Две Жизни - Кора Антарова

– Мы с тобой подходим к часовне радующихся, дружок. Ее происхождение очень, очень древнее. По преданиям, она была основана Божественной силой в незапамятные времена. Тогда, когда пустыня была морем, а место, где теперь Община, – островом. В противоположном конце, за уединенным скитом, есть такого же древнего происхождения вторая часовня – часовня плачущих. Когда созреешь, окрепнешь духом, чтобы нести утешение и оправдание плачущим, мы с тобой пройдем и в ту часовню. На этот раз мы припадем к стопам дивной статуи Великой Матери, высеченной из никому не ведомого камня. Говорят, она высечена из белого коралла, но я знаю, что не так называется этот материал. Ты сам увидишь, что сияние статуи, ее пропорциональность и красота, все линии, создающие одно гармоничное целое, не могли быть созданы рукой простого ваятеля. Скульптор обладал не только даром артиста, но и дух его должен был гореть Огнем Вечного. Поэт, ее сотворивший, не знал ни одного мгновения меркнущей Радости, иначе он не мог бы создать подобной красоты. Надо было носить ее в себе, чистую, неомрачаемую Радость, чтобы каждое сознание, преклоняющееся в чистоте перед этим отражением его духа, его живого Единого, укреплялось и собиралось в непобедимую силу Радости. Сама жизнь Одухотворяла ваятеля и одухотворяет до сих пор его произведение. Преклоняясь перед хранимым здесь изображением Великой Матери, которую мы зовем Радостью, надо самому звучать всей полнотой счастья жить, всей верностью заветам своего Учителя, чтобы слиться с той силой, что изливает Великая Мать на каждого склоняющегося пред Нею в своей полной гармонии. Я связал тебя с моей аурой и отдавал тебе искры моей Любви, чтобы ты мог войти в часовню, неся в сердце песнь торжествующей Любви. Возьми мою руку. Слейся с моим Единым. Проси Великую Мать помочь тебе отдать всю силу преданности чудесному делу служения Жизни, в Ее форме современного тебе человечества, как писателю – слуге своего народа. Склоняясь, благодари, благословляй Величие, давшее тебе частицу Своего гения. Склоняясь, проси Мать принять в свою защиту твой дар, чтобы никогда сомнение или колебание не овладели тобой. Склоняясь, отдавай Ей хвалу и проси легкости твоей мысли, силы твоему слову, образности твоей фразе, мощи твоей проникновенной фантазии. Той творческой фантазии, что черпает свое начало в интуиции, но не в эмоциях чувственности. Склоняясь, проси понимания, где лежит путь к Вечному в каждом и как в каждом оправдать его топкое болото слез и страстей. И тогда найдешь путь писать просто.

Раданда взял меня за руку и свернул на маленькую, еле заметную тропочку, ведущую в густые заросли кривых кустарникообразных деревьев, никогда мною не виданных. Без него я и не разглядел бы тропочку. Она извивалась, и много раз мне казалось, что она упирается прямо в стену густого высоченного кустарника. Но каждый раз Раданда находил узенький, едва заметный проход. Сделав много поворотов в этом лабиринте, мы вышли на небольшую площадку, где полукругом росли мощные кедры и в самом их центре стояла часовня.

Как описать мне это дивное зрелище? На темном фоне кедров, под синим небом, под знойным, сверкающим солнцем пустыни, высоко над белой, резной, как тончайшее кружево, лестницей стояла такая же белая, легкая – казалось, дуновения ветра довольно, чтобы унести ее с места, – часовня. И внутри ее высилась статуя, изображавшая женщину, на очаровательную голову и плечи которой ниспадало розовое покрывало.

Я стоял как зачарованный, не в силах оторвать глаз от дивного зрелища. Руки статуи, руки божественно прекрасные, были полны цветов самой разнообразной окраски, что делало их еще более похожими на живые. Вся статуя, ее покрывало, цветы, все переливалось разноцветными красками дрожавших под солнечным сиянием огней, мягкими, как краски венецианского стекла. У меня была полная иллюзия, что статуя вырезана из гигантских жемчужин белого и розового цвета.

– Собери силы духа, сбрось с глаз покровы телесные, друг, и неси славословие Жизни. Путь красоты и единения в ней может нести тот, кто сольет свою чистоту и Радость с этой сияющей Живой Красотой.

Раданда оставил посох и сандалии внизу у лестницы. Я последовал его примеру, снял сандалии и вынул из кармана сумку с письмами. Раданда снова дал мне руку, и мы стали подниматься по восхитительным кружевным ступеням. По первым ступеням лестницы я шел легко. Они казались мне даже прохладными. Но чем выше мы поднимались, тем тяжелее мне было идти. Сердце мое билось, точно молотом стучало в висках. Ступени жгли мне ноги, как раскаленный песок пустыни. По всему моему телу пробегала дрожь. Пот катился ручьями по лицу. И чем выше мы шли, тем все сильнее были мои мучения. Но я крепко держал руку моего милосердного водителя, и теперь она казалась мне железной по своей силе и лила прохладу в мои огненные члены.

Мы взошли на последнюю ступень. Я стоял точно в огне костра, но вся физическая пытка казалась мне пустяком. Я глядел на улыбавшееся мне божественное лицо статуи, забыл обо всем земном и не мог оторвать взора от сиявшей фигуры. Она действительно была воплощением Жизни в Ее аспекте Красоты. Освободив свою руку из руки Раданды, я поднял обе руки вверх и воскликнул, опускаясь на колени:

– О, Великая Мать, сгореть в огне и отдать жизнь хочу я в этот миг, ибо я видел Тебя, я постиг счастье и радость понимания, что значит Свет Вечности. Если мне суждено жить, прими меня в слуги Твои, в певцы твоей красоты и радости. Жить, не нося Тебя в сердце, я больше не могу. Пусть придет мгновение смерти, если я недостоин восхвалять Тебя каждым своим дыханием!

Не помню, что было дальше. Мне казалось, что руки Раданды поддержали мое готовое рухнуть тело. Мне мерещилось, что Великая Мать мне улыбнулась и подала розовый цветок, сказав, что то цветок радости. Огненный столб ослепил меня...

Когда я очнулся, Раданда, стоя на коленях, обнимал меня одной рукой и говорил:

– О, Великая Мать, цветок твой подан верному и бесстрашному сыну. Прими меня, его поручителя, и его самого в Огонь утверждающей и освобождающей Радости Твоей.

С необычайной силой Раданда поднял меня с колен. Мы еще раз склонились перед дивным ликом, и мой покровитель насильно увел меня из часовни, откуда я не хотел уходить.

Спустившись вниз, я стал сознавать, что я весь изменился, точно стал другим человеком. Как когда-то в тайной комнате Ананды в Константинополе я плакал последними слезами детства и перешел в возраст мужчины, так сейчас с меня сошли последние остатки духовной юности – я осознал себя действенной единицей Всего творящего. Когда по дороге я наклонился, чтобы поправить сандалии, из-за моего пояса выпал чудесный розовый цветок. Я на лету подхватил его, не дав ему коснуться земли, и с удивлением уставился на Раданду – хотел спросить его, что это значит. Но он, положив руку на мой цветок, тихо сказал:

– Ни слова, друг. Есть вещи столь великие и священные, что о них не говорят. Вовеки помни, где был, и, если будешь верен данному тебе завету: радости – еще придешь. Но храни полное молчание обо всем, что здесь испытал.

Он взял меня за руку, и мы пошли дальше по молчаливому парку. Достав из своего кармана маленькую коробочку, Раданда подал ее мне.

– Возьми вот эту вещицу и вложи в нее твой цветок. Храни его всегда при себе, и пусть священная эмблема, данная тебе сегодня, вырастет во многотомное, необходимое людям творчество писателя.

Коробочка была зеленая, продолговатая, куда легко лег мой цветочек, и на крышке ее был изображен белый павлин, ну, точь-в-точь мой красавец Эта. Я уложил мой цветок и любовался им.

– Теперь подумай, какое счастье для тебя и всех, к кому ты сейчас идешь, встретиться именно в этот день и час твоего великого озарения. Неси им Свет, трепет которого коснулся тебя.

Не дав мне времени поблагодарить его, Раданда быстро пошел вперед, а мне хотелось пасть ниц перед ним и произнести в его лице славословие всей Вселенной. Мы шли довольно долго и скоро, но я не ощущал ни зноя, ни усталости. За плечами у меня точно крылья выросли, мне даже казалось, что я ощущаю их движение.

Первыми, кого мы посетили, были сестры Роланда и Рунка. Они поразили меня тем, что сидели на скамеечке возле своего дома готовыми в поход и ждали нас, нисколько не удивившись Раданде. Я не смел спросить, каким образом они могли знать, что я приду не один, но по мимолетной улыбке на губах Раданды, по беглому взгляду, брошенному мне, я понял, что он прочел мою мысль, хотя она едва мелькнула. Этот маленький инцидент снова ввел меня в сосредоточенное внимание. Еще раз я увидел, как неустойчива моя мысль, как достаточно малейшего предлога, чтобы я рассеялся. Я погладил рукой мою коробочку, где сохранялся божественный дар милосердной Матери, и стал внутренне снова перед Нею, моля моих великих защитников Флорентийца и И. помочь мне жить и действовать в Ее атмосфере.