Улыбка фортуны - С Мюге

В этот раз мы тоже, кроме рассказов, ничего не привезли, хотя у Аси и был длительный, полный приключений вояж по следам одного письма. Но об этом она как-нибудь расскажет сама.

«Нельзя кончать работу раньше времени»

Однажды к нам в лабораторию позвонили из Института Народного Хозяйства имени Плеханова (МИНХ), попросили, чтобы приехал кто-нибудь из фитогельминтологов. Поехал я. Оказалось, что три четверти всего завозимого на базы Москвы лука и чеснока к весне гибнет. В каждой загнивающей луковице товароведы находили нематод. Поэтому Министерство торговли поручило им разработать способ борьбы с нематодами в товарном луке и выделило для этого крупную сумму денег. Мне предложили включиться в эту работу. Посмотрев их препараты, я убедился, что роль нематод они явно преувеличивали. В большинстве случаев видны были не фитогельминты, а сапробиотические нематоды, которые поселяются в уже загнивших луковицах, где причиной гибели были бактерии или низшие грибы. Тем не менее, примерно пятая часть лука была действительно заражена дитиленхом. Я согласился работать и обещал подумать.

По дороге домой я рассуждал примерно так: «Нужно убить животный организм и не убивать растительный. Чем отличается ткань животного от ткани растения? Наличием нервной системы. Значит, вещество должно действовать на нервную систему. Но ведь лук предназначается в пищу, а у человека нервная система развита не хуже, чем у червей. Значит, яд должен быстро или разрушаться, или покидать луковицы. Лучше всего, если он будет легко испаряться. Посмотрю-ка в справочнике, какой из ядов, действующих на нервную систему, имеет самую низкую точку кипения».

Дома я посмотрел справочник — бромистый метил кипит при четырех градусах.

На другой день я поехал в МИНХ, выписал со склада двадцать молочных бидонов с герметическими крышками, заложил туда зараженные луковицы и стал подбирать оптимальные концентрации бромистого метила. К вечеру все было закончено, и я принес отчет руководителю договорной темы доценту Еременко. Он всплеснул руками:

— Как готово? Ведь мы с министром договор заключили на год. Если Вы не возражаете, мы Вам будем в течение полугода платить зарплату, а сами станем исследовать товарные качества обработанного лука, как он хранится, как меняется его химический состав и тому подобное.

Я не возражал. Более того, предложил посадить обработанный лук, проверить его всхожесть и посмотреть, не появятся ли в нем живые нематоды месяца через полтора-два. Ведь могло оказаться, что испытанная доза не убивает яйца и из них появится новое поколение нематод. Но опасения не оправдались.

Подводные течения в науке

В это время основная моя работа двигалась довольно успешно. Было доказано, что внекишечное пищеварение гельминтов зависит от окислительно-восстановительных процессов растения, что эти процессы можно регулировать таким образом, что приспособленный к определенным условиям фермент паразита становится в растении не активным. Некоторые способы лечения фитогельминтозов были уже внедрены в практику сельского хозяйства.

На нематодах удалось показать, почему происходит быстрая адаптация к новым условиям обитания, то есть, как образуются новые «агрессивные» расы. Настало время оформлять докторскую диссертацию.

Для того, чтобы диссертацию приняли к защите, необходимо заключение Ученого совета того учреждения, в котором проводилась работа. Поэтому устраивается обычно предварительная защита. Кто-то из членов Ученого совета заметил:

— ВАК требует, чтобы основные положения диссертации были напечатаны в научных публикациях. У диссертанта публикаций более чем достаточно, но часть работ напечатана в виде тезисов докладов. Я предлагаю провентилировать вопрос, можно ли считать тезисы научной работой.

Не знаю, по какому бы руслу полились рассуждения, но после моего вопроса «Можно ли считать „Апрельские тезисы“ Ленина научной работой?», интерес у присутствующих к решению этой проблемы увял.

Сначала я подал диссертацию опять в ВИГИС. Прежние распри между ВИГИСом и ГЕЛАНом, вроде, затихли, и особой опасности мне не угрожало. Но однажды меня пригласил к себе академик К. И. Скрябин и посоветовал:

— Почему бы Вам не перенести защиту в Молдавию? Ведь многие фрагменты работы Вы делали там. Там работают и Ваши аспиранты. Многие хозяйства Молдавии внедрили Ваши методы лечения. Там работу оценят лучше, чем Ученый совет ВИГИСа, состоящий из медиков и ветеринаров.

Зная опыт и «политический нюх» нашего академика, я не пропустил его слова без внимания. Значит, что-то назревает. А дело было не только в тех мотивах, что играли роль при защите кандидатской. К. И. Скрябин начал подумывать о смерти, а в связи с этим, и о судьбе своего детища — Гельминтологической лаборатории. К тому времени она насчитывала сто пятьдесят сотрудников, то есть, по величине могла тягаться со многими институтами, но оставалась лабораторией. Лабораторией при академике.

Возбуждать ходатайство о том, чтобы ГЕЛАН стал институтом, Скрябин не мог. Два института теоретической (или общей) гельминтологии в одном городе не утвердили бы. А вот если НИГИС предложить называть «институтом ветеринарной и агрономической гельминтологии», тогда институт теоретической гельминтологии имел бы право на существование.

Это значило, что ВИГИС как прикладной институт никогда не попадет в первую категорию, где зарплата сотрудников несколько выше, чем во второй. Но у них был аргумент против ГЕЛАНа.

— Какие вы теоретики, если у вас количество докторов наук меньше, чем у нас?

Увеличивать число докторов в ГЕЛАНе было не в интересах ВИГИСа.

Вскоре К. И. Скрябин изыскал другой путь сохранить лабораторию — добился единицы члена-корреспондента по гельминтологии для сотрудника ГЕЛАНа К. М. Рыжикова. Когда Рыжиков решил «обмыть» свое членкоррство, Скрябин сказал.

— Меня поздравляют с новым член-корром. И я принимаю эти поздравления как должное. Да, Рыжикова член-корром сделал я! В ГЕЛАНе есть люди, более достойные этой должности — Шихобалова, Парамонов и другие. Но их кандидатуры были бы не реальны. Выбрать могли, во-первых, партийного, во-вторых, молодого, хотя менее талантливого.

У меня чуть рот не раскрылся от удивления.

— Рехнулся, что ли, старик? Пьет за счет Рыжикова и его же паскудит.

А Скрябин продолжал:

— После меня без член-корра или академика лабораторию распустят. Если во главе окажется медик, ее передадут в Академию медицинских наук, если ветеринар — сельскохозяйственных, а с биологом передавать некуда. Придется оставить ее в системе Большой академии.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});