Земля – Паладос - Михаил Костин

Исаак прошел в дальний угол пещеры и опустился на пол. Очень хотелось напиться, но бутылку, что прятал за пазухой, изъяли вместе со всеми прочими вещами.

Освободившийся от кляпа спут присел рядом.

— Что будем делать?

— Спать, — отозвался Исаак. — Потом есть и снова спать. Если дадут выпить — значит, еще и пить будем.

Говорить не хотелось. Рыжий вытянулся на полу во весь рост и отвернулся носом к стенке, давая понять, что продолжения разговор не возымеет.

Спут тяжело вздохнул и отошел. Исаак закрыл глаза.

— Мик, — послышался голос Антрацита с другого конца пещеры, — а нам дадут выпить?

— Ага, — хохотнул Мик. — А еще дурманчика и девочек. Мечтай больше, синяя рожа.

— Да я не пью, — отозвался спут. — Я убежденный трезвенник. У меня был опыт, и я думаю, что алкоголь не снимает стресс. Он не антидепрессант, наоборот — он самый настоящий депрессант. По моему убеждению, существо, получившее радость от принятия алкоголя, позднее возвращается в обычный мир без всяких алкогольных радостей. И еще с большей силой осознает несовершенство, и с новой силой жаждет алкоголя, и…

— Заткнись, синяк, — услышал Исаак голос Мика. — Или я тебя прикончу.

Спут замешкался. Послышалось сопение.

— А что скажет твой начальник?

— Ничего не скажет, — пригрозил Мик. — Выкуп дают за церковника, а не за синюю гадость.

— За синюю гадость приплачивают, — ввернул Антрацит. — Так что не разбрасывайся.

Исаак повернулся и посмотрел на вход. Спут стоял там, маленький и синий, как жертва планеты политзаключенных Небус. Над ним угрожающе нависал Мик.

— Я просто хотел сказать, — робко добавил спут, — что священник без алкоголя не протянет и недели. А выкуп привезут не так быстро. Земля все-таки находится на расстоянии… — Спут замешкался. — В каких единицах измерения вам удобнее?

Транспортник был не просто стар, а древен. Его трясло, словно больную замерзшую старуху. Габриель сидел в жестком кресле возле иллюминатора и смотрел на черное космическое ничто. Это если смотреть с Земли или с еще какой планеты, ночью видно звездное небо. И звезд кажется несметное множество. А когда летишь через эту тьму, видно, сколь одиноки звезды и сколь огромна и бесконечна чернота.

Габриель закрыл глаза. Перед внутренним взором была та же чернота, что и по ту сторону иллюминатора. Из черноты, словно звездочки, выскакивали и удалялись лица.

Он не успевал их разглядеть, но почему-то знал, что все они давно умерли. Вон то похоже на отца, а вот это на Патрика. Патрик так и не стал священником, он утонул в пруду. В детстве. Тогда в детстве они часто играли с Габриелем. И Патрик всегда мечтал стать священником-следователем, его тянуло на приключения. А Габриель хотел быть священником-администратором, ему нравились загадки бытия, его радовала всякая информация, до которой мог дотянуться, и он спал и видел архивы Церкви Света, в которых записано то, о чем даже в Церкви не все догадываются. Они мечтали вместе. А вышло иначе. Он стал священником-следователем, а Патрика не стало.

Одна звездочка-лицо полыхнула чуть ярче. Светлая голубоватая. Приблизилась, и Габриель узнал 100 ГЦ.

— Здравствуй, — нарушил молчание спут.

— Я…

— Не говори, я знаю, — кивнул спут.

Священник замолчал, синекожий тоже. Чернота вокруг сузилась до рамок иллюминатора. Габриель вроде бы летел в транспортнике, даже осталась память о твердом кресле. А спут, казалось, плывет по ту сторону окошка космического корабля.

— Хотел извиниться, — нарушил молчание Габриель.

— Я тебя простил. Я даже не сержусь, что ты не можешь определиться, чего хочешь пить. Вы, люди, такие неопределенные. У нас, спутов, все проще, четче. Есть логика, есть факты, есть обязательства, есть долг.

— А чувства?

— Есть долг, — повторил спут. — Ты мне не должен. Я ведь не из-за тебя погиб.

— Я чувствую себя виноватым, — пожаловался Габриель. — Устал я. И, наверное, должен плыть где-то рядом с тобой.

— Ты человек, священник. Все же ты просто человек. Можно быть должным или не быть. Без всяких «наверное». Ты не должен. И ко мне тебе пока рано.

Лицо спута стало удаляться.

— Погоди! — закричал Габриель.

Рамка иллюминатора стала сужаться, словно пытаясь поймать удаляющегося 100 ГЦ. Габриель всеми силами хотел задержать, поговорить, понять. Но не знал, о чем говорить и что понимать, в голове была каша, наружу рвались чувства.

— Проснись, брат Габриель, — долетел до слуха удаляющийся голос. — Проснись. Не то полетишь рядом со мной прежде времени.

За сотни парсеков от летящего сквозь черное безмолвие священника-следователя на нарах паладонийской тюрьмы, посапывая, дрых техномаг. Сон его был неровным, напряженным, отчего тело сводило судорогой, а зрачки метались как сумасшедшие под сомкнутыми веками. Тьма, которая снилась Васису, отличалась о той, что видел Габриель. Эта тьма шевелилась, словно живая, металась странными тенями, и если что-то и поблескивало сквозь нее, то не лица, а руки.

Руки тянулись к нему, стараясь вцепиться в горло. Руки вскидывали стволы ружей и пистолетов с черными провалами стволов и прозрачными окулярами линз, посылающих лазерные лучи. Руки выхватывали из темноты остро оточенные лезвия, бритвы и прочие странные предметы, которыми можно было не только повредить организм техномага, но и лишить его жизни. И все эти орудия медленной и быстрой смерти тянулись к нему, заставляя спящее тело трястись, словно в приступе эпилепсии, и покрываться испариной.

Он пытался увернуться, но руки кружились вокруг него, пока пара особо шустрых не схватила сзади. А другие спереди вцепились в горло. Он заметался, но сопротивление было бесполезно. Что-то остро блеснуло и ударило под ребра…

Владимреску проснулся и с всхлипом подскочил на нарах. Хотел закричать, но та же крепкая сухая рука, что пихнула в бок, теперь зажала рот.

— Тихо, — прошипел сокамерник.

За то время, что они делили тюремные апартаменты, Васис так и не узнал имени мужичка. На все попытки сокамерник отвечал лишь, что его имя техномагу один черт ничего не скажет, а стало быть, и знать незачем.

Сердце стучало, как сумасшедшее, но голова понемногу отходила от сна, начинала работать, и Васис оставил попытки раскричаться. Рука зэка сползла с лица.

— Пора, — тихо сказал он. — Помнишь, как договаривались?

Техномаг кивнул в полумрак камеры.

— Хорошо, — удовлетворенно отозвался сокамерник.

Васис не успел ничего сообразить. Из-под головы выдернули подушку, потом что-то душное, мягкое легло на лицо, сдавило, перекрывая дыхание. Подушка. Техномаг задергался. На мгновение показалось, что мужичок обманул, что все договоренности лишь байка, чтобы проще было с ним расправиться.

Мысль не успела развиться в агонию. Давление сверху прекратилось.

— С богом, — услышал он голос через подушку.

Мужичок тихонько соскользнул на пол. Прошелестели к двери легкие шаги. В дверь забарабанил сухой мелкий кулак. Стучать сокамернику пришлось недолго. Очень скоро в коридоре затопали шаги, лязгнула створка окошка.

— Что шумим? — недовольно буркнули с той стороны двери.

— Дружок мой задохнулся, — миролюбиво сообщил голос сокамерника, — а со жмуриком в одной камере как-то невесело.

Васис прислушался, но не услышал ничего, кроме безумного оглушительного боя собственного сердца. Ответа не последовало. Тишину, разрываемую пульсирующей в висках кровью, нарушил хлопок створки. Потом зашебуршало, и с лязгом открылась дверь. Теперь по плану охранник должен был оказаться в камере.

Техномаг затаил дыхание, боясь, что вот сейчас, в этот самый момент, на него может смотреть охрана. Шаги приблизились вплотную к нарам. Теперь на него просто обязаны были взглянуть.

— Что ж это он, сам? — с наигранным недовольством спросил охранник.

Судя по звуку, он стоял возле самого лица Васиса, укрытого смятой подушкой.

— Нет, — ответил голос мужичка-сокамерника. — С божьей помощью.

— Ну-ну, — голос охранника зазвучал иначе, будто он повернулся спиной к нарам. Именно так и должно было случиться.

Васис судорожно сжал в правой руке заточку, которую накануне дал ему сокамерник при обсуждении плана побега. Владимреску еще удивился, не боится ли тот, что он вместо охранника прирежет сокамерника. На что мужичок объяснил про взаимное доверие и намекнул, что тут каждый другого может грохнуть. Хоть с заточкой, хоть без. Потому не стоит переключаться на внутреннюю политику, а следует думать о внешней.

— Он, значит, задохнулся, а ты, значит, живой. — В голосе звучала насмешка. — А может, мне тебя в карцер определить?

Звук шел не в его сторону. Охранник стоял к нему спиной, теперь Васис был практически в этом уверен.