Дракон и Джордж - Гордон Диксон

– Говори тише! – отрезал Брайен. – Собираешься разбудить благородного рыцаря своими жадными стонами и причитаниями? Стыдись, хозяин! За те два дня, что я провел в компании сэра Джеймса, он не съел ни крошки. И до взятия замка он, возможно, вновь не проголодается. Но, как я тебе и обещал, все расходы будут мной оплачены.

– Знаю, сэр Брайен. Но хозяин постоялого двора накормит голодных гостей клятвами, уверяя, что погреба пусты. Пополнение провианта, хранившегося в подвалах, – дело долгое. И теперь до самой Пасхи мне придется подавать на стол ветчину как деликатес.

– Замолчи! Поди прочь! – сурово зашипел рыцарь.

Факел исчез вместе со звуком шагов.

Джим открыл глаза в темноте. Драконьи угрызения совести начали покусывать его. Странный мир магии и Темных Сил, да еще населенный говорившими существами, усыпил какую-то часть Джима. Но сейчас она проснулась, ведь, несмотря на все чудеса, присущие сказкам, это был обычный мир, где люди рождались, любили, страдали, умирали. Здесь людей спасали и убивали, как ту девочку-подростка…

Джим вспомнил, как часто мечтал поменять привычный ему мир на средневековье, где проблемы были вескими и реальными. Но, оказавшись среди этих веских и реальных проблем, в мире с иными правилами игры, Джим позабыл о мечтах и вел себя как во сне, где можно делать что вздумается и не отвечать за собственные поступки.

Хозяин был прав. Более чем прав. Дику было на что пожаловаться: Джим, помня лишь о своем разыгравшемся аппетите, без всяких церемоний заморил червячка. Нанесенный ущерб был сопоставим по масштабу с кражей из супермаркета ста двадцати шести окороков и двадцати ящиков вина.

То, что Брайен добровольно вызвался оплатить счет гаргантюанского пиршества Джима, настроения не улучшало. Прежде всего Джим не считал рыцаря своим близким другом, по крайней мере, не настолько близким, чтобы позволить ему записывать на свой счет чужие долги. Джим виновато признал, что, случись все наоборот и окажись они вдруг в его родном двадцатом веке, он бы не стал платить за Брайена, с которым познакомился всего несколько дней назад; если бы рыцарь оказался на месте Джима, то сам бы и отдувался за содеянное, вернее, за съеденное.

Вдохновение всколыхнулось в сознании Джима светом внезапного факела в кромешной тьме. Тайные воспоминания Горбаша прятались в теле, ныне занимаемом Джимом. Где-то в глубине должны сохраниться сведения о месте, где Горбаш хранит свои сокровища. Надо выудить воспоминания, найти сокровища, расплатиться с хозяином и избавить рыцаря от обязательств, которые он взял на себя.

Настроение поднялось. Джим встал на задние лапы, легко пересек темный подвал, пользуясь природным чутьем дракона, и поднялся на кухню. Там он столкнулся с полной женщиной примерно тех же лет, что и трактирщик, при появлении Джима сделавшей реверанс.

– Ух… здрасьте, – только и сказал Джим.

– Доброе утро, сэр Джеймс, – легко кивнула женщина.

Джим протопал по коридору и вышел в трактир. Он чувствовал себя неуютно, когда думал о встрече с хозяином или сэром Брайеном, но комната оказалась пустой. Входная дверь была открыта. «Для проветривания», – догадался Джим, ведь даже без ставень окна назвать окнами было трудно – просто узкие щелочки, выдолбленные для обороны, а не для вентиляции или освещения. Он вышел из дома и услышал голоса Брайена и хозяина, которые на конюшне осматривали белого коня Брайена, раненного после стычки в деревне.

Разговор о ранах коня напомнил Джиму о дырках в собственной шкуре. Сегодня он ощущал их как дюжину бритвенных порезов после неудачного бритья.

Инстинкт Горбаша подсказал зализать их, и Джим обнаружил, что гибкая шея и длинный язык превосходно дотягиваются до ран.

Зализав раны, Джим сел, огляделся и в десяти футах от себя увидел Арагха, сидящего на задних лапах.

– Доброе утро, – сказал Джим.

– Ты прав, утро неплохое, – подтвердил Арагх. – Провел ночь внутри?

– Да, – ответил Джим, – совсем внутри.

– Каждому свое, – хмуро заметил Арагх. – Меня-то никто не заставит не то чтобы переночевать в сарае, но даже просто зайти туда.

– Ты не участвовал в застолье вместе с остальными?

– Конечно, нет, – проворчал волк. – Это развлечение для людей. Мягки они, люди. Да, Горбаш, это касается и рыцаря, и лучника. Не телом мягки – духом. Десять лет жизни они кладут на то, чтобы научиться о себе заботиться, чем и занимаются потом на протяжении всей оставшейся жизни. Дальше этого им не шагнуть, ведь они помнят, как их ласкали, кормили, заботились о них; позже, когда жизнь предоставляет им шанс, они все равно пытаются наладить свой быт так, чтобы за ними снова ухаживали и ласкали их. А когда они становятся старыми и дряхлыми, они окончательно сходят с ума и мечтают только об одном – еще больше ласк и ухода. Такая жизнь не для меня, Горбаш! Первым предупреждением, что я одряхлел, станет горло, которое мне перегрызут!

Джима слегка передернуло. Оценка человеческой натуры, в придачу к вчерашнему обжорству, затронула струну куда более чувствительную, чем он предполагал. Но затем ему на память пришла вчерашняя сцена…

– Вчера Даниель чесала тебе за ушами, – вспомнил Джим. – И тебе это нравилось.

– Я ее не просил. Она сама делала это, – недовольно ответил Арагх. – Ха! Вот подожди, она и до тебя доберется!

– До меня?

Челюсти Арагха раздвинулись в беззвучной волчьей усмешке.

– Я-то ее знаю. Ты и твоя чушь барсучья о «даме сердца», Горбаш! Теперь их у тебя две!

– Две? – удивился Джим. – Ты придумываешь байки похлеще моих!

– Я?! Иди и убедись сам. Они с лучником сейчас вон за теми деревьями.

Арагх мотнул головой в сторону леса.

– Возможно, я так и сделаю.

Джим демонстративно повернулся.

– Удачи! – Арагх зевнул и улегся погреться на солнышке, положил морду на лапы и закрыл глаза.

Джим побрел в лес в указанном Арагхом направлении. Он вошел в тень первых больших деревьев, но никого не увидел. Вскоре уши уловили шелест голосов, недоступный на таком расстоянии для человеческого слуха. Он тихо приблизился, чувствуя себя так, будто подслушивает в замочную скважину, и остановился, когда увидел собеседников.

Они стояли на небольшой лесной поляне. Зеленая трава, высокие вязы вокруг, солнце, осветившее их, – картина, которую нелегко нарисовать и в которую невозможно поверить: Даниель, в камзоле и чулках, и Дэффид, под стать ей – идеальная иллюстрация для книги сказок.

Лук и колчан со стрелами висели за плечом лучника. Джим понял, что с ним тот не расстается даже во сне. Даниель, однако, где-то оставила и лук, и стрелы. Она была не вооружена; только нож был заткнут за пояс. Шестидюймовые ножны скрывали от постороннего взгляда шестидюймовый же клинок, на который в рукопашной схватке трудно не обратить внимания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});