поехала обедать к Антонине Блудовой на Елагинский остров. Вернувшись оттуда, я была приглашена к чаю к императрице. И она и император имеют вид очень озабоченный и удручённый. После неудач нашей армии на Чёрной речке[72] положение со дня на день становится всё более и более отчаянным.

Бомбардировка усиливается, мы теряем массу людей; Севастополь превратился в ад, день и ночь осыпаемый дождём огненных снарядов. В обществе ходят глухие слухи о том, что решено эвакуировать южную сторону города. Мы провели вечер в мрачном и печальном настроении, еле-еле перекидываясь несколькими словами. У каждого из нас на душе одна мысль, одна забота, и ни у кого нет ни желания, ни смелости говорить. Я избегала даже смотреть на императора и императрицу, чтобы не видеть глубочайшей тревоги, отражающейся на их лицах…

В Царской Славянке был праздник в честь нового стрелкового полка императорской фамилии. Как и все добровольческие полки, этот полк одет в национальный костюм: кафтан, широкие шаровары и меховая шапка. Столы для 3500 стрелков были расставлены в саду, а офицеры были приглашены к императорскому столу во дворец. Государю поднесли хлеб-соль на серебряном блюде, офицеры поднесли ему золотой кубок и пропели «Слава». Император пил за их здоровье. Праздник был очень оживлён и проникнут национальным духом. Среди этих императорских стрелков есть молодые люди из аристократии – наш поэт граф Алексей Толстой, граф Алексей Павлович Бобринский и другие. Праздник был прощальный, так как полк на другой день уезжал в южную армию.

28 августа

Сегодня вечером, войдя к императрице во время чая, я была поражена с первой же минуты тем, до какой степени император и императрица имели расстроенный вид.

Сердце моё упало, я поняла и спросила, вся дрожа: «Есть известия?» – «Да, есть», – сказала императрица и быстро отвернулась.

Государь взял со стола бюллетень и сказал: «Вот! После героической защиты Севастополь пришлось эвакуировать, но он не сдался. После того как было отбито шесть атак, был взят Малахов курган. С этого момента гарнизон не мог выдержать адского огня, осыпавшего его со всех сторон, и вынужден был уйти на северную сторону, оставив врагам только груду окровавленных развалин»[73].

При чтении этих строк я испытала то же чувство, как при получении известия о смерти императора Николая: чувство подавленности перед страшными и неисповедимыми решениями провидения, этого таинственного вершителя судеб нашего слабого и грешного человечества.

Двадцать пятого и двадцать шестого огонь был поистине адский. Число убитых уже не поддавалось учёту. Двадцать седьмого Севастополь сдался. Мы были тогда на празднике стрелков. Император получил первую депешу сегодня в двенадцать часов, известие об эвакуации пришло в три часа.

За чаем мы читали статью Вяземского по поводу полугодового дня кончины императора, в которой он говорит о геройской защите Севастополя. Ввиду последнего бюллетеня эти восторженные слова превращались в надгробное слово. Государь и государыня тихо плакали.

29 августа

Я никогда не забуду ни вчерашнего вечера, ни лица государя. Он казался преображённым страданием, на его лице было выражение самой глубокой скорби и бесконечного смирения. Слезы текли из его глаз, и он, казалось, даже не замечал этого. Вяземский говорит в своей статье: «Севастополь будет верен до конца». Государь воскликнул: «И был, и был», – таким тоном, который всегда будет звучать в моих ушах и в моем сердце.

Сегодня утром я видела императрицу.

На вид она была покойна, как всегда, но так бледна! Она мне сказала: «Не нам судить о путях Божиих. Все испытания необходимы для того, чтобы привести нас к цели, известной только ему одному». Она мне сказала, что государь, несмотря на то, что глубоко потрясён, не падает духом и не сомневается в конечном торжестве великой идеи, за которую сражается Россия, что он никогда не сделает уступок в том, что касается чести и славы России.

Императрица сказала мне, что, проснувшись сегодня утром, она испытала то ужасное гнетущее чувство, которое испытываешь после смерти любимого существа…

Вчера депеша из Брюсселя сообщила известие, что было покушение на Наполеона III, к несчастью, неудачное[74]. Другая депеша сообщает об уничтожении англичанами Петропавловского форта и о том, что английский флот бомбардирует русский гарнизон на Амуре, куда он спасся[75].

30 августа

Было решено отпраздновать день ангела государя большим публичным торжеством, в котором мог бы принять участие народ; обедня должна была быть отслужена петербургским митрополитом не в дворцовой церкви, а в Александро-Невской лавре у раки святого патрона царя.

У императрицы двадцать девятого начиналось воспаление. Я ее спросила, неужели она рискнёт при своём нездоровье явиться на церемонию в парадном придворном платье с открытой шеей и руками в эту свежую весеннюю [так в оригинале] погоду.

Она мне ответила: «Я поеду во что бы то ни стало: при теперешних обстоятельствах необходимо, чтобы народ видел