«Франкенштейн» и другие страшные истории - Сельма Лагерлеф

Я благословляю вас, сады Италии. Поверьте, для меня весь мир без нее пуст и ничтожен!

– Никогда не любил преувеличений, – засмеялся лорд Генри.

Дориан посмотрел на него почти с обидой:

– Вы как будто смеетесь надо мной, не верите мне. А я хочу только одного – никогда с ней не расставаться. Когда Сибила со мной, я забываю все, чему вы, Генри, учили меня. Я преображаюсь. Я отказываюсь принимать ваш дар: тушить свет и все подвергать сомнению, все ваши ядовитые теории.

– Ну что ж, – согласился лорд Генри, – я скажу вам одно: женщины вдохновляют нас на подвиги, но они же всегда мешают их совершить.

– Генри, вы несносный циник! – воскликнул Дориан. Он взглянул на часы: – Наш кабриолет уже ждет у входа.

Они все сели в кабриолет. Бэзил был молчалив и печален, он не мог привыкнуть к мысли о том, что Дориан влюблен и хочет жениться. Но, взглянув на его сияющее лицо, он почувствовал, что Дориан весь поглощен этой любовью. И, глядя на уплывающие вдаль деревья, он ощущал чувство потери, как будто никогда больше Дориан не будет для него таким, как прежде.

Наконец они подъехали к дверям театра, освещенным тусклыми фонарями.

Глава 5

Толстый директор театра с почтением встретил друзей у входа. Низко кланяясь, он провел их в ложу.

Театр был полон, даже в первых рядах не было ни одного свободного кресла. На галерке молодые люди громко переговаривались, скорлупки от орехов падали вниз. Они сняли пиджаки и жилеты, повесили их на барьер, как вешают белье на веревку.

– И здесь вы нашли свое сокровище? – брезгливо спросил лорд Генри, в то время как Бэзил с изумлением оглядывался.

– Что ж, порой богини появляются среди простых смертных, – отозвался Дориан Грей, – и тогда особенно чувствуешь их сияние. Совсем скоро вы ее увидите.

И вот наконец наступило это мгновение. Вышла Сибила Вэйн, встреченная громкими рукоплесканиями. Нет сомнения, она была ангельски хороша.

– Пожалуй, я никогда еще не видел столь очаровательной девушки. В ее застенчивости проявляются одновременно чистота ребенка и прелесть раскрывающегося бутона, – сказал лорд Генри.

– Да, не спорю, она достойна вас, – негромко добавил Бэзил.

Фальшиво и мерзко заиграл оркестр. Появился Ромео, одетый в костюм монаха. Он был неуклюж, его жесты напоминали движения марионетки. Сибила Вэйн начала танцевать. Она была прелестна, каждое движение рук напоминало взмах крыла. Но лицо ее было спокойно и безучастно, оно не выражало никакого волнения, когда Ромео взял ее за руку.

Она заговорила, но слова ее звучали тускло и фальшиво, голос был нежный, но слишком спокойный, и потому все интонации были пусты и безжизненны. Дивные стихи в таком исполнении оставались мертвыми. Лицо Дориана Грея становилось все бледнее, он был в недоумении, и с каждым ее словом недоумение постепенно сменялось тревогой. Лорд Генри и Бэзил боялись даже заговорить с ним. Сибила Вэйн оказалась пустой и бездарной. Они бросали вопрошающие взгляды на Дориана, но сдерживались и молчали. Для всякой играющей Джульетту актрисы подлинный экзамен – ее монолог на балконе, и поэтому они с нетерпением его ждали. Она была прелестна, юная, нежная, когда вышла на балкон в полупрозрачном платье, освещенная лунным светом, но каждый ее жест был нестерпимо фальшивым, почти смешным.

Она перегнулась через перила балкона, протянула Ромео руки и начала свой самый знаменитый монолог. Она произносила эти великие слова с тупой старательностью ученицы. Казалось, она не понимает их смысла. Теперь ничем нельзя было скрыть, что она глупа и бездарна. Зрители утратили всякий интерес к пьесе. Все громко переговаривались, смеялись, и наконец послышались даже свистки. И только одна Джульетта на сцене оставалась спокойна и равнодушна.

Вот наконец занавес опустился, лорд Генри встал и надел пальто.

– Ну что ж, мой милый Дориан, что я могу сказать… да, девушка прелестна, но она не создана для сцены и совершенно бездарна. Пойдемте.

– Нет, я выдержу эту пытку до конца. – Дориан проговорил это с необъяснимой горечью. – Простите, что вы из-за меня смотрели это гнусное зрелище. Я вижу, она холодна и равнодушна. Она сегодня другая. Что с ней случилось?

– Простите ей это, Дориан, – стараясь утешить его, проговорил Бэзил. – Ведь любовь – высшее искусство.

– Мы уходим, – лорд Генри отвернулся от сцены, – и вам, Дориан, не стоит здесь оставаться. Смотреть такую игру вредно для души. Девушка очень хороша, но на сцене напоминает деревянную куклу. Это еще не катастрофа. Если вы женитесь на ней, она уйдет со сцены, и все. Поедем-ка лучше в клуб. Я хочу выпить за Сибилу Вэйн, за ее красоту.

– Вы бросаете меня? В такую минуту, когда у меня сердце разрывается от боли?.. – Дориан отошел вглубь ложи и закрыл лицо руками.

– Пойдем, Бэзил, – сказал лорд Генри, и оба они вышли из ложи.

Дориан заставил себя вернуться. Снова поднялся занавес. Дориану казалось, что этому не будет конца. Зрители уходили, громко разговаривая и бранясь. Провал был полный. Как Дориан досидел до конца, он не помнил.

Как только занавес опустился, Дориан бросился бегом за кулисы. Подняться по кривой шаткой лестнице было тяжело, будто он поднимался на вершину горы. Сибила Вэйн была одна в своей уборной. Лицо ее сияло осознанием свершившейся мечты. Ее губы улыбались, словно она овладела какой-то тайной. Она посмотрела на Дориана и радостно воскликнула:

– Как плохо я сегодня играла, правда, мой Сказочный Принц?

– Чудовищно, ужасно! Как я страдал!

– Но вы поняли? – с улыбкой полного счастья проговорила она. – Ну конечно же вы поняли.

– Понял? – резко спросил он.

– Никогда больше я не смогу играть как прежде.

Дориан с раздражением пожал плечами.

– Тогда не следовало сегодня выходить на сцену. Весь зал издевался над вами. Мои друзья безбожно скучали, а я умирал от стыда.

Но улыбка безмятежного счастья по-прежнему не сходила с лица Сибилы.

– О мой Принц! – воскликнула она. – Раньше, когда я вас еще не знала, мне казалось, что на сцене моя настоящая жизнь. А на самом деле это был обман, я жила среди призраков. Но ты открыл мне глаза, я словно пришла в себя, оказалась в реальном мире. Я произносила чужие слова и поняла, что любовь – высшее искусство. О, мне хотелось говорить просто, по-другому, потому что я поняла, что такое настоящая любовь. Теперь я ненавижу театр, я не хочу играть чужую любовь, когда истинная любовь владеет мной. Мой Сказочный Принц, ведь то, что я говорю на сцене, – это обман, лицемерие.

Дориан без сил опустился на диван.

– Вы разбили мое сердце, – пробормотал он.