Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов - Леонид Громов

Важным фактом, помогающим разобраться в характере скорби Чехова, является то обстоятельство, что пессимистические нотки встречаются главным образом в произведениях 1886 - 1889 гг., а в дальнейшем все сильнее и сильнее начинают звучать в творчестве Чехова бодрые, оптимистические ноты. Эту эволюцию отметил М. Горький еще при жизни Чехова, в 1900 г., говоря, что "каждый новый рассказ Чехова все усиливает одну глубоко ценную и нужную для нас ноту - ноту бодрости и любви к жизни". (М. Горький. Собр. соч. Т. 23. 1953, стр. 317.)

Оптимистическое звучание творчества Чехова конца XIX начала XX столетий свидетельствовало о том, что чуткий художник уловил большой общественный подъем в стране накануне революции 1905 г., более глубоко проник в социальную сущность эпохи, более овладел тем светлым, оптимистическим миросозерцанием, которого ему порой недоставало в годы перелома.

Н. А. Добролюбов в своей статье "Стихотворения А. Н. Плещеева" установил социальный диагноз для распознавания характера скорбных настроений в художественной литературе.

Остановившись особо на "мрачном, безотрадном колорите", часто встречающемся в произведениях русских поэтов, Добролюбов заметил, что жалобные стоны "плаксивых пиит", сетовавших на измены любимых женщин, на кратковременность цветения роз и пр., стали "пошлой темой", а у больших художников слова мрачное Настроение имеет "общее значение" - оно выражает "вопль сильной натуры, подавляемой гнетом враждебных обстоятельств".

Данная Добролюбовым социальная характеристика мрачного колорита в произведениях русских писателей проливает яркий свет и на характер мрачного настроения, выраженного в отдельных произведениях Чехова. Совершенно очевидно, что скорбные мотивы в творчестве Чехова - это "вопль сильной натуры, подавляемой гнетом враждебных обстоятельств ".

Беда многих великих русских поэтов, по мысли Добролюбова, заключалась в том. что они не обладали необходимыми качествами души для сопротивления "враждебным обстоятельствам" и "всем обманам тяжелого опыта жизни". А для такого сопротивления нужны "не только крепость характера, но и сила убеждений" (Н. А. Добролюбов. Избр. соч. 1947, стр. 383.)

В этом заключалась в какой-то мере и беда Чехова, не обладавшего той "силой убеждения", которая необходима для сопротивления "враждебным обстоятельствам".

Развивая свою мысль применительно к этической области, Добролюбов подчеркивает, что человеку не грозит гибель среди пошлости окружающей жизни, если он обладает "светлым и сильным убеждением". Полно глубокого смысла также замечание Добролюбова об ограниченности идейного содержания творчества Плещеева, обусловленной тем, что убеждения поэта не стали цельными, то есть не превратились в стройное мировоззрение.

В этих замечательных суждениях критика-демократа заложены те мысли, которые тридцать лет спустя художественно конкретизировал Чехов в "Огнях". Чехов здесь развивает глубокую мысль о совершенной недостаточности для человека одних специальных знаний, - нужны передовые убеждения, связанные с высокими этическими принципами. Плохо, когда сознание человека заполнено беспорядочными мыслями. Чехов придал глубокий смысл заглавию своего рассказа. Он сравнивает эти беспорядочные мысли человека с ночными огнями: "Мысли каждого отдельного человека тоже вот таким образом разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то далеко за старостью".

В этом лирическом отступлении сквозит личная боль Чехова от сознания, что и его мировоззрение не получило стройного оформления. Тут отразилась та "тоска по обшей идее", которую Чехов через год обстоятельно и художественно ярко раскроет в "Скучной истории".

* * *

Как же решает Чехов проблему пессимизма в системе художественных образов "Огней"?

В центре рассказа - философский спор между инженером Ананьевым и студентом Штенбергом. Слушателем является автор-рассказчик. Спор идет о пессимизме.

В образе Ананьева показана эволюция: в молодости - он сторонник пессимистической философии и аморализма, затем, умудренный жизненным опытом, превращается в страстного противника этой философии.

Для студента Штенберга, мелкомыслящего человека, пессимизм - поза, которой он любит рисоваться, игра в "мировую скорбь". Характерно, что лицо студента выражало "мозговую лень". Прекрасным авторским комментарием к этому образу студента могут служить суждения Чехова в письме к Суворину от 27 декабря 1889 г., где разоблачается дешевый пессимизм "лениво философствующей" интеллигенции: "Вялая, апатичная, лениво философствующая интеллигенция, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая... брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать..." (Т. 14, стр. 458.)

Ананьев осуждает философию пессимизма. Он считает, что эта философия не является серьезной теорией, она не обогащает человека, не увеличивает его умственного и нравственного богатства, а ведет к "виртуозности" - к игре в серьезную мысль. Философия пессимизма не только не серьезная, но и глубоко вредная теория. Она ведет к "ужасам и глупостям" в практической жизни, в поведении людей. Она парализует развитие науки, тормозит прогресс. Она ведет к нравственному нигилизму, попирает самые элементарные нормы человеческой морали, чувство порядочности. Когда у молодого Ананьева, соблазнившего Кисочку, проснулась совесть, он ясно осознал, что совершил зло, равносильное убийству. Он убедился в том, что его аморальный поступок находится в тесной связи с теорией пессимизма и безразличия, которой он придерживался.

В "Огнях" убедительно показана связь мировоззрения человека с его социальной практикой, с поведением в жизни и утверждается необходимость для человека передового мировоззрения и гуманистического нравственного кодекса, которыми он должен руководствоваться в своей жизни. В этом утверждении заключается основная идейная направленность рассказа Чехова "Огни".

Своеобразное место в системе образов занимает третье лицо - рассказчик. Случайно ночью он услышал какую-то большую правду в споре двух людей, но еще в ней не разобрался; логика этого образа заставляет предполагать, что в конце концов рассказчик придет к той философской и этической правде, которую проповедовал Ананьев. Соглашаясь в тайниках души с убедительными доводами о несостоятельности философии пессимизма, рассказчик в то же время делает уступку этой философии по гносеологической линии: как будто прав Ананьев, но все-таки... "ничего не поймешь на этом свете". Этот агностицизм, конечно, пессимистичен. Так проявилась некоторая непоследовательность автора "Огней" в его отношении к пессимизму. Непоследовательность в отношении к пессимизму отразилась и в образе Ананьева. Признавая несостоятельность философии пессимизма, называя пессимистические мысли "несчастьем" для молодого мозга, который только начинает самостоятельную жизнь, Ананьев вместе с тем считает, что эти же мысли в старости представляют собой "умственное богатство", так как они выстраданы, являются продуктом долгой внутренней работы.

Более определенную позицию в отрицательном отношении к философии пессимизма занял Чехов через год в "Скучной истории", где пессимизм осуждается без всяких уступок и где появляется новая грань в разработке проблемы пессимизма. Чехов приходит к правильной мысли, что заигрывание с пессимизмом связано с недочетами в миро-

созерцании человека. Так эволюционировало отношение Чехова к пессимизму в годы перелома.

Еще более активен Чехов в своем отношении к философии пессимизма и безразличия к понятиям добра и зла позднее, в годы творческой зрелости, когда о" в "Палате № 6" решительно выступил против пассивной философии жизни. Кстати сказать, спор Ананьева с Штенбергом в "Огнях" во многом предвосхищает спор Громова с Рагиным в "Палате № 6". Идейно-творческое развитие Чехова от "Огней" к "Палате № 6" сказывается и в том, что осуждение пессимизма в "Огнях" дано на материале интимной жизни человека, его отношения к женщине, а в "Палате № 6" - на материале социальном.

Есть одно яркое место в "Огнях", где осуждение пессимизма намечено (но только намечено) на материале более широкого круга явлений - социальных. Ананьев обращается к Штенбергу: "Теперь, положим, к вам, как к умному человеку, приходят люди и спрашивают вашего мнения, например, хоть о войне: желательна, нравственна она или нет? В ответ на этот страшный вопрос вы только пожмете плечами и ограничитесь каким-нибудь общим местом, потому что для вас, при вашей манере мыслить, решительно все равно, умрут ли сотни тысяч людей насильственной или же своей смертью: в том и в другом случае результаты одни и те же - прах и забвение. Строим мы с вами железную дорогу. К чему, спрашивается, нам ломать головы, изобретать, возвышаться над шаблоном, жалеть рабочих, красть или не красть, если мы знаем, что эта дорога через две тысячи лет обратится в пыль? И так далее, и так далее..."