Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Брет Уиттер

Помню, много лет назад я летела с малюткой-дочерью в самолете, всю дорогу держа ее на руках, и всю дорогу жалела себя из-за того, что не могу откинуть столик и нормально поесть. Это же чувство я много раз испытывала в последующие годы, когда подрастающие дети всячески мешали мне есть своими капризами, слезами, баловством и потасовками.

Мы долго планировали эту вечеринку, долго готовились к ней, а я все думала, как-то я буду чувствовать себя теперь, когда не смогу съесть с гостями ни кусочка еды. Когда мне придется отказаться от выпивки, потому что я и так с трудом хожу и говорю.

Я думала о том, что буду чувствовать, глядя на милых леди на каблучках. Каблуки всегда казались мне страшно сексуальными, в них я чувствовала себя настоящей женщиной. Любила я каблуки.

Но после того, как я упала и сломала ключицу, я начала раздаривать свои каблуки. «Какой у вас размер ноги?» — спрашивала я у тех, кто чем-нибудь мне помог.

Я прекратила это делать, когда меня осенило: я ведь смогу снова их носить, когда буду прочно сидеть в инвалидном кресле. Ба!

Так как же я чувствовала себя во время вечеринки, переживала ли по поводу всего вышеназванного? Каблуков? Выпивки? Еды? Восемьдесят пять блюд! Раньше я подкараулила бы момент, когда на меня никто не смотрит, и ткнула бы вилкой в каждое по очереди, чтобы попробовать все.

Так как же я себя чувствовала?

Я ушла, не сказав никому ни слова.

Было около половины одиннадцатого, праздник был в самом разгаре, музыка гремела, люди смеялись, когда Джон в первый раз повел меня в туалет.

Я тут же поняла, что слишком устала и не могу больше ни ходить, ни говорить, и попросила его уложить меня спать.

Стереосистема стояла как раз под окном спальни. Звучал старый хит «Скуиз», «Черный кофе в постель». Под его звуки я тут же мирно уснула.

Такой вот триумфальный успех.

Лишь на следующий день, в тишине и покое, я вспомнила, что Мэри, женщина, которая приехала из Оклахомы, вручила мне какой-то пакетик.

— Подарок на будущее, — сказала она.

Я поставила его на пол у кресла и напрочь о нем забыла.

На следующее утро Джон спросил:

— Кто это подарил тебе божью коровку?

Я сразу поняла, что это Мэри.

Мы с Мэри не были близкими подругами, но я ее очень уважала. И когда она вышла на пенсию, отправила ей открытку с божьими коровками.

Когда мне поставили диагноз, Мэри прислала чек и написала, что ей очень нравятся мои божьи коровки — их «благословение», как она выразилась, — и моя открытка все еще живет у нее на кухонном окне.

Тогда я послала ей записку, поблагодарила ее и объяснила, что божьи коровки имеют для меня особенный смысл.

Нет, я не коллекционирую салфетки, кухонные полотенца, солонки и перечницы с божьими коровками. В моем доме вообще нет ни одной божьей коровки. Лишь память о них живет в моей душе.

Наш племянник Чарли долгое время страдал от редкой формы детской онкологии — невробластомы. В возрасте семи лет он умер. Его родители — сестра Джона Карен и ее муж Берни — похоронили его на кладбище возле иезуитского собора в Пенсильвании, под шатром из янтарной и золотой листвы, среди священников и монахинь.

На похоронах присутствовали бабушки и дедушки с обеих сторон, тети, дяди, кузены и кузины, в том числе и совсем маленькие дети. Никто не знал, что сказать. Все стояли молча, окружив маленький белый гробик.

И вдруг прямо на него опустился целый рой божьих коровок, и дети сразу засмеялись, подбежали к гробику, стали их ловить.

Для меня это было как Божий знак, указание на то, что Господь приемлет душу маленького Чарли. А улыбками детей Он напоминал нам, что жизнь продолжается.

Я думала о той минуте, когда разворачивала подарок Мэри — маленькую эмалевую божью коровку, алую с черными крапинками и отделкой из горного хрусталя на крылышках, под которыми, стоило их развести, открывалась коробочка.

Огромная праздничная палатка уже разобрана. Посуда перемыта. Кулеры пусты. Машины для коктейлей и бочонки возвращены хозяевам.

А малютка божья коровка стоит на моем комоде.

И жизнь продолжается.

Путешествие внутрь себя

Май — июнь

Скрапбукинг

Фотографии. У меня их тысячи — наши дети, наши путешествия, вся наша жизнь. Тысячи.

Знаете, есть такие люди, у которых все фотографии аккуратно разложены по пачкам и хранятся в одном месте? И на каждой пачке написана дата и место съемки?

Так вот, я к ним не принадлежу.

В моем доме живут целые диаспоры цифровых изображений, настоящая печатная катастрофа. С незапамятных времен я распихиваю фото по коробкам от туфель, набиваю увеличенными снимками ящики своего стола, без разбора загружаю все подряд в ай-фото. Я жила и работала с такой скоростью, что просто поднимала камеру, щелкала и бежала дальше, не оглядываясь.

За тринадцать лет родительства я не собрала ни одного альбома ни о ком из своих детей. Все фото с этапным событиями их жизни были распиханы по коробкам или рассеяны по безбрежным просторам скоростных инфомагистралей.

Какой стыд!

Заболев, я лежала ночами без сна и думала: «Черт возьми! Никто, кроме меня, не разыщет эти фото и уж тем более не подпишет и не приведет в порядок каждое. Никто не соберет из них альбомы для моих детей — никто, кроме меня. Так займись этим. Не откладывай, Сьюзен, действуй, пока не поздно».

И я включила раздел «фотоальбомы» в мой лебединый список, вместе с поездками. Путешествие не в мир, а в свою прошлую жизнь.

Персональный фотоальбом для каждого из моих детей, с акцентом на нем самом.

Слайд-шоу из снимков моей жизни для всякого, кто захочет их посмотреть.

Истории о нас. Истории, из которых сложилась эта книга. Вы держите в руках мой подарок детям. Мое воплощенное желание быть с ними, даже когда я умру.

Я начала собирать и оформлять альбомы осенью, вскоре после деньрожденного визита Уэсли в зоопарк. Задача номер один? Перебрать все до единой фотографии, сделанные когда-либо Джоном, мной или детьми.

Слышали такое изречение: чтобы вырастить детей, нужна целая деревня? Так вот, в моем случае вся моя деревня приняла участие в изготовлении трех фотоальбомов.

Мои руки и пальцы ослабели настолько, что я уже не могла держать пачки фотографий или двигать коробки. Поэтому я попросила друзей помочь мне. День за днем, пока мама лежала в больнице, а я планировала поездки, ко мне приходили люди и под моим неусыпным контролем, повинуясь моим приказам, перебирали содержимое коробок с фотографиями.

Если нам попадался хороший снимок со всеми тремя детьми, значит его надо было размножить в трех экземплярах. Если с двумя, то в двух.

Друзья путали моих сыновей в младенчестве. «Это Обри!» — рявкала я, раздраженная тем, что приходится повторять одно и то же снова и снова.

Бесило также и то, что нужно было раз за разом объяснять всем и каждому мое видение конечного продукта: альбом для каждого ребенка с фотографиями всех основных этапов его жизни. Первый год, каждый месяц волшебного роста, каждый день рождения, каждый отпуск, каждое событие в школе и так далее.

Для каждой страницы мы делали особый конверт, с датой и подписью. Я знала, что для изготовления альбомов мне придется нанять профессионала по скрапбукингу. Сама я уже была не способна на это физически: столько там требовалось мелкой работы пальцами. А значит, нужно было все как следует организовать, продумать детали. А уж потом отдать черновик и материалы специалисту, который и доведет все до ума.

Мне представлялись солидные, изящные тома в кожаных переплетах с золотым тиснением — память моим детям на всю их жизнь.

На сортировку и подписывание фотографий ушли месяцы. Каждая встреча добровольных помощников превращалась в событие — мы смеялись, болтали, сплетничали. Наслаждались жизнью, заново проживая мою жизнь.

Сначала я подолгу рассматривала самые любимые снимки: вот пятимесячный Обри плавает голышом в бассейне — ручки и ножки толстенькие, в перетяжечках, сам как маленький будда.

А вот Уэсли, такой толстячок, что на нем не сходились штанишки.

А вот Марина смотрит на меня своими синими глазами и, улыбаясь, сосет мою грудь.

Все время, пока мама лежала в больнице, я жила среди фотографий. Все время, пока я ездила на Юкон, фотографии лежали в своих папках.

После Рождества я поняла, что этак я умру раньше, чем увижу плоды своих трудов.

И я начала торопиться. Помощники приходили, а я, не давая им присесть, отправляла их на пол:

— Пожалуйста, разложите вот эту группу фотографий, а я выберу.

Они начинали рассматривать изображения, задавать вопросы.

— Давайте дальше, — говорила тогда я, надеюсь хотя бы с оттенком вежливости.

На это занятие ушли целые недели. Я перебирала воспоминания. Переводила на бумагу оцифрованное прошлое. Продувала картриджи с чернилами.