Эхо любви - Анна Герман

Еще в Народном доме показывали фильмы. Часто вместе со школьными подругами мы смотрели сквозь стекло в зал, завороженные действием, плывущим на экране. Во время революции в доме том разместился полевой госпиталь. Поблизости стояла евангелическая церковь, к которой вела аллея. Очень мне нравилась эта церковь -белая, простая, с высокими ступенями. Среди знатных последователей веры евангельской выделялось богатое семейство Эвертов. Одна из их дочерей, очень красивая, была женой пастора.

* * *

Колония Великокняжеское, основанная голландскими переселенцами, а может быть, их потомками, рожденными уже в России, становилась местом, где охотно селились люди других народов - немцы, поляки, русские. Скорей всего, привлекали их к этому лад, порядок, достаток и хорошая организация жизни работящих людей. Знаю, что так было и в других голландских колониях. Я помню фамилии и семьи некоторых поляков, живших в Великокняжеском. Напротив нашего владения держал маленький магазин пан Гюнтер. Немного дальше, тоже на улице Почтовой были дома двух братьев Жаков - Рудольфа и Хенрика. Помню еще семью Дылеских и главу семейства, вправлявшего кости, если кто-то вывихнул руку, ногу, или повредил позвоночник. Мы, потомки голландцев, выговаривали эту фамилию как «Деляшце». Жило в великокняжеском еще семейство Кочмарков, а в недальнем Невинномысске принимал пациентов доктор Венцковский - «Frauenarat», пользовавшийся огромным уважением. Мужем моей тетки был поляк Радовский, а у мамы был двоюродный брат - лекарь Петр Завадский. Он тоже пользовался большим признанием, и когда приезжал к нам, с визитом, это было событием. В Великокняжеском и окрестностях жили, вместе с католиками и православными, адвентисты и католики - прихожане костела, бывшего в двенадцати километрах в станице Рождественской. Все эти люди жили согласно, независимо от национальности и вероисповедания относясь с уважением и пониманием друг к другу. С течением лет изменялся и стирался первоначальный голландский характер колонии.

         

Последствия революции 1917 года не раз охватывали тихое Великокняжеское. Зловеще дали о себе знать они в 1919 году, когда Советская власть арестовала двоих моих братьев - Давида и Генриха. Их обвиняли в том, что они, работая в волостной управе, выдали человеку, которого разыскивали революционные власти, пропуск для проезда в ближайший поселок Невинномысский. Постановление о смертной казни для братьев указывало, что они помогли известному человеку, может быть, генералу или дворянину, который скрывался. Случайные встречи с такими людьми, бродящими в изношенной одежде, заросшими, неопрятными, с нарочито грязными, как бы натруженными ладонями, не были в то время редкостью.

         

Помню день, когда я с родными ехала на суд над братьями в лежащую километрах в двадцати станицу Казминка. И сейчас еще неясно вижу лица родных людей, не знающих, чем закончится разбирательство. Только благодаря предусмотрительности, смелым и решительным действиям отца, знавшего местные власти, братья избежали расстрела.

В апреле 1922 года умер от тифа отец. Вместе с его уходом мы утратили основы нашего существования - маленькое домашнее хозяйство не могло обеспечить средств для жизни семьи. Немного раньше смерти отца дом покинули двое старших братьев и старшая сестра.

Все больше работала мама. Я поехала в Армавир в надежде получить работу в тамошней аптеке. Аптекарь посмотрел на наивную девушку, развел руками и сказал, что не может дать мне даже должность помощницы. Вернулась домой.

И так начался этап моей жизни, наполненный наукой, трудом и заботой о выдержке и терпении.

В 1928 году я окончила пятилетнюю гимназию - Александродарскую школу второй ступени колонии Великокняжеское. 15 июня я получила аттестат зрелости, в котором значилось, что во время учения «обнаружила особую любовь к литературе». Наверное, это была заслуга учительницы русского языка - Ольги Диевны Мазаевой, которая организовала также и наш школьный театрик. А муж ее, Фрезе, был учителем физики. Хотя я уже давно не лелеяла мечту стать доктором, решила найти работу, чтобы помогать семье - учиться не могла по той же, материальной причине. Окончание гимназии давало мне возможность поступить на учительскую должность, поэтому я решилась ехать в Западную Сибирь, где всегда было много работы. В тот же самый год в Сибирь уехали мои подруги Ольга Феттер, Анна Конрад и друг Генрих Фишер. Покидая родной дом, добавляла себе храбрости, призывая образ отца, часто повторявшего по-голландски: «Sie jeracht on fercht die fer seenem» («Поступай справедливо и ничего не бойся».) Мать и сестра простились со мной на железнодорожной станции «Невинномысск», откуда я поехала в Славгород - далеко за Омск. Оттуда - еще километров сорок до меннонитской деревни Редкая Дубрава. Деревенька была небольшая, окруженная полями и березовыми рощами. Все дома ее выстроились вдоль однойдороги-улицы: жилые дома, школа, костел, небольшой магазин и деревенское управление - дом, в котором заседал секретарь Кляссен. Я поселилась в одном из самых больших домов в нанятой небольшой комнате с отдельным входом. Одна из стен комнаты была целиком стеной печи, топка которой находилась в помещении хозяев. Зимой в этой комнате всегда было очень тепло.

      

Школа была трехклассной и располагалась в одном доме. Как удавалось учить одновременно двадцать восемь детей? На первой скамье сидели ученики первого класса, дальше - второго и третьего. Уроки проходили, насколько я могу судить, с хорошим результатом. Это доставляло мне много радости. Плата за мою работу была 38 рублей в месяц, из которых я высылала маме 15, ак Рождеству - 25 рублей. Посылала еще посылки с бельем и одеждой, игрушки и сладости для сестры. Мама потом часто вспоминала, как ценна была эта помощь.

* * *

Был 1929 год. Занятия в школе кончились, и я поехала на каникулы в Великокняжеское. А там в это время появился представитель создаваемого в Одессе Педагогического института, который подбирал кандидатов на четырехлетний курс. Посоветовавшись с мамой, я решила сдавать экзамен. И была принята.

Я училась на литературном факультете, который готовил учителей для немецких школ. В студенческие годы явственно чувствовалось проникновение сталинской системы во все области жизни. В то время был лозунг: «Пятилетку - в четыре года!» Об этом я должна была подготовить статью в стенную газету. По невнимательности я совершила фатальную ошибку, написав: «Четырехлетний план - за пять лет!» Легко вообразить себе, какая была реакция. Только благодаря доброжелательности преподавателей я осталась студенткой. Однако меня требовалось наказать. И от этого защитил меня наш самоотверженный декан Качоровский. Взволнованный этой историей, он сказал представителям властей несколько слов: «А вы бы хотели, чтобы она ползала перед вами на коленях?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});