Трое и весна - Виктор Кава

У Таи задрожала каждая жилка. Она закрыла лицо руками. Не сон ли это? Но отец звал её все громче, и вот-вот могли проснуться девочки.

Тогда, не владея собой, Тая бросила ему в лицо:

— Ты! Ты!.. Снова пьяный?.. Не хочу тебя видеть!.. Я… я… лучше умру!..

Отца будто плетью хлестнули по лицу. Он повернулся, сгорбился и побрёл напрямик, не разбирая дороги, по высокой росной траве.

Тая не могла оторвать взгляда от жалкой фигуры отца, который слепо брёл наугад, и с его обтрёпанных мокрых штанин капала роса.

Она и не заметила, как перелетела через подоконник и ноги ушли по щиколотку в мягкую траву. Протянув вперёд руки, она бросилась за отцом, который уже подходил к соснам.

Рывком припала к чужому, помятому пиджаку и застыла.

Отец вздрогнул, остановился. Нерешительно поднял руку и осторожно положил на Таину голову.

Тая тихо промолвила:

— А я не помру, папочка… — Она облизнула пересохшие губы. — Это так, сгоряча… Я все лекарства пью и хорошо дышу… Скоро выздоровлю и приеду домой. Буду суп тебе варить, тыквенную кашу с молоком. Помнишь, какую вкусную мама варила?.. В кино ходить будем, в зоопарк, кепку тебе новую купим… и костюм, и ботинки… А маме на могилу цветов красных посадим… Только ты больше… не будь таким… Хорошо?

У отца все ниже и ниже клонилась голова. Тут он заметил, как посинели босые Таины ноги. Он подхватил дочку на руки и бегом пустился к санаторию. Посадил Таю на подоконник, сунул руку в карман. И в Таины ладони посыпались шоколадные зайцы, медвежата, лисицы. К их бокам прилипли жёлтые крошки отцовского табака…

Тая смотрела вслед отцу, который торопливо шёл к железнодорожной платформе, и улыбалась сквозь слезы.

6

Вода стояла в озере такая спокойная, как в огромном блюдце. На дне медово желтел песок. Подруги болтали ногами в ласковой воде и ели шоколад.

— Он чуть горьковатый, — говорила Тая, не глядя на девочек, а внимательно следя за бобром, который рассердился на них, за то, что мутят воду. — Это отец случайно положил его в карман рядом с сигаретами. Спешил очень. У него сегодня утром трубы отправляют… в Сибирь… Оркестр будет играть… Вот и заскочил только на минутку…

— Ну уж сказала — горький, — засмеялась Ира, — я такого вкусного никогда не ела.

— Ага, кивнула Нина и потихоньку выплюнула жгучую крошку табака.

Бобёр посердился, посердился и нырнул в свой подводный домик. Тая подняла глаза на подружек.

И поняла — они все слышали, все знают.

И Тае сразу стало легко и хорошо оттого, что у неё самые лучшие в мире подруги! А мир вокруг — солнечный, весёлый. И столько радостей впереди!

Она наклонилась к Ире, горячо поцеловала её в щеку. Потом Нину.

— Что за телячьи нежности? — удивилась Ира.

Вместо ответа Тая молча улыбалась.

А Нина, бросив взгляд на верхушку берёзы, что зелёной свечой трепетала под ветром, воскликнула:

— Ой, девчонки, что я придумала!

— Что? Что? — вмиг повернулись к ней Тая и Ира.

— Как Ромке отплатить за то, Что он напугал Таю!

Она притянула головы подружек к себе и что-то зашептала. И чем дольше она шептала, тем шире расползались по их лицам улыбки.

А над ними бездонно синело тёплое небо с белыми барашками облаков, которые неторопливо брели по своему бескрайнему пастбищу…

История одного велосипеда (повесть)

Тайна чердака

Я раньше не очень лазил по чердакам. Свисает прядями липкая паутина, пыль сыплется за воротник, колючая, неприятная…

Ещё, гляди, крыса здоровенная выскочит, испугает. Разве что иногда прятался там, когда в прятки играли. Сидишь и больше на тёмные углы поглядываешь, чем на того, который водит. Соскочишь на землю — словно на свет родился! Ясно, зелено, весело…

Когда перешёл в шестой класс, забыл и прятки и чердак.

Тем летом хлопцы постарше уже стали зачислять меня в свою футбольную команду. Они же и прихватывали меня с собой, когда нужно было кому-нибудь из девчат бросить кота в окно или заверещать страшным голосом возле их весёлой толпы. Кота я забрасывал успешно, даже если попадал в мои руки когтистый, а вот с верещанием получалось не всегда. Голос у меня слабенький после весенней ангины. Но когда Витька Фёдоров обещал дать на целый вечер свой велосипед, я старался вовсю.

С этого все и началось.

В нашем старинном парке есть кольцевая дорожка. Её ещё с незапамятных времён посыпали мелко дроблённым шлаком, и во всем местечке нет лучшей дорожки, чтоб промчаться на велосипеде.

Велосипед, кажется, сам катится, шлак смачно похрустывает под узорчатыми шинами, люди охотно расступаются, и все, как один, поворачивают головы: чей это велосипед мчится?.. Ну, и девчата ходят, тоже оглядываются… А если какая и не оглянется, то нажмёшь звоночек, и он так мелодично запоёт, что хоть сам подпевай…

Когда меж деревьями лягут густые черные тени, я вспоминаю про динамку. Прижимаясь к шине, динамка сперва сердито гудит, а как только я прибавляю скорость, начинает пронзительно визжать.

Из фары вырывается пучок света и мчит впереди, метров на сто прорезая тьму и ослепляя всех встречных, особенно девчат из нашего класса. Качаются деревья, и словно подпрыгивают люди. Шлак, который днём казался черным, обычным, неожиданно вспыхивает блёстками. А если бросить взгляд вверх или в стороны, кажется, будто фара прорезает просторный коридор в чёрной глыбе. Таинственный, загадочный коридор, неизвестно куда ведущий… Сладко и испуганно замирает сердце, а ноги нажимают и нажимают на педали…

И вдруг случилось непредвиденное — Витька перестал интересоваться девчатами, то есть больше не обращался ко мне, чтоб я заверещал или кота в окно бросил.

Правда, я лишь сначала, сбитый с толку неожиданной бедой, так подумал. Позже, скучая и петляя пешим ходом по парку, где теперь на меня никто и глазом не вёл, я заметил, что произошло нечто обратное. Всем известная вертихвостка Галька Чернявская из восьмог. А» пожелала, чтоб Витька возил её на раме. И Витька, гордый, насмешливый Витька, катал на велосипеде Гальку каждый вечер. Разумеется, не в парке, а возле речки, по извилистой, утоптанной стежке.

Я здорово рассердился. Не на Витьку, конечно, — на Гальку. При чем здесь Витька? Если бы не эта коза в кудряшках, разве отобрал бы он у меня велосипед?.. Хотел уже было подкинуть эту новость Галькиной матери — быстрой на расправу тётке Марине, но вовремя вспомнил, что и безвинному Витьке тоже перепадёт на орехи.

А вечера какие! Днём печёт, обволакивает зноем людей и зелень. А вечером нисходит на землю целительная прохлада. Отовсюду доносятся чудо-запахи. Люди — и старые и малые — все в парке, на природе. Летают хлопцы по аллеям на велосипедах, без умолку заливаются звонки.

Я не выдержал обиды, побрёл к речке. Побрёл так, без всякой нужды, не за какой-то там дивчиной… Да и смотреть я на них тогда не хотел!

Сел на траву, наковырял каких-то камешков.

Сижу и думаю. Думаю и бросаю.

Вода тихо булькает, исчезают камешки без следа. И мысли, едва родившись, так же бесследно тонут.

Чего стоит хотя бы эта мысль — попросить отца, пусть купит велосипед в раймаге. Мне и глаза не надо закрывать, чтобы представить его лицо, услышать негромкий голос. Отец подёргает себя за длинный нос, потрёт мизинцем левый глаз. А потом медленно, растягивая слова, скажет: «Чудно оно как-то получается: ты мне упорно носишь тройки, а я за это должен бежать в раймаг…»

Кто знает, почему всплыл в моей памяти давний случай с чердаком. Может, потому, что какой-то хлопец, целясь комком земли в соседний куст, где шушукались девчата, промахнулся, и комок, осыпая меня пылью, с шорохом пронёсся меж ветвей. А может, тот случай с чердаком напомнил противоположный берег речки, где в темноте завозилась какая-то ночная пташка, запищала…

Было это давно, ещё в третьем классе. Мы с Вячиком — он потом с родителями уехал на целину — слонялись в пустом клубе. Дивно и интересно блуждать в какой-то просторной тишине. Где хочешь — садишься, что хочешь — говоришь. Но скоро нам стало… ну… не по себе, что ли. И мы уже хотели выскользнуть во двор, когда Вячик заметил приоткрытую дверь в незнакомую нам комнату. Сколько раз бывали в клубе, а этой двери не видели… Отворили, вошли. А это не комната вовсе — махонький коридорчик. Из него вертикально вверх тянулась железная винтовая лестница.

Что мы поднялись по этой лестнице — ясно. Но она обманула нас: вывела на чердак. Душный от нагревшейся жестяной крыши чердак, откуда даже пауки поудирали.

Мы топтались на месте и не могли поверить, что нас ждало разочарование, что никакой тайны не будет.

— А там что-то блестит, — вяло произнёс Вячик и ткнул пальцем за дымоход.

Я нехотя глянул. И мои ноги сами двинулись по колким комьям пересохшей глины…