Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861) - Мишель Ламарш Маррезе

Ликвидные активы в форме наличных денег и движимого имущества давали женщинам средства на покупку собственной земли, чем и объясняется видная роль женщин как инвесторов в недвижимость, начиная с середины XVIII в. Даже приданое, составленное из драгоценностей и одежды, можно было использовать как доходное имущество. В начале XIX в. Софья Щербатова продала драгоценности, полученные к свадьбе, а на вырученные деньги купила землю в плодородных южных губерниях. «Эти покупки заложили основу семейного состояния», — писала ее праправнучка{338}.[135] Мужчины также использовали капитал своих жен. Дворянки, как и купчихи, давали средства на начинания своих мужей. Знаменитый граф С.Ю. Витте вспоминал, как его отец с разрешения матери вложил ее солидное приданое в литейный завод на Кавказе. Мать Витте всю жизнь сожалела о своем решении, когда муж умер, не заплатив долги, и оставил семью в крайне стесненных обстоятельствах{339}. Но чаще всего русские женщины избегали «скрытых» семейных инвестиций и использовали средства, полученные в приданое, на покупку своих собственных земельных владений.

Родство и имущественные сделки

Хотя женщины и мужчины благородного сословия приобретали собственность в разные моменты жизни и разными способами, но когда оно попадало им в руки, использовали они его одинаковыми способами. Впрочем, если бы мы приняли во внимание элемент субъективности, который исследователи выявили в завещаниях европейских и американских женщин[136], мы могли бы ожидать, что и русские дворянки проявят большую склонность к имущественным сделкам с родственниками, чем мужчины. Историки Британии начала Нового времени утверждают, что частая продажа недвижимости между родственниками присуща не столько индивидуальному, сколько родовому владению имуществом{340}. Считалось, что в России связь между семьей и землей была непрочной. Иностранные наблюдатели в России часто замечали, с какой легкостью дворяне продавали родовые владения, не выказывая большой преданности фамильным традициям, если на карту была поставлена финансовая выгода. Август фон Гакстгаузен писал, что русский дворянин «тотчас избавится от своего наследства, если увидит в этом выгоду»{341}. Несмотря на большие старания государства отучить дворян расставаться с родовыми землями, русские дворяне обоего пола распродавали фамильное имущество в масштабах, поражавших заграничных путешественников. В этом смысле поведение женщин-помещиц в точности воспроизводило мужское. Кроме того, если женщины и продавали родственникам чуть большую долю имущества, чем мужчины, то все равно его размеры были незначительны.

С начала XVIII в. и до отмены крепостного права дворяне обоих полов с неохотой вступали в сделки по продаже имущества внутри семьи[137]. В 1715—1720 гг. только 9% недвижимости женщины продали родственникам, а мужчины поступали так еще реже (см. табл. 4.16). Поведение дворянок и дворян явно разошлось в конце XVIII в., когда женщины продали родственникам 20% земли, а мужчины только 8%. Но в XIX в. женщины снова сравнялись с мужчинами: не более 12% их сделок за 1805—1810 гг. и 13% за 1855—1860 гг. пришлось на продажу земли родственникам. В течение всего рассматриваемого периода дворяне обоего пола предпочитали продавать землю посторонним людям.

Таблица 4.16. Процентное соотношение сделок с родственниками, по регионам (1715—1860 гг.)[138]

Еще одну точку зрения на внутрисемейные продажи имущества дает анализ состава родственников, заключавших между собой имущественные сделки (см. табл. 4.17). До середины XIX в. и мужчины, и женщины продавали землю братьям и сестрам, отдавая им предпочтение перед всеми другими родственниками. Лишь в 1855— 1860 гг. продажа земли братьям и сестрам уступила первенство сделкам между супругами и между родителями и детьми. Сделки дядьев и теток с племянниками и племянницами были заметны до середины XVIII в., после чего быстро пошли на убыль. Продажи свойственникам в XVIII в. тоже были совсем не редки. Наиболее выразительную картину при анализе межродственных продаж дает постепенный переход от имущественных сделок с родственниками второго колена и родней по линии мужа или жены к продажам внутри нуклеарной семьи. В середине XIX в. целых 46% сделок мужчин с членами семьи составляла продажа имущества женам. Что касается женщин, то при внутрисемейных сделках они продали 31% имущества мужьям и 44% — детям. В целом, хотя мужчины чаще продавали землю братьям и сестрам или женам, а женщины — детям, и те и другие, продавая недвижимость родственникам, старались сохранить имущество в ближайшем родственном кругу, чтобы свести к минимуму дробление семейных земель.

Таблица 4.17. Процентное соотношение сделок с родственниками, по виду родства (1715—1860 гг.)[139]

В губерниях и городах императорской России женщины-землевладелицы стали обычным явлением задолго до того, как Август фон Гакстгаузен обнаружил их существование. По его наблюдению, сосредоточение богатства в женских руках по-новому освещает экономическое положение русских дворянок. С одной стороны, видное место, занимаемое помещицами начиная с середины XVIII в., свидетельствует о влиянии пересмотра правил наследования в 1731 г. на экономический статус дворянок. В то же время активность женщин на рынке земли с середины XVIII в. нельзя объяснить без учета повышения имущественно-правового статуса замужних дворянок после 1753 г. Закон о раздельной собственности супругов поощрил женщин к использованию приданого как имущества, приносящего доход, и к приобретению имений на свое имя. В результате установления в правовой сфере большего, чем прежде, равновесия между полами дворянки накануне отмены крепостного права оказались хозяйками третьей части всей земли и крестьян, находившихся в частном владении[140].

Если подавляющее большинство дворянок, владевших землей, не имело больших поместий, то в этом смысле их материальное положение было почти таким же, как у мужчин-землевладельцев. Еще интереснее то, что, за небольшим исключением, женщины участвовали в таких же видах имущественных сделок и в тех же масштабах, что и мужчины. В отличие от женщин на Западе, русские дворянки не стояли на периферии владения имуществом и их вклад в семейную экономику не был скрытым: богатство русских женщин составляло важнейшее дополнение к состоянию их мужей[141]. Женщины играли гораздо более важную роль в семейной экономике и в хозяйственной жизни российских губерний, чем предполагали историки. Как они использовали принадлежавшее им имущество, чтобы оказывать влияние на родню, соседей и местные власти, мы рассмотрим в следующих главах.

Глава 5.

КУЛЬТУРА ПЕРЕДАЧИ ИМУЩЕСТВА В НАСЛЕДСТВО: ЖЕНЩИНЫ И МУЖЧИНЫ КАК ЗАВЕЩАТЕЛИ

Почувствовав на склоне лет, что «угнетаема… старостою», Анна Нелидова произвела раздел имущества покойного мужа между своими пятью детьми. В письме к дочери Екатерине в 1790 г. Нелидова уверяла, что защищала ее интересы, и просила не обижаться на небольшую долю имущества по сравнению с братьями. Мать указывала, что доставшиеся Екатерине земли с крестьянами не раздроблены, а расположены компактно в одной деревне, рядом с материнским имением. «Я за долг почитаю обо всем касающемся до сего раздела вас, душа моя, уведомить… дабы Вы в сем случае могли сыскать лучшия свои выгоды», — писала Нелидова. Дальше она объяснила, что, хотя Екатерина получит только 300 десятин земли (в то время как братьям достанется 20 тыс. десятин), ее наследство состоит из самых плодородных земель с богатыми лесными угодьями, а в долю братьев входят обширные болота. В заключение Нелидова от своего имени и от имени сыновей просила дочь дать согласие на такой раздел собственности{342}.

Письмо Анны Нелидовой — примечательный документ, который в нескольких красноречивых абзацах освещает конфликты интересов и истоки семейных ссор, сопровождавших каждый раздел собственности в императорской России. С одной стороны, оно служит ярким примером стремления знатных семей по возможности уменьшить негативные последствия раздельного наследования. Екатерина Нелидова получила в наследство не больше того, что полагалось ей по закону, но зато ее доля представляла собой единое нераздробленное владение. В то же время Анна Нелидова прямо признает, что закон несправедлив в отношении женского наследования. Она разделила владения мужа в строгом соответствии с правилами, действующими при отсутствии завещания, и дочь не имела юридических оснований рассчитывать на большее. И все же Нелидова-старшая очень хотела, чтобы Екатерина одобрила то, как совершился раздел, и поспешила заверить ее, что доля для нее выбрана самая выгодная. Эти хлопоты матери были вызваны отчасти заботой о том, чтобы после ее смерти дети не ссорились между собой: она писала, что, согласившись с условиями раздела, Екатерина в будущем не имела бы ни почвы для недовольства решением матери, ни основания донимать братьев судебными исками. Тем не менее в письме звучит подлинная озабоченность Нелидовой тем, чтобы в рамках наследственного права ее дочь получила справедливую долю. А так как она выбрала для себя деревню рядом с выделенной дочери, можно предположить, что в будущем она собиралась завещать Екатерине свое имение.