Адвокат черной королевы - Наталья Борохова

– Я тебе не враг.

– Надеюсь, что так, – кивнула она головой. – Поэтому я даю тебе на размышления три дня. Я не хочу ставить тебе ультиматум, но выбор за тобой: или ты принимаешь меня такую, какая я есть, или… Впрочем, об этом ты наверняка уже слышала.

Слышала? Что она слышала? Елизавета не могла поверить в реальность происходящего. Ей казалось, что это лишь страшный сон, а когда она проснется, все будет так, как прежде. Марта опять превратится в доброго ангела, и они вместе будут пить чай с печеньем и смородиновым джемом.

Только теперь Лиза поняла, что, протянув в первый день ей руку помощи, Марта тем самым загнала ее в ловушку. Конечно, девушку никто не преследовал, но ей никто и не помогал. Они с подругой существовали словно в вакууме. Им не было дела до других сокамерниц, те, в свою очередь, не проявляли интереса к ним. Правильнее сказать, они стороной обходили Марту и по этой причине не доставали Лизу. В их глазах девушка была собственностью этой женщины с внешностью школьной учительницы. А то, что принадлежало ей, не могло уже принадлежать никому. Возможно, при другом стечении обстоятельств Дубровская нашла бы себе среди них если не подруг, то приятельниц. Пошутив над новенькой в первые дни, они постепенно бы привыкли к ней, посчитали ее «своей». Но дружба с Мартой сразу отрезала для нее возможность общения с другими узницами. Теперь, обратись она к ним за помощью, все сделали бы вид, что ничего не слышат.

Имелся и другой вариант: пожаловаться администрации изолятора на сексуальные домогательства со стороны бывшей подруги. Но это не было решением проблемы. Таким образом Елизавета загнала бы себя в такой тупик, из которого не было выхода. Она стала бы изгоем. Все узницы ополчились бы против нее, и даже перевод в другую камеру не спас бы ее от расправы. Предателей здесь не жалуют.

И все же… нет безвыходных ситуаций. Что в ее нынешнем положении следовало бы считать наиболее приемлемым решением: подчинение Марте, наушничество, а может быть, решительный отказ?

Что будет, если она осмелится бросить вызов жестокой королеве, Дубровская примерно представляла себе. Но ей не хотелось об этом думать. В конце концов, у нее впереди было еще целых три дня!

Неожиданный визит Семена Иосифовича едва не нарушил планы Афонина. Тот собирался завтракать. На столе, в маленькой сковородке, аппетитно шкварчала яичница с колбасой. В небольшой кухоньке витал изумительный запах только что сваренного кофе. По телевизору шла утренняя субботняя программа. По всему было видно, что адвокат собирался не спеша насладиться домашней пищей и выходным днем.

– Семен Иосифович! – удивился он, глупо улыбаясь. – Какими судьбами? Вы уж извините, я одет по-домашнему. Вот если бы вы пришли в мой офис…

– Нет, это вы меня извините за вторжение. Я к вам без предварительного звонка, это непростительно. Но дело не терпит отлагательств.

– О, не извиняйтесь! – Афонин продолжил обмен любезностями. Ему, как человеку недалекому, но до невозможности тщеславному, льстило уже то, что маститый защитник пришел к нему домой. Более того, этот убеленный сединами адвокат имеет к нему какое-то дело. Приятно, ничего не скажешь!

После нескольких формальных фраз о погоде и последних новостях Грановский благосклонно принял из рук хозяина чашечку кофе. Петр Никанорович принялся за яичницу, старый адвокат – за то дело, которое и привело его в субботний день в холостяцкую квартиру Афонина.

– Я представляю интересы Елизаветы Дубровской, – начал Грановский. – Насколько мне известно, у вас есть претензии к моей подзащитной.

– Так точно! – согласился Афонин. – Я подал заявление в прокуратуру о привлечении ее к уголовной ответственности.

– Да-да, – мягко сказал адвокат. – Не могли бы вы сообщить мне детали? Я знаю, что вы определенным образом пострадали…

– Определенным образом?! – возмутился Афонин. – Да эта стерва едва не лишила меня жизни!

– Неужели все было столь серьезно?

– Еще бы! Вы видели материалы дела?

– В той или иной степени, – уклончиво ответил Семен Иосифович. – Следствие продолжается, поэтому, сами понимаете, я владею ограниченной информацией. Однако вы мне кажетесь абсолютно здоровым!

– Как бы не так! – вспылила жертва. – Гляньте сюда. Видите?

Он ткнул пальцем туда, где над низким лбом произрастали чахлые кустики волос. На коже имелась отметина правильной округлой формы.

– Ну, это выглядит совсем не страшно! – махнул рукой адвокат. – Это вас ничуть не портит, и через месяц вы даже при помощи лупы не отыщете эту небольшую ссадину.

Грановский поступил опрометчиво. Столь легкомысленное отношение адвоката к драгоценному здоровью потерпевшего довело последнего до состояния буйного помешательства. Тот подпрыгнул на месте так, будто ему в штаны подложили крапиву. Он отставил недоеденную яичницу и помчался в комнату. Что там происходило, пожилой адвокат не видел, но слышал, как выдвигались ящики, падали на пол какие-то предметы, шелестела бумага. Через две минуты запыхавшийся, но чрезвычайно довольный собой, Афонин появился на пороге кухни.

– Вот! – торжественно произнес он, протягивая адвокату пачку цветных фотографий.

На снимках был запечатлен лоб Петра Никаноровича во всех возможных ракурсах. Он не пожалел средств, и фотографии на самом деле были выполнены высокохудожественно. Кровоподтек жертвы отливал всеми цветами радуги: от нежно-голубого до пурпурного. В печальных глазах потерпевшего застыл немой вопрос: за что?

– А за что она вас так? – спросил Грановский.

– Я стал невольным свидетелем ее злодеяний, – коротко пояснил Афонин.

– Но коли так, не проще ли было вас устранить полностью? Я имею в виду, не бить по лбу, а просто проломить череп. Это было бы надежно!

Грановский, конечно, понимал, что его реплика звучит, мягко говоря, не совсем тактично. Но жертве не были свойственны тонкие движения души, и поэтому не стоило тратить время, подыскивая эпитеты и метафоры для дискуссии с твердолобым коллегой.

– Вот! – Афонин задрал вверх указательный палец. – Вы мыслите так же, как и я!

– Что вы! Вы мне льстите, – пробормотал Грановский.

– Ничуть! Ваша Дубровская собиралась лишить меня жизни, но, как часто бывает в подобных случаях, она занервничала, не убедилась в том, стал ли роковым ее удар. Она же женщина, что вы от нее хотите! Убегая с места происшествия, она плохо контролировала свои действия. Это чудо, но я жив!

– С чем вас и поздравляю! А вы не заметили, что за орудие было в руках Елизаветы?

– Нет! – огорчился Афонин. – Этот вопрос мне задавали много раз. К сожалению, не заметил! Одно могу утверждать точно: что-то очень большое и тяжелое. Эксперт также не сказал ничего определенного.

– Тем не менее, – заметил старый адвокат, перебирая фотографии, – индивидуальные признаки орудия нападения отпечатались на вашей коже превосходно. Взгляните-ка! Следообразующая поверхность этого самого предмета имеет правильную округлую форму. А вот здесь, по краям, я вижу нечто, очень похожее на зубчики.

– Действительно, что-то круглое!

– Вот-вот. Любопытно, что же это могло быть?

– Может, молоток?

– Не думаю. Тогда бы она наверняка проделала вам дырку в черепе.

– Да-а! Загадка… – У Афонина даже пропал аппетит.

Он обожал разговоры о самом себе, а теперь, когда известный адвокат уже битый час обсуждал с ним подробности недавнего происшествия, душонка Петра Никаноровича парила в поднебесье.

– Постарайтесь, вы должны хоть что-нибудь помнить! – упрашивал его Грановский.

– Помню только перекошенное злобой лицо преступницы, что-то огромное в ее руках. Затем были яркая вспышка, помрачение сознания. Я находился в состоянии, напоминающем клиническую смерть: видел огромный туннель, лица умерших родственников…

Семен Иосифович понял, что его коллега слишком далеко зашел в своих фантазиях, и попробовал вернуть его к земным вопросам.

– Я понимаю, что вы пережили не самый приятный момент в своей жизни. Но Елизавета Дубровская находится сейчас в сложнейшей ситуации. Она – слабая женщина, адвокат, в конце концов! Она заслуживает снисхождения…

– Дубровская – преступница!

– Это еще не установлено, – внес поправку адвокат. – Тем не менее вы в состоянии облегчить ее участь. Если вы проявите великодушие и заберете заявление…

– Никогда! Она получит по заслугам.

– Но что это даст вам лично? Моральное удовлетворение?

– Не только. Я заявлю иск о компенсации моих материальных затрат и морального ущерба! Более того, я добьюсь возмещения упущенной выгоды.

– Что вы имеете в виду?

– Элементарно. Из-за проделок этой авантюристки я потерял много выгодных дел. Страшно представить, сколько денег я мог бы заработать! Но я, как последний болван, вынужден был сидеть дома. Кому я мог показаться в таком виде?