Это было в Праге - Георгий Брянцев

— Лукаш, — ответила Божена.

— Где ваш отец?

— Не знаю. Он давно уехал из Праги.

— Так… уехал, и дочь не знает куда. Обыщите квартиру, — приказал незнакомец и, вынув из кармана пальто портсигар, бесцеремонно расположился на диване.

Глава двадцать вторая

Этой ночью Карел Гавличек сидел в своей холостяцкой квартире у радиоприемника. Светящийся глазок радио бледно и неуверенно освещал скромную обстановку небольшой комнаты: железную кровать, маленький диван, простенький шкаф для платья, стол и четыре стула вокруг него.

Гавличек вел почти затворническую жизнь. Обычно, кроме Сливы и Лукаша, он ни к кому не заглядывал и редко принимал у себя знакомых. Основное свое время он отдавал работе, а в свободные часы или играл в шахматы или шел в пивную. Когда Лукаш исчез, Гавличек и вовсе перестал выходить из дому; долгие вечера он коротал у приемника или за чтением газет.

Расписание передач всех радиостанций он знал назубок и в определенный час включал приемник. Больше всего его интересовали передачи подпольной радиостанции; вот уже месяц, как он каждый вечер ловил ее волну.

Когда эфир донес знакомые звуки, Гавличек поудобнее расположился у радиоприемника и весь ушел в слух.

Диктор подпольной станции «Черна Висилачка» сообщил о выезде в Берлин президента Гахи и министра иностранных дел Хвалковского для переговоров с Гитлером. От этого визита ничего доброго ждать не приходится: президент и министр иностранных дел предадут республику, покорно примут ультиматум Гитлера и возвратятся в Прагу на штыках немецких войск. Гаха и Хвалковский предатели. Гаха в прошлом — австрийский гофрат. Будучи председателем суда, он сумел выслужиться перед Берлином, оберегал гестаповцев, отменял приговоры гейнлейновцам, снискал доверие Гитлера. А Хвалковский? В нем только и есть чешского, что имя — Франтишек! Образование он получил в Лондоне, почти всю жизнь провел за границей, его жена и дети даже не говорят на родном языке и считают это признаком хорошего тона. Хвалковский — рьяный поклонник Муссолини, человек с подмоченной репутацией. Разве дороги ему интересы чехословацкого народа?..

Слушая передачу, Гавличек и не заметил, как в комнату вошел Лукаш.

— Вот ты чем занят, Карел, — проговорил Ярослав, — слушаешь передачу «Черны Висилачки»? А ты знаешь, что за это можно в тюрьму угодить?

Гавличек вздрогнул от неожиданности и поспешно выключил радиоприемник.

— Да не бойся, — добавил Лукаш, — я же никому не скажу.

Только теперь Гавличек узнал друга и успокоился.

— Я и не верил, что ты уехал, Ярослав. И знал, что придешь ко мне.

— А ты, как я вижу, не так-то уж чураешься политики, — сказал Лукаш с усмешкой. Он не мог скрыть своего удивления, застав друга за слушанием передач подпольной радиостанции. Это никак не мирилось с его представлением о Кареле, робком и замкнутом человеке.

Верный себе, Гавличек отделался молчанием.

Ярослав сбросил пальто и опустился на маленький диванчик, издавший под его тяжестью жалобный стон.

Давно не был Ярослав у Карела, очень давно… Когда в последний раз он навестил приятеля? Ярослав не мог этого вспомнить. Ничего не изменилось в конурке Гавличека, словно время остановилось тут.

— Ну, как живешь? — спросил Гавличек.

— Да как тебе сказать… Живу как будто неплохо.

— Я часто вспоминаю о тебе, — признался Гавличек.

— Спасибо.

Закурили.

— Что там у нас, на узле? — спросил Ярослав.

— Перемен не наблюдается, — ответил Гавличек.

— Значит, все тихо?

Гавличек усердно разглядывал свои мягкие туфли. Вновь установилась тишина.

— Ты правду говори, — твердо произнес Ярослав. — Не крути.

Он всегда немного грубовато говорил с Карелом, и тот никогда на него не обижался: уж таков был Лукаш.

— Плохо, Ярослав, — начал он и низко опустил голову, будто стыдился того, что говорил. — Обид много… Людвига, Яна, Вовчка арестовали. У Вовчка и жену посадили. Рабочие бунтуют, грозятся. Вчера Любомир отказался вести состав в Остраву. За него поехал Зденек.

Слова с трудом вылетали из его горла, будто Гавличек силком удерживал их. Ярослав настороженно слушал.

— Злоба накипает в сердце, — продолжал Гавличек все так же медленно. — Что же дальше будет?

Он оторвал свой взгляд от туфель и поднял голову.

— А дальше будем драться, — почти угрюмо проговорил Ярослав. — Нам не дают покоя, но и врагам его не видать. Нужно будет умереть — умрем, но кой-кого и из них прихватим с собой на тот свет.

Гавличек спросил:

— Немцы придут в Прагу?

— Придут… Разве не видишь, к чему дело клонится?

Гавличек тяжело вздохнул; видно, он никак не мог избавиться от тяжелых мыслей, угнетавших его.

Снова помолчали.

— Ты сегодня работаешь? — спросил Ярослав.

— В двенадцать заступаю.

— А что скажут ребята, если я появлюсь на узле? — вдруг спросил Ярослав.

Гавличек нахмурился.

— Ты что, в уме?

— Кажется.

— То-то, что кажется! Тобой полиция интересуется. Меня спрашивали. И сюда на квартиру заглядывали.

— Понятно, — заметил Ярослав, — а мне все-таки необходимо побывать на узле.

Гавличек еще сильнее насупился.

— Умный ты человек, а говоришь ерунду.

Ярослав сдержал улыбку.

— Представь себе, дело такое, что доверить некому.

— Так уж и некому, — пробурчал Гавличек.

— Чего же лучше, если я ошибаюсь. — Сказав это, Ярослав сунул руку под пиджак, за ворот рубахи, и вытащил оттуда стопку листовок, аккуратно скрепленных шпагатом… — Видишь, для чего мне нужен надежный человек? Надо раздать это рабочим, а что останется, разбросать всюду, где можно… Может быть ты, Карел, возьмешься это сделать?

Гавличек остановил свой напряженный взгляд на пачке листовок.

— Ты мне друг, Карел, — продолжал Ярослав, — ты хороший, честный рабочий. Но пора стать вдобавок к этому и хорошим патриотом. Пойми, жизнь неуклонно движется вперед, а Карел Гавличек стоит на месте. Он надеется, что жизнь обойдет его сторонкой. Нет, дорогой, ошибаешься! Если будешь отсиживаться в стороне от борьбы, жизнь все равно тебя собьет с ног и швырнет на землю.

— А что это за бумажки? — нерешительно прервал его Гавличек.

— В них правда, Карел. — Ярослав бережно извлек из пачки один листок. — Воззвание коммунистической партии. И начал читать:

— «…после того как Гитлер при помощи своей словацкой агентуры отторгнул Словакию от республики и подчинил ее своей власти, он вторгается на чешскую землю с целью ее захвата и порабощения чешского народа. Вся вина за порабощение народов Чехословакии падает на внутреннюю реакцию, ибо она парализовала оборону республики в момент, когда республика была полна сил, и предательски капитулировала. Когда реакционеры взяли власть в свои руки, они утверждали, что полная капитуляция — это единственный путь спасения народа. Они преследовали коммунистов, которые вели борьбу против угнетения народа, и доказывали, что путь капитуляции приведет народ к гибели, к новой Белой Горе[1]. Это предостережение коммунистов подтвердилось. И теперь чешский народ и чешская нация хорошо понимают, что один лишь путь мог оградить народ от этих бед и один лишь путь сейчас может привести народ к спасению: путь сопротивления, обороны, борьбы.

Народ, встав лицом к лицу с гитлеровскими захватчиками, изгонит из своих рядов предателей и трусов, плотно сомкнет свои ряды, как он всегда это делал, защищая свое национальное существование. Неодолимое единство всех сил народа, упорное и энергичное сопротивление на всех участках борьбы будет ответом на удары, наносимые чешской нации. И рабочий класс, который столько раз уже стоял в первых рядах национальной обороны, станет опять несгибаемым оплотом национального движения сопротивления. Коммунисты, приложившие все усилия для того, чтобы отвести от страны тяжелые удары, перед лицом всего народа заявляют, что они будут самоотверженно и смело бороться за восстановление полной свободы и независимости чешской нации…»

Ярослав закончил.

Гавличек протянул руку к пачке листовок и сказал:

— Оставь их мне, Ярослав. Я все сделаю…

Глава двадцать третья

Очередная директива штандартенфюрера СС фон Термица гласила:

«Демонстрация состоится в начале завтрашнего дня, а парад — в зависимости от того, будет ли иметь успех демонстрация. В том и другом случае участие приму я. Вас обязываю: 1. Немедленно связаться с „Филином“ и передать ему указание — обеспечить нам полное гостеприимство, оставить в своем аппарате только лиц, изъявляющих добровольное желание на сотрудничество с нами, исключить возможность каких бы то ни было эксцессов, обструкции, открытого недоброжелательства, а тем более проявлений сопротивления. 2. Еще раз пересмотреть интересующие нас списки, сверить их, уточнить адреса, уделив максимум внимания каждой фамилии. 3. Организовать непрерывное наблюдение за „активистами“, с которыми надлежит познакомиться в первую очередь».