Старый патагонский экспресс - Пол Теру

Они, точнее, она продала мне в Пиджиджапане немного жареного картофеля и риса. Я выпил последнюю бутылку содовой (половину из нее я потратил на чистку зубов), и мы снова тронулись в путь. Было ужасно обидно оказаться в таких красивых местах и едва шевелиться от усталости — все равно что заснуть на концерте! Поезд наконец-то развил неплохую скорость и пересекал саванну, подступающую к подножиям волшебных гор. Однако невыносимая жара, грязь, моя усталость, а теперь еще и шум ускорившегося поезда не давали мне ни на минуту сосредоточиться и сфокусировать взгляд ни на живописных скалах, ни на деревьях, мелькающих в окне. Пребывание в таком ужасном состоянии было довольно неприятно само по себе, и мое отчаяние только усугублялось тем, что я был вынужден пропустить самые чудесные районы Чиапаса. Последняя попытка бодрствования истощила меня окончательно, от свежего воздуха и золотистого оттенка саванны закружилась голова, и я заснул.

Я очнулся, обливаясь потом, от остановки поезда. Это был какой-то маленький незапоминающийся полустанок вроде бесчисленных Мапастепеков или Маргаритас, где все переливалось самыми яркими красками: жакаранда, бугенвиллея, гибискус — невероятное обилие растительности, пришедшее на смену полупустыне с чахлыми деревьями и пыльной почвой, изнуренной посевами кукурузы и табака. Мы уже достигли самых глухих районов, и очень скоро я рассмотрел их отличительные черты: сочетание индейских поселков и плохих дорог с единственной железнодорожной колеей. И еще одна ожидаемая особенность. Они явились сюда все по той же железной дороге и остались: китайцы, чье присутствие выдавали вывески на магазинах: «Дом Вонга» или «Чен Немец». До сих пор я считал, что утро было ужасно жарким, но оказалось, что день еще ужаснее, и в Соконокуско меня едва не стошнило о жары.

Обходя состав в надежде купить воду в бутылках, чтобы запить ею мои вяленые фрукты, я наткнулся на человека, поначалу показавшегося мне американцем. Я еще ни разу не слышал английской речи после Веракруса и был несказанно ему рад — наконец кто-то разделит мои страдания от испытываемых неудобств. Он подмигнул мне. Он был одет в куртку, линзы его очков помутнели от пыли, у него был маленький атлас с картами, он сидел в вагоне второго класса. Конечно, это был немец.

И он не говорил ни по-английски, ни по-испански. Что ж, я обратился к нему на ломаном немецком: когда он сел на этот поезд? Он сказал, что в Веракрусе. Но я не видел его ни в Веракрусе, ни в Папалоапане, ни где-то еще. Ну что ж, это потому, что он ни разу не покидал своего места. А что он ел?

— Сэндвич. Сыр.

На протяжении двух дней?

— Да, — сказал он. — Мне не нравятся эти туалеты. Я не ем, чтобы не ходить в туалет. У меня есть пепси-кола. А поем я в Гватемале.

— Но вряд ли мы попадем в Гватемалу до завтра.

— Значит, я поем завтра. Полезно голодать несколько дней. Люди едят слишком много, особенно эти люди. Вы ведь их видели? Вы были в туалете?

— А куда вы направляетесь в Гватемале?

— Может быть, посмотрю руины. Не знаю — мне на той неделе надо вернуться на службу.

— На службу…

— В Германию.

— А… — Он путешествовал вторым классом. Второй класс имел продавленные черные кресла. Первый класс отличался продавленными красными креслами. На некоторых креслах в первом классе еще сохранились подлокотники. Но во втором было немного меньше пассажиров. Как он находит этот вагон?

Он улыбнулся — впервые за время разговора, — и это была улыбка победителя, получившего настоящее удовольствие. Он сказал:

— Три доллара.

Он не был ни первопроходцем, ни любителем автостопа, никаких рюкзаков и компасов. Всего лишь небольшой потертый саквояж, маленькие очки в золоченой оправе, посеревшие от пыли, пустая бутылка от пепси-колы и сэндвич в бумаге. Он сидел с несгибаемой тевтонской выправкой в самом глухом уголке Чиапаса. Его атлас был совсем мал, а других книг у него не было, и он не пил пиво. Самый классический скряга.

Нам предстояло пересесть на другой поезд, с номерами на креслах и купе, и я подумал, что мне придется терпеть свинцовую тяжесть его общества целых два дня. Если у этого бестолкового мексиканского поезда, давно позабывшего о своем расписании, и можно было найти хоть одно преимущество, это была возможность по желанию выбрать себе любое из его продавленных кресел. И здесь не было никаких правил, а если и были, то никто их не соблюдал. И мне не составляло труда избежать общества этого господина — не то, чтобы он его мне навязывал. Скупые люди точно так же прижимисты в дружбе, как в деньгах, они чаще всего подозрительны, недоверчивы и нелюбопытны. В каком-то смысле мне оказалась на руку его заносчивость, хотя она и была результатом исключительно его эгоизма и мелочности. И да: в своем стремлении избежать любого возможного риска он подверг себя самому большому риску в мире — оказался один-одинешенек в смертельно жарком месте, где как никогда может потребоваться помощь друга.

— Желаю приятного пути, — сказал я.

Он кивнул, он не улыбнулся. И это все. Случайное знакомство, не более. Мы легко скользнули мимо друг друга в этом отдаленном уголке земли.

Снова китайский магазин, и снова табачные плантации, и после полудня появились тучи, но жара и не думала спадать. Я растянулся в кресле, заснул и не просыпался до тех пор, пока не раздался вопль одного из гватемальских детей — впрочем, этим он занимался с самого Веракруса — «Поехали!» Только на этот раз он орал мне в лицо. Я распахнул глаза в полной темноте. Поезд стоял, и гватемальская мать склонилась надо мной.

— Если вы собираетесь ехать до границы — а вы именно так и сказали, — мы могли бы вместе нанять такси и потратить меньше денег. Со мной только три маленьких чемодана и эти четверо детей. Мы поместимся на заднем сиденье, а вы поедете рядом с водителем. Что скажете?

Эта поездка оказалась просто ужасной, и я не переставая размышлял над долгожданной возможностью покинуть навсегда Мексику, и этот поезд, и этот город, просто перейдя через границу. Позднее я пришел к выводу, что было бы лучше задержаться и отдохнуть в отеле в Тапачуле, но в ту минуту я ничего не желал так страстно, как убраться отсюда как можно дальше. Итак, я согласился, и уже через полчаса я шел по мосту, пересекая реку Сачиэйт. За спиной у меня остались горы и банановые рощи Мексики, передо мной в лунном свете виднелись черные стены утесов с отливающими синевой джунглями и белыми лианами и лишайниками. И когда шум реки в отдалении затих, я услышал, как пищат летучие мыши.

Глава 6. Поезд на 7:30 до Гватемалы

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});