Любовь красное и белое - Давид Беньковский

— Кирпичом?! — Майка чуть сознание не потеряла. — Что вы наделали?!

— Ну, не целым, — спокойно отвечает Дед. — На войне, как на войне, могут быть жертвы. А Польша требует жертв и посвящения. И ты как мать, мать сына, должна об этом помнить, и пребывать в беспокойстве, и молиться за него. Мы живем не в Австралии, а в Польше, и такова обязанность каждого молодого мужчины, а бабьи крики здесь не помогут. Надо обработать ему рану — до свадьбы заживет. Радуйся, что он вернулся… А ты, Виктор, перестань хныкать. — Дед обращается к Малышу. — Ты отлично сражался. Представлю тебя к награде. Ты, Виктор, должен знать, что каждый мужчина обязан защищать свою страну, родину и даже может погибнуть. Быть мужчиной, мужчиной в такой стране, как наша, большая честь!

— Да вы ненормальный! — восклицает Майя. — Я же говорила: не желаю, чтобы этот ненормальный старик занимался Викторком и куда-то его водил! Я говорила, чтобы он держался от него подальше! Ребенку лоб нужно зашивать! Нам надо ехать в больницу! Неизвестно, что у него с головой.

А Малыш все кричит. Кровь на лбу. Майка уводит его в ванную комнату.

— Да не плачь ты так, ну, ты же не баба! — Дед идет следом за ними. — Я тебе расскажу, о чем ты должен знать, сын мой. Ни одна баба тебе этого не расскажет. Перестань плакать и послушай меня. Скакали мы галопом через какой-то городишко. Вдруг начали в нас стрелять. Трудно было понять, с какой стороны, так всегда бывает во время битвы в городе. Пули летели со всех сторон. Оказались мы на главной улице. И вдруг мне в ногу попали две пули. Я чувствовал теплую кровь в сапогах, ощущая, как она сочится, но самообладания не утратил, пришпорил коня и выбрался из того ада. А когда мы расположились в лесу и нас окружили, я отдал приказ выбираться из окружения поодиночке. Неприятель подошел на расстояние вытянутой руки. И тогда я выстрелил. Из собственного револьвера. Я видел, как враг упал. Зашел сбоку, так, чтобы он не мог меня видеть, и застал его врасплох. А когда он обернулся, я выстрелил ему в грудь и, к счастью, попал прямо в сердце. Он даже не успел прицелиться. Упал как подкошенный, как тряпичная кукла. Ну а если бы не я его, то он бы — меня. Такова мужская судьба. Либо он — либо я. Других вариантов нет, Виктор… Такова война…

— Выйдите отсюда. Прекратите рассказывать всякие ужасы! Он маленький ребенок и ничего не понимает. Перестаньте. Вы ненормальный! Я не хочу, чтобы мой ребенок заразился вашей болезнью!

— Эта болезнь называется любовью к Польше! И я горжусь тем, что болен, как ты выразилась, этой болезнью! — Дед величественно покидает ванную комнату и выхватывает из ножен саблю.

Малыш прижимается к Майке и кричит еще громче. У нее что-то падает из рук. И от всего этого шума у меня еще сильнее болит голова. Глаза опухли, открываются с трудом, я почти ничего не вижу. Падаю на диван.

— Павел, я тебя умоляю, встань! — Майя выглядывает из ванной. — Павел, сделай же что-нибудь. Забери отсюда своего ненормального Деда! Иначе я за себя не отвечаю!

Что эта Майя несет, что она несет? Как я могу забрать Деда и Отца в одном лице, который такие важные вещи говорит и саблю высоко поднял? Тем более у меня компрессы со льдом на глазах и я почти ничего не вижу. Да и Мама велела мне отдыхать!

Майя несет на руках Малыша в его комнату. Он больше не плачет. Успокоился. Только всхлипывает. Снова на руках его носит, маменькиного сынка из него делает!

— Маечка, успокойся. — В комнату следом за Майей входит Мама. — Покажи мне его рану. Ты ее промыла? Посмотри, все не так страшно. Кость цела. Наверняка ничего серьезного. Подумаешь, кусочек кирпича. Это всего лишь синяк, припухлость, а не рана. Надо лед приложить.

— Мама, принеси из холодильника лед и выйди! — Майя говорит тихо, но так твердо, что Теща молча идет на кухонную половину и возвращается с компрессом, похожим на мои. Майя выпихивает ее из комнаты и захлопывает дверь перед ее носом.

— Ладно, ладно. Плохо я дочь воспитала. — С этими словами Мама возвращается в гостиную.

Воцаряется тишина. Майя у Малыша, Мама хозяйничает на кухонной половине. Как же я устал от этих криков и всего этого хаоса! Глаза открыть не могу. А Сладостная Дремота только и ждет, когда тишина наступит. Да и водочка родимая, которую я выпивал во время футбольного матча, дает о себе знать в виде не самого лучшего самочувствия. Вот я и лежу, лежу. И снова ко мне Сладостная Дремота приходит, долгожданная Сладостная Дремота заключает меня в объятия. И вижу я, как Виктор выходит из своей комнаты. Один выходит, Майки рядом нет. Выходит, но какой-то совсем другой. Повзрослел, стал настоящим мужчиной лет двадцати. Высокий, стройный, над его верхней губой усы пробиваются! Смотрю на своего взрослого сына. Как мой Виктор вырос! Одет в камуфляжную форму, шкуру пантеры напоминающую, а на рукаве — бело-красная повязка. Гордость, огромная гордость меня переполняет. Мой сын, мой повзрослевший сын в военной форме! А на голове у него окровавленная повязка.

В ванной стоит Дед с поднятой саблей. Он напоминает изваяние или памятник герою, сражавшемуся за родину. А Малыш, вернее, мой взрослый сын подходит к Деду и как-то нерешительно с ноги на ногу переминается. Повязку на голове поправляет. На лице появляется гримаса боли.

— Дед, зачем ты этот приказ отдал, а, Дед? — И смотрит на поднятую саблю Деда.

— Потому что нужно отдавать приказы. — Дед хмурится, саблю не опускает и взгляд не отводит. Смотрит решительно и смело. — А как ты это представлял? Я командир и должен отдавать приказы. Так повелось — отец отдает приказы сыну.

— Но зачем ты отдал этот приказ? — Виктор поправляет окровавленную повязку. — Больно, очень больно… — Он держится за голову.

— Все, вся Польша ждала этого приказа, — нетерпеливо отвечает Дед. — Все мы к нему готовились, и только о нем и думали. Так было нужно. Не было иного выхода. На мне лежала ответственность. И я отдал этот приказ. И не тебе, Виктор, его оценивать. Его надо чтить. Так, как чтят отца своего…

— Но этот приказ никому ничего хорошего не принес. — Виктор держится за голову, его лицо искажено болью. — Как же больно…

— Перестань жаловаться. Хватит! Будь мужчиной! — Дед зло сопит. — Ты что — баба? Я и так знаю, что тебе больно. Но вы все хотели пойти в атаку, биться, хотели показать им, что мы сильны и готовы мстить… Я должен был отдать этот приказ. Должен! Вы хотели, чтобы я его отдал. Сейчас ты уже не помнишь, но вы с нетерпением его ждали, буквально рвались в бой.

— Но мы проиграли, Дед, проиграли, Отец. Надо признаться в том, что мы потерпели полное поражение… — Виктор утирает Слезы. — Весь город в руинах… а был такой красивый город…

— Что ты несешь?! Довольно ныть. Не веди себя как баба! О каком поражении ты говоришь? Неправда! Подумаешь, несколько домов и улиц! Что это значит в сравнении с вечностью?! Мы победили и доказали, что даже на коленях будем стоять с гордо поднятой головой. Мы одержали великую победу. Главное для нас — победа духа, которая придает сил будущим поколениям! — заявляет Дед. — Главное — честь и достоинство!

— Дед, Отец… — Виктор закрывает лицо руками. — Почему ты нас тогда не остановил? Отец, мы ведь так молоды, так молоды… Ты обо всем знал, а мы… Ты же знал, что мы ничего не понимаем. Я думал, атака — это веселая игра. Ветер развевает волосы, свист в ушах, топот копыт и уверенность в том, что в тебя не попадут, тебя не убьют. Дед… я не знал, как это бывает, когда в тебя попадает пуля. Дед, зачем ты бросил нас, как камни в окоп? Дед, мы не камни, мы люди, и когда в нас попадает пуля, мы ужасно страдаем, испытываем такую боль, что по-звериному выть хочется. Отец, Дед, я ничего этого не знал. Дед, Отец, ваша обязанность — беречь своих сыновей! Я не знал, что потом становится так холодно, так невыносимо холодно, и силы уходят, а потом уже не болит… просто холодно… Отец, ведь ты об этом знал, так почему же отдал этот приказ? — Виктор плачет. — Дед, ведь это не в первый раз! Дед, столько уже было бессмысленных приказов. И ты знал об этом!

Вдруг из комнаты Виктора выходит какой-то малыш, может, они вместе в садик ходят. Нет, этот немного старше. На спине ранец висит, на ногах — кеды. Похоже, школьник.

— Приказы, приказы! — кричит он тоненьким голоском. — Я уже отдал приказы. Сначала подожжем пивоварню! — И подпрыгивает, машет руками. — А когда наступит полнолуние, мы с ребятами-заговорщиками двинемся из Лазенок на арсенал и дворец Бельведер.[17] — И делает вид, что стреляет, складывая пальцы наподобие пистолета: — Пиф-паф, та-та-та-та-та! — Ложится на живот у ног Деда. — Та-та-та-та! Я уже отдал приказы!

— Ну что ты плачешь! Ну что ты, как баба, ноешь, Виктор? — Дед топает ногой. Зловеще звенят шпоры. — Посмотри на этого мальчика. Какой настрой, какая любовь к родине, какое стремление к свободе! — Показывает на бегающего по прихожей ребенка. — Он национальный герой, Виктор. Бери с него пример! — Дед снова поднимает голову и смотрит на острие воздетой вверх сабли.