Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

– А мы, однако, думали, что ты неживой, – обратился к велосипедисту пожилой нганасан с медными бляхами на груди.

Все за столом заулыбались.

Много позже Баранкин писал на Большую землю:

«…С волосами ниже плеч, бородатый, со шрамами ознобов на лице, с негнущимися руками, едва переступая ногами, на которых сам отрезал ножом обмороженные пальцы, Травин предстал в моем воображении живым Амундсеном. Он пробыл у меня всего три дня. Эти три дня – большая книга, которую я никогда не читал. Сколько рассказов! У него есть портативный альбом, где росписями и печатями заверены населенные пункты, в которых он побывал. На теле путешественника надет пояс с медными буквами: «Глеб Леонтьевич Травин». Это для того, говорил он, чтобы опознали в случае смерти. Ни бахвальства, ни героики, ни помпезности, ни нытья и жалоб. И какая скромность! Кроме сотни пуль, десятка плиток шоколада и сухого печенья, Глеб Леонтьевич – ничего не взял! И все перекрыла идеальная честность. Как я предлагал ему на прекрасных скакунах-оленях домчать его хоть до самой Дудинки или до любого пункта по его маршруту! Как я упрашивал его взять пару смирных выносливых оленей. Все было тщетно! Даже не отдохнув как следует, не залечив ознобов, он пристегнул рюкзак и уехал, использовав очень короткий кусок торной дороги. Где он и жив ли?..»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Берег лейтенантов

В ста пятидесяти километрах от впадения реки Хатанги в море Лаптевых, на ее правом берегу, расположилось село Хатанга.

…Середина морозного дня. Тихо. Солнце не показывается уже неделю. Над горизонтом только зарево. Заметенные снегом избы дружно топились.

«Раз, два, три, четыре…» – Глеб насчитал двенадцать седых дымков. Понятно, почему на севере размеры селения принято определять количествам «дымов» – нагляднее. Беспокойство Баранкина было напрасным. Глеб благополучно добрался до Хатанги. Шел и ехал по рекам. Путь объяснили охотники на фактории: «Речка Боганида вытекает из озера Лабаз, впадает она в Хету; Хета течет в Катуй, а Катуй – в Хатангу…» Таймырский полуостров, переход через который занял два месяца, остался позади.

Первыми увидели Травина собаки и дружным лаем оповестили село. Захлопали двери.

Заместитель председателя райисполкома Федот Васильевич Необутов очень обрадовался приезду путешественника. Собственно, то, что Травин – путешественник, для него было маловажным: он сам всю жизнь кружил по побережью, пас оленей, рыбачил, ловил песцов. Правда, транспорт иной, но это уж дело хозяина, бежать ли за нартой или ехать на ней. С уважением отнесся Федот Васильевич к военному званию Травина, к тому, что он командир.

– Помоги, друг, организовать торжественное собрание. Завтра ведь тринадцатая годовщина Октябрьской революции, – говорил зампред, путая русские слова с эвенкийскими. – Есть у нас учитель, да больно молод. Председатель уехал в Якутск. Культбазу будем строить, Госторг уже открыли. Скупщиков как пургой смело. Куда только попрятались.

Село Хатанга в эту зиму стало административным центром одного из четырех районов Таймырского округа, образованного 10 декабря 1930 года. Округ назывался Национальным. Коренные жители – охотники и оленеводы, рыбаки – именовались пока еще по-старому: эвенки – тунгусами, саха – долганами, нганасаны – самоедами, как и ненцы, ханты – остяками и только якуты – якутами… До Октябрьской революции всему этому разноплеменному населению придавалось великодержавное обобщение «инородцы».

Пока шел разговор, в помещение райисполкома прибывал народ. Мужчины толпились вокруг гостя, а женщины жались у стен.

– Я местный учитель, – тряс Глебу руку, юный паренек. – Выступите. Вы же столько видели.

Глеба и не требовалось так уговаривать. Оратор, правда, он неважный, но готов сколько угодно рассказывать о том, как поднимается страна, что делает Советская власть, чтобы лучше жилось трудовым людям…

Учитель переводил.

В заключение Глеб поведал о своем путешествии, о виденном на пути, о приключениях. Когда дошел до купания в Пясине, среди собравшихся то раздавались возгласы сочувствия, то такой громкий смех, что подпрыгивало пламя свечей. А учитель, узнав, что часы путешественника после пясинской «купели» стали барахлить, предложил свои.

– Вам нужна точность, а эти я с первой оказией в Якутск направлю, там починят.

Травину предстоял большой путь на Лену. Местные жители ездили туда, как правило, через тундру, пересеченную горными кряжами и большими реками Анабаром и Оленеком. Но пускаться в такую дорогу без проводника опасно. Надежнее все-таки по берегу.

Северяне не знакомы с русским обычаем «посидеть» перед дорогой. И когда назавтра велосипедист, наладив машину, вывел ее на реку, вся Хатанга оказалась на ногах. Каждому хотелось пожать руку человеку с «железным оленем».

– Держи на память, – протянул Глебу фотографию Необутов.

Правда, у него получилось «на вамят», но дружественный жест и снимок, на котором изображена вся семья – сам, жена и двое ребят, уточняли смысл подарка.

…В обед еще светло, а потом смеркается и наступает ночь.

В один из таких полудней Глеб, пересекая Хатангский залив, увидел на севере массив. Это и был Сиз-остров, или Большой Бегичев, открытый Никифором Алексеевичем Бегичевым еще в 1908 году и позже ошибочно чуть не «закрытый» Нансеном.

По льду залива Травин вышел к высокому, далеко вдающемуся в море полуострову. Чтобы обойти его, надо сделать лишнюю сотню километров, а то и больше. Ну а если спрямить?

Темно. Вторая половина ноября – начало полярной ночи. Впрочем, это вовсе не означает «ни зги не видно». Луна в чистой атмосфере Арктики удивительно ярка, светит так, что хоть книгу читай. А то зажигаются гигантские цветные люстры сполохов.

О полярной ночи написано много страшного. С непривычки оно так. Но ночь – это самое рабочее время у коренных северян – охотников и оленеводов, и им не до страхов. Так что о «страшной полярной ночи» обычно пишут те, кто ее ни разу не видел, либо попадал под ее покров случайно. Ф. Нансен, например, утверждает, что, дрейфуя на «Фраме», он за время полярной ночи помолодел. «Я готов, – говорит этот отважный человек, – порекомендовать полярные страны как отличный санаторий для слабонервных…»

Велосипедист легко катился по сверкающему полотну твердого наста. Над тундрой из конца в конец небесного купола перекинулся бело-голубой шарф Млечного Пути. Мир в двух цветах – черном и белом. Тишина…

И вдруг с Травиным произошло непонятное. Все началось с того, что замерзла нога. Глеб сошел с велосипеда и начал прыгать. Чтобы усилить циркуляцию крови о ступнях, он энергично пошаркал ногами. Ремешок, стягивавший волосы, сдвинулся, и длинная прядь упала на глаза. Глеб поднес руку к голове и почувствовал, что волосы у него поднимаются торчком вслед за ладонью. «Что за чертовщина?!» – отбросил прядь, наклонился к велосипеду. Но едва пальцы приблизились к рулю, как получил чувствительный электрический разряд…