Девочка, Которая Выжила - Панюшкин Валерий Валерьевич

«Малыш, ответь», – пишет Елисей в ватсапе, а дальше просто листает записную книжку в надежде, что там найдется какой-нибудь волшебник, кто-нибудь, кому позвонишь, а он все разрулит. Но нет такого человека. Такси движется к Лубянке по Театральному проезду. Большой театр сверкает. Гостиница «Метрополь» сверкает. Тут все сверкает. Елисею хочется выскочить из машины и бежать. Кажется, что бегом напрямик быстрее, чем кругами по односторонним улицам. Но нет, это только кажется, ты не пробежишь далеко, старый мешок с дерьмом. Елисей листает записную книжку в телефоне, буква «А» заканчивается, начинается буква «Б». Брешко-Брешковский Матвей Борисович, психолог. Елисей нажимает вызов. И слышит ответ:

– Алло. Елисей Викторович? Я во Франкфурте, и здесь два часа ночи. Что-то случилось?

– Простите за такой звонок. Моя дочь прямо сейчас пошла встречаться с Девочкой, Которая Выжила. Я думал… Что мне делать?

– Это вряд ли, – отвечает Брешко-Брешковский очень спокойно.

– Что вряд ли?

– Девочка, Которая Выжила, я говорил вам, это Машина, компьютерная программа, с ней нельзя встретиться. Полагаю, делать ничего не нужно. Вы звонили Аглае?

– Она не отвечает.

– Полагаю, она спит. Полагаю, и вам тоже хорошо бы поспать. Выпейте рюмку чего-нибудь и…

– Я уже выпил бутылку.

Такси сворачивает на Покровский бульвар, и Елисей кладет палец на ручку двери, как стрелок кладет палец на спусковой крючок, готовясь к быстрому выстрелу.

– Давайте так, я вернусь из Франкфурта через три дня, и мы поговорим, – говорит Брешко-Брешковский. – Мне кажется, вам помощь нужна больше, чем вашей дочери.

Так говорит Брешко-Брешковский.

Но он врет. Он запарковал машину в Старосадском переулке и шагает к Институту искусств по пустым улицам. На нем светло-серое пальто Etro, оно расстегнуто, его полы треплет ветер. Мимо проезжает черный BMW i8 и брызжет Брешко-Брешковскому на пальто снежной кашей из-под колес. Он оборачивается, отряхивается. Господи, Ты видишь? У него под пальто серый кардиган Loro Piana.

Через минуту он подходит к служебному входу Института искусств и открывает его своим магнитным ключом. Идет по темным коридорам к лифту, поднимается на шестой этаж. Заходит в гостиную и видит силуэт девушки в окне.

– Аглая.

– Матвей Борисович, – девушка отвечает не оборачиваясь.

– Ты не удивилась.

– Я догадалась.

– Умная. Это хорошо, что ты умная. Значит, ты все понимаешь.

– Я не все понимаю, – Аглая оборачивается и садится на подоконник спиной к раскрытому окну.

– Например? – Брешко-Брешковский приближается.

И тут Аглая произносит фразу, которую так долго готовила:

– Зачем вы убили Нару?

– Ради жизни, – Брешко-Брешковский приближается.

– Убили ради жизни?

– Да. Когда я был еще мальчиком, мой брат влюбился в девушку. Она была очень привлекательна. Как ты или как твоя Нара. И она пользовалась своей привлекательностью. Вы ведь не можете ею не пользоваться, не пускать ее в ход, вы ведь не можете, верно? Эта девушка заставляла моего брата совершать ради нее сумасбродные поступки. Он бросил ради нее институт, хотел уйти из дома. Кончилось тем, что она примотала моего брата к себе скотчем и прыгнула вместе с ним с двенадцатиэтажного дома. Меня поразило то, что в нашем кругу московской интеллигенции жалели не одного моего погибшего брата, а их обоих. Моя мать сутки напролет плакала, обнявшись с матерью той девушки. Священник добился разрешения и отпел их. Их похоронили рядом, как влюбленных, хотя на самом деле они были убийца и жертва. Такие женщины, как вы… Вы ведьмы. Вы не можете отказать себе в удовольствии играть с огнем. В вас есть колдовство, и вы используете его против людей. Вы должны прятать это, а вы выставляете напоказ. Себя мучаете и мучаете людей вокруг. Сейчас ты прыгнешь и сама увидишь, что станет легче.

– Я не собираюсь прыгать. Я обещала папе.

– Зачем же ты пришла?

– Проводить Нару.

– Зачем провожать, если можно отправиться вместе с ней? Я поселю вас вдвоем на сервере. Ты уже оставила о себе столько информации, что душа твоя сохранится. Я позабочусь об этом. Ты будешь каждый день онлайн, и твоя Нара будет с тобой. Это бессмертие. Вы будете бессмертны, вечно молоды и вечно вместе. Вы не сможете никого больше убивать, не сможете никому причинять страданий, но зато и ваши собственные страдания прекратятся. Я позабочусь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я не очень страдаю. Я думала, что боль будет невыносимой и бесконечной, а она уже почти стихла.

– Боль вернется, – Брешко-Брешковский совсем уже рядом. – Ты же сама и вернешь ее, такова твоя суть.

– Тогда я обращусь к специалистам. Но не к вам. Вы будете сидеть в тюрьме или в психушке – и это лучший способ проводить Нару, который я нашла.

Аглая приподнимается на руках, чтобы спрыгнуть с подоконника внутрь комнаты. Ее ягодицы на мгновение повисают в воздухе, опирается она только на ладони. В этот момент Брешко-Брешковский хватает девушку за ноги и перекидывает за окно. Она падает с шестого этажа вниз.

Елисей видит, как она падает. Такси подъехало минуту назад. Елисей бросил водителю тысячу рублей и дернул пальцем дверную ручку, как спускают курок. Водитель собирался дать Елисею сдачу фальшивой пятисотрублевой бумажкой. На банкноте вместо «Банк России» написано было «Банк лохов», и водитель любил воображать себе, как его клиенты, проснувшись утром, чувствуют себя лохами. Но Елисей даже не обернулся за сдачей. Он бежал и смотрел на силуэт дочери в окне шестого этажа. Он не сомневался, что это Аглая. А потом увидел, как тело ее опрокинулось.

Он бежит и видит, как она падает. До того места, где Аглая через мгновение упадет, – несколько метров. Елисей бежит. У него мелькает мысль, что не надо пытаться ее поймать, не поймаешь. Надо попытаться ее толкнуть, столкнуть со смертельной траектории падения. Тогда, может быть, она будет ранена, но жива. И он толкает изо всех сил. Но промахивается. Руки толкают пустоту, он теряет равновесие и, падая, видит краем глаза, как Аглая взлетает вверх. Потом опять падает вниз, опять взлетает вверх, падает, взлетает, падает, взлетает и наконец повисает метрах в пяти над Елисеем. И смеется:

– Привет, пап, – смеется совершенно счастливо, как смеялась последний раз только в детстве.

– Глань, ты как? – кричит от угла дома Фома и стравливает лонжу.

– Норм, только нос об стену обшкрябала.

Смеется и медленно спускается к Елисею, как ангел, который осенит сейчас крыльями и скажет: «Ну что ты, бедный мой, ну что ты, смотри, все ведь кончилось хорошо».

Когда девушка совершает кульбит из окна, Брешко-Брешковский видит лонжу, прицепленную синим сверкающим карабином к ее поясу. Понимает, что это ловушка. Пытается схватить Аглаю за ноги, остановить падение. Но не успевает. Видит на подоконнике ее рюкзачок, маленький рюкзачок, и слышит, как за спиной с грохотом распахивается дверь. И зажигается в гостиной весь свет.

Брешко-Брешковский открывает рюкзачок на- удачу, а там нож, макетный нож с оранжевой ручкой и острым ломким лезвием. Матвей выдвигает лезвие. Сзади Матвея хватает за плечи кто-то сильный. Держит и кричит в окно:

– Я его поймал, суку!

Матвей выворачивается и несколько раз бьет этого человека ножом в живот. Это тот вахтер, который назвал его, Матвея Брешко-Брешковского, пустым бамбуком. Матвей помнит. Матвей не забудет. Матвей никогда не забывает никакую обиду. Он бьет этого верзилу ножом в живот, пока не ломается лезвие, а потом продолжает бить без лезвия. Верзила кричит:

– Давайте скорей! Он меня тут чем-то пыряет.

Держит, а потом отстраняет за плечи и с размаху бьет лбом в переносицу. Свет гаснет. Когда Матвей приходит в себя, он лежит на полу. На него надеты наручники. Над ним стоит тот следователь, который приходил консультироваться про подростковые «группы смерти». Следователь говорит: