Курортная зона - Надежда Первухина

— Раиса Петровна. — Директорша закрыла папку и отложила ее в сторону. — Скажите, это действительно так?

— Что именно? — напряглась Лариса. Аркадия Ефимовна вздохнула и даже слегка покраснела:

— Буквально час назад у меня была госпожа Червонцева, и то, что она рассказала, не укладывается ни в какие рамки…

— Что именно вам рассказала… госпожа Червонцева? — Напряжение растет. Кто знает, на что способна Вера? А если ее рассказ — рассказ об убийце Ларисе , явившейся в “Дворянское гнездо” для совершения подлого убийства? И Веру можно понять. Может, ей надоело ходить по лезвию, нет, сразу трем лезвиям бритвы “Жиллетт”. Может, она хочет избавиться от находящейся с ней бок о бок убийцы… Еще не зная, что эта убийца раздумала ее убивать.

— Это, конечно, ужасно. Мне не хочется в это верить…

Так.

— Но Вера сказала, что вы ночью пришли к ней, ища утешения как жертва сексуального насилия со стороны одного из наших… постояльцев!

Ффу. Спасибо тебе, Вера. Дай бог тебе еще написать кучу романов и получить все мыслимые литературные премии!

Лариса вздохнула и умело залилась слезами: не так чтоб ручьем лились вперемешку с соплями, а аккуратно, но впечатляюще — мол, порядочная женщина расстроена, унижена и оскорблена.

— Вера сказала вам правду. — Лариса приложила к щекам одноразовый платочек “Цепрусс”. — Для меня это такой шок… Это… изнасилование. Разве я могла предполагать, что, направляясь служить морферам, этим… существам благородной крови и происхождения, я столкнусь с проявлениями таких низменных инстинктов!

После Вериной лекции Лариса могла вот так легко рассуждать об этих проклятых морферах. Изображать осведомленность.

— Да-да, — покивала Аркадия Ефимовна. — А то, что насильником оказался князь Ежинский, — тоже правда?

— Совершенная. — Лариса решила, что время слез миновало и следует вести себя несколько иначе: деловито и с достоинством. И не забывать, что “оскорбленная сторона” — она.

— Вы узнали его во время… акта насилия?

Кажется, Вера рассказала не все. Но почему?

— Видите ли, Аркадия Ефимовна… Был момент, когда я попыталась отомстить насильнику. И тогда он начал… превращаться. И угрожать мне.

— Словесно угрожать? Лариса нервно улыбнулась:

— Когда перед вами встает исполинских размеров тварь, отдаленно напоминающая помесь жука и мясорубки, вряд ли вы подумаете, что она будет петь вам цыганские романсы.

— Вот даже как…

— Да. И от смерти меня спасло лишь своевременное появление князя Жупаева и барона Людвига фон Вымпеля!

Директриса была изумлена. И изображала это вполне искренне:

— Как?! Князь и барон тоже были у вас?!

— Они явились, чтобы защитить меня, — тоном гордой девственницы заявила Лариса. — Так они сами сказали. По их словам, они ведут наблюдение за князем Ежинским, поскольку тот известен в кругах морферов как безнравственное и распутное существо. И хотя они не успели предотвратить мое бесчестие, они предотвратили мою гибель. Разве Вера об этом не упомянула?

— Н-нет, — рассеянно ответила директриса.

— Странно. А между тем именно князь Жупаев и барон фон Вымпель на основании какого-то их закона арестовали князя Ежинского и сообщили мне, что я имею полное право требовать над ним Суда Чести и выступать в роли обвинительницы!

— И что вы собираетесь предпринять? — быстро спросила Аркадия Ефимовна.

А вот здесь не стоит торопиться с ответом. Можно крупно ошибиться. Нужен ли тебе, Лариса, Суд? Суд, на котором тебя саму могут осудить? Верный ответ: нет. Но и спустить обиду засранцу-морферу тоже нельзя.

Что же ответить?

Что?

— Я хотела бы посоветоваться по этому поводу с вами, Аркадия Ефимовна, — смиренно сказала Лариса и мгновенно поняла по глазам директрисы: ответ верный.

Настолько верный, что у Аркадии Ефимовны даже цвет лица стал оживленно-персиковым, а до того напоминал матирующий крем тона “бледная немочь”.

— Это правильно, Раечка, — улыбнулась директриса.

Ого.

Раечка?! Ну ладно.

— Видишь ли, Раечка, — директриса принялась вертеть в пальцах паркеровскую ручку, — наша зона отдыха — не просто курорт с приезжающими-отъезжаюшими и обслуживающим персоналом. Это семья. Одна большая семья. Семья, которая заботится о своей репутации.

— Я понимаю, — осторожно сказала Лариса, хотя направление мыслей директрисы на самом деле еще было ей неясно.

— И хотя мы являемся закрытой зоной (как ты уже знаешь), все равно не следует выносить сор из избы. Это породит нездоровое любопытство, слухи, недостойные сплетни, а их и без того предостаточно. Надо заботиться о репутации заведения.

Ага.

Лариса готова поспорить на съедение собственной зубной щетки, что директрисе тоже не нужен Суд. Это хорошо.

Однако, если Лариса не поломается немного и не набьет себе цену, получится, что она просто ничтожество, которую на скотном выгоне может всякий морфер отыметь.

Se rappelle I'honneur![25]

— Репутация заведения, — медленно произнесла Лариса, поджав губы, в точности как камеристка инфанты с портрета Рубенса. — А как же быть с моей репутацией?

Директорша просто заюлила:

— Раечка, пойми, я ведь не хочу сказать, что негодяй не будет наказан! Просто то, что случилось с тобой, — случилось в “Дворянском гнезде” впервые за всю его историю. И, возможно, больше никогда не случится. Так не проще ли замять это дело, не привлекая к нему…

— Суд Чести Общества Большой Охоты?

— Именно! Ведь ты даже не представляешь себе, что такое этот Суд! Жуткая волокита — раз. Экспертиза на предмет действительного совершения насилия над тобой — два. Только подумай, как унизительна для женщины одна перспектива подобной экспертизы!.. А самое ужасное — в “Гнездо” на Суд Чести соберутся все члены Общества Большой Охоты. То есть все чистопородные морферы со всего мира! А это…

— Что?

— Гибель неприкосновенности курортной зоны. — обреченно сказала Аркадия Ефимовна. — И, возможно, самое страшное: нарушение тайны существования морферов! Ведь только избранные люди вроде нас с тобой знают, что на земле есть эти существа!

— Сущности.

— Да, сущности. Раиса, я тебя прошу… Лариса изобразила напряженную борьбу страстей в своем сердце. На самом деле она уже приняла решение. Почти.

Se rappelle I'honneur, mais noublie pas et le profit![26]

Так-то.

— Хорошо, — сказала Лариса. — Вы правы: выносить сор из избы — последнее дело. Для того чтобы начался Суд, я, кажется, должна подать заявление, так? Я его не подам. Но это не значит, что я собираюсь ходить неотмщенной, этакой обесчещенной Лукрецией. Я требую компенсации.

— Вот это уже деловой разговор, — усмехнулась Аркадия Ефимовна. — Какая компенсация тебя устроит, Раечка? Короче, сколько?

— Речь не о деньгах, — говорит гордо Лариса, а сама думает, что ей в последнее время все лучше и убедительнее удаются роли добродетельных и донельзя оскорбленных женщин.

— Тогда чего ты хочешь?

Лариса чуть помедлила. Чтобы пауза придана весомость ее следующей реплике:

— Я хочу увидеться с Ежинским. Приватно. Я знаю, что он находится под домашним арестом, но, думаю, вы можете это устроить. Это и будет компенсация.

— Не понимаю… Зачем тебе это… свидание?

И тут Лариса посмотрела на директоршу самым честным из арсенала своих взглядов:

— Зачем? Я потребую от него клятвенного обещания жениться на мне!

И тут Аркадия расхохоталась:

— Раечка, ты сама-то веришь в то, что говоришь?! Заставить морфера!!! Да еще жениться!!!

— У меня нет другого выхода, — скорбно сказала Лариса. — Или Суд Чести и всеобщий позор и огласка, или брак с Ежинским. Фиктивный брак.

Тут директриса успокоилась:

— Что ж ты сразу не сказала, что фиктивный?

— Я думала, вы поймете. Нужен мне Ежинский в качестве муженька, как же! А вот титул его пригодится. И полагающаяся жене доля состояния. Ведь наверняка в их законах решены вопросы о том, сколько каждому супругу в браке полагается движимости, недвижимости и прочей золотой пыли.

— Толково мыслишь, Раечка… Я просто восхищена.

— Приходится, — вздохнула “Раечка”. — Кто еще позаботится о сиротке, кроме нее самой?

— Ладно, сиротка. Этот вопрос мы решим. Ежинский вряд ли будет упираться — Суд Чести и ему не надобен. Вот тебе мое личное разрешение, — директриса подписала какую-то бумажку, — на беспрепятственные свидания с Ежинским. Можешь идти к нему хоть прямо сейчас. Так даже будет лучше.

— Почему?

— Боюсь, эти двое поборников чести, Жупаев и фон Вымпель, весь курорт перебаламутят, не преминут поставить в известность каждого соплеменника и даже человека о проступке Ежинского и о том, что грядет Суд Чести. А нам это надо?