Могила галеонов - Мартин Стивен

— Конечно.

— Как же звали ту девушку?

— Леди Мэри Кейс.

Роберт Сесил побледнел. «Интересно, очень интересно», — подумал Уолсингем.

— Леди Мэри Кейс… это сестра леди Джейн Грей? — спросил Сесил едва слышно.

— Она самая, — подтвердил Уолсингем. — Сестра леди Джейн Грей, чья царственная кровь стала достаточным основанием для провозглашения ее королевой на девять дней неразборчивыми в средствах родичами, прежде чем ее свергла королева Мария, и Джейн казнили в итоге этой авантюры. В жилах леди Мэри Кейс течет кровь Тюдоров. Полагаю, Генри Грэшем получил имя Генрих не случайно.

— А зачем вы рассказали все это мне, сэр Фрэнсис? — спросил Роберт, изумленно глядя на собеседника.

«Потому, — подумал Уолсингем, — что порода — то, чего у тебя нет и не будет, и данное обстоятельство пугает тебя. Потому что мне пока неизвестно, действуешь ли ты в интересах своего отца, своих собственных, королевы, Лейстера, Эссекса, или же в интересах некоего еще неведомого мне лица. Я знаю одно: Генри Грэшем имеет некое отношение к твоим планам, а услышанные сведения заставят тебя его немножко больше опасаться, и при твоей молодости и неопытности ты скорее всего в чем-то выдашь себя».

Вслух он сказал:

— Я считаю, люди нашего положения должны доверять друг другу. Если бы вы все это узнали из других источников, вы могли бы заключить, что я утаил от вас эту информацию. Вы — восходящая звезда, и мне нужно ваше полное доверие.

— А сам Грэшем знает, кто была его мать и что он… дальний родственник королей?

— Вот это мне неизвестно. Но если он знает, это не удивит меня. Генри Грэшем — из тех людей, которые знают куда больше, чем говорят. Ему может быть известно куда больше, чем я мог бы полагать.

Уолсингем отметил про себя, что Сесил сделал упор на словах «дальний родственник». Уолсингем догадывался: сидящий напротив молодой человек уже не любит Грэшема из-за его внешней привлекательности и из-за независимости, которую Грэшему дает богатство. Только по способностям они были равны, и чувство превосходства Сесила основывалось на том, что Грэшем — незаконнорожденный. Теперь же Уолсингем лишил Роберта сомнительного преимущества, но вместе с тем, вероятно, заслужил малую толику его доверия.

— А… при дворе еще есть люди, знающие правду о его рождении? — спросил Роберт Сесил.

Вот оно! Уолсингем предвидел это. Его собеседник весь напрягся, ожидая ответа, очень для него важного.

— Возможно, — отвечал Уолсингем, сделав вид, будто немного подумал над вопросом. — Но если хотите знать о моих догадках, то я бы сказал: вряд ли.

Сесил явно почувствовал облегчение. Он простился и ушел настолько быстро, насколько позволяли светские приличия.

А Уолсингем остался наедине со своими размышлениями. Что ему удалось установить? Сесил явно вовлечен в какой-то заговор, в котором Грэшем рассматривается просто как фишка. Однако, чтобы Грэшем мог сыграть эту роль, нужно скрыть от влиятельных придворных правду о происхождении молодого человека — пусть недостаточно законном, зато очень высоком. Уолсингем был еще далек от разгадки, но он методично и жестко, как делал это всегда, шаг за шагом двигался к правильному решению. А что же Генри Грэшем? Уолсингем понимал: сегодня он уменьшил шансы Грэшема выстоять в жизненной борьбе, но ведь тот добровольно вошел в темный мир шпионского дела. Он или утонет, или выплывет, в зависимости от своих способностей и удачливости. Разве не то же самое пришлось делать в молодости и Уолсингему?

* * *

«Королевский купец» прибывал в Лондон, в Дептфорд. Между тем Генри Грэшем чувствовал себя так, как будто он снова оказался там, где его преследовала испанская галера. Он упрашивал капитана разрешить ему выйти в первую очередь и незаметно. Он знал: об открытом появлении в порту его и его спутников пойдут разговоры во всех лондонских тавернах. Грэшем постарался объяснить создавшуюся ситуацию Анне.

— Кто-то хотел убить меня на корабле Дрейка, но кто, я сам точно не знаю, — сказал он. — Насколько я понимаю, когда мы окажемся в Лондоне, тот, кто это затеял, повторит свою попытку, я не могу сейчас вернуться в свой дом, за ним наверняка следят. Также будут следить и за лондонским домом Джорджа. Поэтому нам следует тихо поселиться в какой-то гостинице, притом не в самой лучшей. Есть места, где люди останавливаются, когда не хотят быть узнанными.

— Что за приговор вынесен мне судьбой! — горько сказала Анна. — Мало того что я умерла для общества, у меня нет ни одежды, ни слуг, которые делали бы для меня самое необходимое, так у меня еще нет ни родителей, ни дома! Вы ведь говорили, — продолжала она насмешливо, — что мой опекун, то есть вы, — человек богатый и общается с самой королевой? А получается, мой опекун и его подопечная должны ходить по Лондону переодетыми, точно преступники. Хорош друг королевы! — Несмотря на язвительный тон Анны, она была готова заплакать, а потому отвернулась, пытаясь скрыть свое состояние. — По моему, вы оба — преступники и лжецы.

Грэшем почувствовал, как теряет терпение. Манион тоже, кажется, кипел от негодования.

— То обстоятельство, что я стал вашим опекуном, как и то, что вы так глупо попали на борт «Маргаритки», делает нас с вами связанными в глазах людей, — ответил он, — потому мои враги станут и вашими врагами.

— Что за несчастная страна, где честные женщины не могут безопасно ходить по улицам! — изрекла Анна с презрением.

— Страна борется за свое существование, — ответил Грэшем. — И мне очень жаль, что вас втянули в эту борьбу. Но в любом случае моя жизнь в опасности, если меня узнают или поймут, кто я такой, благодаря нам. Хорошо, что мы сойдем на берег после заката — у нас есть возможность закутать вас в плащ.

— Есть более простой способ, — неожиданно заметила Анна.

— Более простого способа нет, — нетерпеливо ответил Генри.

— Вы можете одеть меня как мужчину или как мальчика-юнгу, — неожиданно предложила девушка. — Здесь, на корабле, есть подходящая одежда. Нет ничего особенного в том, что юнга сходит на берег, особенно если волосы скрыты шляпой, а лицо замазано грязью.

Несколько мгновений Грэшем и Манион изумленно смотрели друг на друга.

— Не болтайте глупостей! — сердито ответил ей Грэшем. — Во имя Неба, поймите, молодым девушкам нельзя ходить в штанах.

— Прошу вас не рассуждать как папаша, когда по возрасту вы можете быть только сыном, и притом — довольно юным, — резко ответила Анна. — Почему мужчины такие… тупые? Неужели нельзя понять простую вещь? Если, как вы говорите, нам угрожает опасность, то двое матрос и юнга, сходящие на берег, привлекут куда меньше внимания, чем двое мужчин и одна женщина.