Сухово-Кобылин: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга - Владислав Отрошенко

«А мы верим, что наш известный писатель был убийцей француженки Симон! Да, Сухово-Кобылин убил свою любовницу Симон, тосковал впоследствии по ней. Касательно того, что у убитой Симон “зияла рана на горле” и т. д., не постарались ли для барина крепостные. В награду было обещано более 10 тысяч. Отрывки же из сантиментального дневника А. В. Сухово-Кобылина, опубликованные г. А. М. Рембелинским в “Русской старине” (май сего года), может быть, подтверждают только Ришпена: бесполезные жертвы не суть ли самые прекрасные и незабвенные?»

А в следующем, седьмом номере «Русского архива» журналист Николай Никитин продолжал тему:

«В этих “дневниках” явно чувствуется рука опытного литератора. Трудно всецело поверить в искренность стилистически обдуманных строк».

Литературовед пролетарских взглядов Леонид Гроссман, опубликовавший в 1927 году брошюру под названием «Преступление Сухово-Кобылина», напротив, в искренность Александра Васильевича верил, но истолковывал ее по-своему:

«Как бы ни был суров будущий драматург, всё же разразившаяся над ним катастрофа не могла не ввергнуть его в глубочайшее отчаяние; помимо позора и грозного возмездия, ожидавшего его, Сухово-Кобылин не мог не быть искренне потрясенным кровавым эпилогом своего романа, неожиданно раскрывшим в родовитом, культурнейшем дворянине, считавшем себя джентльменом и рыцарем, инстинкты и нравы темных подонков… Горе его в эти черные дни его биографии было искренним, и рьщать истерически ему было о чем… Всемерно подтверждая мнение старого Сената о полной невиновности четырех крестьян, годами томившихся в застенках дореформенных российских тюрем, новый приговор произносит блестящему русскому драматургу свое непоколебимое “да, виновен!”». «…Ноябрь, 7. День моей милой Луизы…» Восстановить события этого дня на основе показаний свидетелей, встречавшихся с Симон-Деманш, говоривших с ней или видевших ее накануне Дня архангела Михаила, не составляет труда. Судя по всему, сама Луиза назвала бы этот день прекрасным…

— Да, это был прекрасный день, Александр! Утром я выехала из дома в своем экипаже с мальчиком Галактионом, мы поехали в Газетный переулок к Эрнестине. Она очень обрадовалась, увидев меня, пригласила на обед. Я завернула в Охотный Ряд закупить провизию для стола, а потом завезла покупки к Эрнестине. Мы поболтали с ней немного, она спрашивала про тебя, Александр, и я сказала ей, что ты последнее время очень любезен в обхождении со мной. Перед обедом я заехала домой переодеться. Аграфена одела меня в шелковое клетчатое платье, в голубую бархатную кофточку, в теплый салоп на меху чернобурой лисицы. Я поехала из дома в Леонтьевский переулок в магазин господина Дюкло и накупила там целый ящик французских книг, отвезла их на Никольскую в контору твоего кузена Шепелева, а от него успела еще на Маросейку к госпоже Друве, заказала у нее шляпки на лето для твоей матери и Софьи. К Эрнестине я приехала в третьем часу, меня встретил у подъезда Сушков… Ах, я забыла еще сказать тебе, у них в гостях был очень любезный молодой человек, Самуил Александрович Панчулидзев, может быть, ты его знаешь, он бывает в свете и, кажется, служит у генерала Закревского. В последнее время Самуил Александрович часто бывает у нашего милого поручика, Эрнестина говорит, что он приезжает из-за меня, но это вздор, Александр, ты ее не слушай, ей хочется позлить тебя, мой «строгий император». Я встречалась с ним только мельком, раза три, не больше, на квартире у Эрнестины. За обедом мы много шутили, смеялись, Сушков с Эрнестиной говорили, что редко видели меня в таком приятном расположении духа. Да, я была в прекрасном настроении и очень веселилась. Я рассказала им, между прочим, что наконец уложила в ящики вина из своего погреба, чтобы отправить их в деревню к Шепелеву, и что я рассчитываю получить от него деньги за это вино. И мы все вместе очень радовались, что у меня наконец заведется свой капитал. Я сказала им, что со временем и ты что-нибудь сделаешь для меня, для обеспечения моей жизни. После обеда Самуил Александрович предложил поехать кататься в санях. Все согласились. А когда мы спускались по лестнице, я просила Сушкова ехать в Петровский парк. Но Сергей Петрович стал возражать: «Что вы, Луиза, это далеко, покатаемся по городу, заедем к Люке!» Он с Эрнестиной сел в мои сани, а я поехала с Панчулидзевым в его санях, Самуил Александрович меня пригласил. Мы ели мороженое и пили шампанское на Кузнецком Мосту в кондитерской Люке, Самуил Александрович был так любезен, оказывал мне знаки внимания и говорил комплименты. А потом мы катались по бульварам, от Тверских до Мясницких ворот, было ужасно весело, мы ездили «в обгон», Сушков свистел, как разбойник. Вечером мы поехали к Эрнестине, она уговаривала меня остаться «пить чай с мороза», но я торопилась домой, Александр, чтобы успеть послать тебе записку. Панчулидзев вызвался меня провожать. Он поехал со мной в моих санях, а его сани пустые ехали следом. Я жалела, что день так быстро закончился, а мне еще хотелось кататься, гулять. Самуил Александрович проводил меня до самого дома. Мы расстались с ним у дверей моей квартиры. Войдя в свои комнаты, я почувствовала себя усталой, велела Галактиону убрать лошадей, зажгла в гостиной все свечи и легла отдохнуть. Пришел Ефим, я написала записку и отослала его к тебе, Александр, а потом всё ждала и ждала ответа, но от тебя, мой друг, никто не приходил, мне было очень грустно, я так измучилась, часу в десятом я, кажется, уснула… Или, может быть, я вышла из дому?.. Не знаю… Я ждала записку и всё время думала о тебе…

* * *

В печати — и при жизни Александра Васильевича, и особенно после его смерти — высказывалось много различных предположений о том, кому могла быть известна тайна гибели французской модистки. Приводились списки лиц: сам Сухово-Кобылин, Надежда Нарышкина, камердинер Макар Лукьянов, повар Ефим Егоров, кучер Галактион Козмин, горничные Пелагея и Аграфена, поручик Сергей Сушков, его содержанка Эрнестина Ландрет.

Вроде бы всё.

Но вот на страницах следственных материалов появляется фигура высокого человека с небольшими усами. Кто он такой, Самуил Александрович Панчулидзев?

Сведений о нем почти не имеется. Известно только, что ему было 25 лет, когда погибла Луиза; что был он дворянин из видного рода Панчулидзевых, владевших поместьями в Казанской губернии; что 12 лет прослужил он в канцелярии военного генерал-губернатора Москвы и вышел в отставку в чине титулярного советника; что в 1862 году женился. Больше ничего.

На одном из первых допросов горничная Пелагея Алексеева показала:

— В среду восьмого числа утром рано приходил осведомиться о Деманш неизвестный барин от мамзель Эрнестины, а после приходил сам Сухово-Кобылин, который, пробыв немного, отправился куда неизвестно. Приходивший же от Эрнестины был высокого роста, с небольшими усами, и когда сказали ему, что Деманш еще не приходила, то он сказал: «Ах, дело плохо», и с сими словами ушел. Сего человека знает Галактион, который говорил, что седьмого числа он катался в санях с Деманш.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});