Измена. (не) Любимая жена - Лада Зорина

ценю твою помощь. Ты и сам прекрасно это знаешь.

— Знаю, — проворчал младший. — Вот бы ты ещё не давал мне об этом забыть.

Герман заставил себя проглотить вертевшуюся на языке отповедь. Это давно стало его неискоренимой дурной привычкой — ощетиниваться и отбиваться от любых поползновений на его личное пространство. Даже когда речь заходила о родне. А порой особенно когда речь заходила о родне.

Но, возможно, наступал тот самый момент, когда нужно было что-то менять. Чтобы получить шанс вырваться из порочного круга, иначе… Иначе получалось, что он из тех идиотов, которые надеялись, действуя по одному и тому же принципу, получить принципиально иной результат.

— Артур, я действительно ценю твою помощь. Особенно сейчас.

Младший удивлённо хмыкнул, но тут же насупил брови:

— Звучит подозрительно. Вообще-то ты не из тех, кто душу привык изливать.

— Бери что дают, — нахмурился Герман. — И не испытывай моё терпение на прочность.

— Вот это на тебя больше похоже, — фыркнул Артур. — Нет, серьёзно, я… я тоже ценю всё, что ты для меня делаешь.

— Брось, — он вдруг почувствовал себя неуютно. — Для семьи — всё что угодно.

— О себе бы тоже подумал, — и на его вопросительный взгляд Артур вздохнул. — Слушай, я понимаю, как тебе сейчас нелегко, но послушай совета. Отдохни хотя бы один вечерок. Я не шучу. Уверен, Марина рано или поздно сама выйдет на связь. По работе никаких авралов сегодня вроде бы не предвидится. Возьми себе отгул хотя бы на час. Поставь всю эту адскую круговерть на паузу и выдохни. Вот увидишь, сразу же полегчает.

— Может, тебя нашим штатным психологом определить? — усмехнулся Герман, не желая признаваться себе, что предложение брата звучало почти соблазнительно.

— Да брось, — не разделил его юмора Артур. — Ты весь посерел от этих своих переживаний. Хочешь ранний инфаркт схлопотать?

Хитрая задница.

Но неожиданно для себя он так и сделал. Утряс все дела и выехал из офиса на час с небольшим раньше. Вот только отдых его не задался.

Его отдых закончился потасовкой, выбитым зубом и одним очень важным личным открытием.

Правда, всего этого Герман знать ещё не мог, когда вливался на своём авто в поток мчавших по проспекту вечерней Москвы автомобилей.

Глава 49

У него не было чёткого плана. Он собирался поехать домой.

Были мысли наведаться к Игнатьевой, чтобы проверить, не скрывается ли она от него в своей второй квартире на окраине Москвы.

Но потом плюнул.

Никуда не денется. Пусть сегодня она и пропала куда-то по совершенно необъяснимым причинам, но если завтра её молчание продолжится, он таки поручит её разыскать.

Все эти кошки-мышки и выскакивающие на ровном месте тайны его порядком утомили.

Но в голове нет нет да проскакивала мысль, а не связаны ли каким-нибудь образом эти две пропажи — Алексеев куда-то сгинул, Игнатьева вместе с ним. Слишком уж синхронное исчезновение…

Марина определённо любила, когда он включал с ней строгого начальника.

Герман нахмурился, притормозив на светофоре.

В ушах внезапно зазвучали издевательские слова, которые она произнесла в тот самый день, когда отдала ему чёртову флешку с видеозаписью: «Ты ведь из тех, кто любит, чтобы пожёстче и погорячее».

Не к месту вспомнилось, что Игнатьева и впрямь любила, когда её не щадили. Во всех смыслах. Особенно, когда дело заходило о постели. Любила, чтобы её брали быстро, яростно, жёстко. Его агрессия её заводила. Она не раз в этом ему признавалась.

Кажется, ему вообще всю его жизнь везло на женщин подобного склада.

Везло и везло. Пока в окне цветочного магазина не мелькнул тонкий профиль с ямочкой на щеке и смешливо вздёрнутым уголком губ.

И в его жизнь нежданно и непрошено вошло то, чего никогда в ней не было, и в чём, как ему казалось, он никогда не нуждался.

Искренняя и неподдельная нежность.

Искренняя… а что искреннего между ними сейчас?

Боль? Ненависть?

Может, в Лиле вообще ничего больше к нему не осталось. Может, там уже лёд и безразличие…

Пальцы конвульсивно сжались на мягкой коже руля.

Не думай об этом, Ахматов. Совсем ведь, окончательно тронешься.

— Мы вообще когда в последний раз виделись, прогульщик? Совесть совсем потерял! — голос друга вывел его из прострации.

Егор Виноградов хлопнул его по плечу, приглашая за стойку, у которой их с вежливой улыбкой уже поджидал бармен.

В их закрытом клубе сегодня было почти безлюдно, и в баре, помимо его приятеля, отдыхало всего пару человек.

— Господа, что будете пить? — бармен вопросительно приподнял брови

Виноградов быстро сделал заказ, и Герман не стал возражать. Положил телефон на полированную стойку рядом с собой и попытался хотя бы сделать вид, что отпустил ситуацию. Что готов хотя бы на пару часов отключиться от того ада, в котором жил уже какое-то время.

— Рассказывай, как ты вообще? Артур упоминал…

Егор был одним из близких друзей, с кем при желании всегда можно было пооткровенничать. Их семьи дружили в трёх поколениях. Все свои.

Но настроения погружаться в сложности личной жизни у него сейчас не было.

Оказалось, что особо и не пришлось бы.

— Артуру язык укоротить бы, — пробормотал Герман, когда Егор выразил искренне сочувствие по поводу его разлада с Лилей.

— Ну, слушай, он же просто хочет помочь. Он о тебе вообще-то сильно переживает.

— Никто не мешает ему переживать молча.

Егор хмыкнул, чокаясь своим стаканом о его, пригубил и зажмурился от удовольствия.

— Не представляешь, как я мечтал вот так сесть и хоть на пару минут просто выдохнуть.

Надо же, их желания очень во многом сейчас совпадали.

— Что так? — Герман опустил свой стакан на стойку. По пищеводу вниз прокатилось приятное, согревающее тепло.

— Да переговоры три раза срывались, — Виноградов скривился. — Сначала по их вине, потом по нашей. В третий раз… там вообще из-за такого пустяка сорвалась встреча, что только держись. Я полдня матерился и уволил двух своих лучших секретарей.

— Ну ты суров, — Герман хмыкнул, любуясь янтарной жидкостью, сквозь толстое стекло ловившей золотистый свет кованных бра, украшавших массивную стойку.

— Да я дебил. Ищи теперь нормальных специалистов, — Виноградов выругался и подхватил свой стакан. — Но я тебе вот что скажу. Даже самых, казалось бы, крутых, любимых и незаменимых на деле всегда, всегда можно кем-нибудь заменить.

Хм…

Герман поднял на друга посуровевший взгляд:

— Спорное утверждение.

Виноградов сделал большой глоток и мотнул головой.

— Не, брат, я тебе говорю. Никто, никто в этой жизни наших нервов не стоит. Ни секретарши, ни егозящие жёнушки. Выпендривается — гони её за порог. Ты себе