Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик

Игорь нахмурился.

— Я не страшусь твоего отца, а моего тестя, Владимир… Хотя он и самый могущественный на Руси властитель, я его не боюсь… Тут, в своём княжестве, я хозяин, и ты можешь жить у меня столько, сколько тебе захочется! Вот тут, в Путивле, и живи! Город крепкий, край богатый, дичь в лесах не перевелась — забавляйся охотой, а нападут половцы — защищайся. Путивльцы — воины знатные!

— Благодарю тебя, Игорь. Я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством. Здесь и вправду красиво, как и у нас в Галиче, а главное, тихо, спокойно. Будет возможность и подумать, и почитать, и записать все, что видел, слышал, что пережил.

— Ты летописец, насколько я помню?

— Да! Я вырос среди книг и древних летописей…

— Здесь у тебя хватит времени и читать и писать… Так, Ярославна?

Ярославна глянула на Игоря благодарными счастливыми глазами.

— Да, ладо, мой! Владимир может гостить у нас до тех пор, пока наш отец не дозволит ему возвратиться в Галич… А теперь прошу всех в дом — к столу!

После вечери, на которой присутствовали, кроме князей, бояре, воеводы и лепшие[60] мужи, в гриднице остались только свои — Игорь и Ефросиния Ярославна с детьми, Всеволод с Ольгой Глебовной, Святослав Олегович, племянник Игоря, да Владимир Ярославич Галицкий. Ярославна встала, обвела взглядом длинный стол с пустой посудой после пира.

— Пойдёмте от этого беспорядка к нам в светлицу — посидим вместе по-семейному.

Все перешли в княжеский терем, в просторную комнату.

Здесь было чисто, прохладно, пахло воском от свечи, что потрескивала в бронзовом подсвечнике, и ладаном.

Игорь с Ярославной и дети сели по одну сторону стола, гости — по другую. Старший чашник внёс холодное пиво и хлебный квас, разлил по чашам…

Владимир Ярославич увидел гусли на столике возле окна — взял в руки.

— Позволите? — Посмотрел на Игоря и сестру.

— Просим, просим! — зашумели все.

Владимир прошёлся пальцами по струнам, вслушиваясь в их звучание, а потом тихо запел:

Не буря соколов занеслачерез поля широкие —стаи галок летятк Дону великому!

Кони ржут за Сулою —звенит слава в Киеве…

Его сильный, приятный голос заполнил собою всю светлицу, заворожил сердца всех, кто сидел за столом. Да и сам певец тоже был увлечён песней и звучанием струн — побледнел, прикрыл глаза и вслушивался в последний аккорд долго, пока он не угас в дальних уголках терема. Владимир — красивый, очень похожий на сестру, только черты его лица резче, мужественнее, а волосы более тёмные, почти каштановые.

— Бог мой, это песня Бояна, — прошептал изумлённо Игорь. — Её любит петь мой учитель Славута. Откуда ты её знаешь?

Владимир мягко улыбнулся.

Ну как же! Ведь я зять Святослава Всеволодовича, а Славута — его певец и друг, ученик Бояна. Я не раз слышал от него песни прославленного певца, которого мне уже не довелось увидеть живым. А Славута его знал и многое от него перенял. Больше того, во время нашей свадьбы с Болеславой, покойной моей женой, дочкой Святослава Всеволодовича, он подарил мне переписанные им собственной рукой песни Бояна. Потому и не удивительно, что я многие из них знаю на память.

— Но странно, что ты, князь, сам стал певцом, — вставил своё слово Всеволод. — Я не припомню случая, чтобы такое когда-нибудь произошло в роду Рюриковичей.

— Ну, почему же, ладо мой? — поправила его Ольга Глебовна. — Говорят, князь Ярослав Мудрый, предок наш, и песни пел, и на гуслях знатно играл, и летописи писал. А Владимир Мономах — тоже… Так почему мой двоюродный брат Владимир не может быть певцом? Зачем ты говоришь ему неладное?

Она возразила мужу, но с такой доброй, обезоруживающей улыбкой и посмотрела таким любящим взглядом, припав при этом к нему и поцеловав его малиновыми губами в плечо, что он только развёл руками и погладил её по пушистой косе.

— Но, любимая моя, я не в укор князю Владимиру сказал это, а просто удивился, как он хорошо поёт, — немного смутился Всеволод, явно стараясь смягчить своё необдуманное слово.

Все засмеялись, зная, как сильно он влюблён в свою красавицу-жену и как она умело верховодит им. Они были прекрасной парой: высокий, стройный, плечистый, грозный, вспыльчивый князь и маленькая, красивая, ласковая, как котёнок, княгиня Ольга. И вот этот великан, яростный во гневе и в бою, как тур, неизменно пасовал перед своею жёнушкой, которая очаровательной улыбкой и нежным поцелуем усмиряла самый буйный его гнев и всегда настаивала на своём. И сейчас он оправдывался перед нею, как ребёнок.

Удивлённый князь Владимир Ярославич даже вступился за него:

— Сестрёнка, с чего ты взяла? Князь Всеволод, конечно, и мыслях не имел меня обидеть. Разве умение играть и петь может чем-то унизить кого-нибудь, даже князя? Мой отец, князь Ярослав, и играет, и поёт, доброго ему здравия! А дед Владимир, царство ему небесное, просто влюблён был в песни и музыку, как и в рукописи. Должно и я перенял от него в наследство эту любовь… Если отнять у меня песню, книгу или рукопись — значит вынуть душу из тела, отнять жизнь.

— Как интересно! Так вот ты оказывается какой, братец! — воскликнула Ольга. — Вся Русь тебя знает! Вся Русь про тебя говорит! А мы, твои ближайшие родичи, узнаём тебя последними да и то от посторонних людей. Расскажи, пожалуйста, про себя да про твоё житье, Владимир! Прошу тебя и все мы просим! Ну же!

Под бурным натиском княгини, своей двоюродной сестры, Владимир Ярославич почувствовал, что тоже пришёл в замешательство, но отказать ей был не в состоянии. Он обескураженно обвёл взглядом присутствующих. Но все, даже Ярославна, поддержали Ольгу:

— Просим, просим, княже! Расскажи!

Владимир грустно улыбнулся. В его печальных глазах сквозила глубокая тоска.

Он искательно взглянул на Игоря, словно просил, чтобы тот избавил его от такой тяжёлой обязанности, но Игорь одобрительно кивнул, а вслух добавил:

— Просим, брат. Тут все свои, все тебя любят и сочувствуют тебе. Поделись с нами твоими бедами — и мы их возьмём в свои сердца. Тебе же станет легче.

Владимир вздохнул.

— Может и так. Тогда слушайте.

2

Я имел счастье и несчастье — а почему так, узнаете позже — родиться в семье могущественнейшего на Руси галицкого князя Ярослава Владимировича, прозванного за знания многих языков Осмомыслом. Я, как и все мы, прямой потомок Рюрика, Святослава, Владимира Красное Солнышко, Ярослава Мудрого. Далее мой род идёт от Ярослава Старого через его сына Владимира до галицкого Ростислава, который стал князем Тмутороканским. Там, в Тмуторокане, он был отравлен подосланными из Византии убийцами. Значит, Тмуторокань — тоже моя вотчина!.. Теперь эти земли стали половецкими — богатые и привольные земли над синими морями. Та земля мне незнаема. Я её никогда не видел, но слышал рассказы о ней, о её красе, и в сердце моём с малых лет жила мечта отыскать когда-нибудь путь в неведомый город Тмуторокань. Там какое-то время княжил и мой прадед Володар Ростиславич, но вынужден был — под натиском своих братьев-князей и половцев — оставить эти земли и перебраться в Перемышль, что тоже принадлежал ему. Его сын, а мой дед Владимир, или Владимирко, как его чаще называли и в семье, и в народе благодаря разуму и силе, ещё в далёком от нас 1141 году объединил все галицкие земли, которые с тех пор под его рукой протянулись от Сяна до Дуная и тёплого греческого моря, где когда-то жило родственное нам племя тиверцев, а ещё раньше — германское племя готов, вышедшее с берегов холодного Балтийского моря, того самого, что ранее называлось просто Болотом. Мой отец унаследовал эти земли. Выполняя отцову волю, я не раз спускался по Днестру вниз, до тех мест, которые воспеты готским хронистом, католическим епископом Йорданом в написанной им на латыни хронике «О похождениях и истории готов». Это были счастливые молодые годы моей жизни. Окружённый учёными мужами, обучавшими меня и летописной премудрости, и чужим языкам — греческому, латинскому, угорскому, польскому. Обучали также одни — военному делу, другие — музыке, пению. Я много путешествовал по прекрасной Галицкой земле, воочию видел то, о чём читал в наших летописях, в ромейских хрониках Прокопия, Феофилакта Симокатты, Менандра и в более поздних хрониках Восточного и Западного Рима. Я ходил тропою императора Траяна, по которой ромейские легионы шли из далёкой Италики защищать Дакию от готов и других чужих племён, что нападали с Поля на империю. Взбирался на высокие оборонные валы между Днестром и Дунаем, ночевал на песчаной косе, отделяющей Днестровское устье от моря, и там, под луной, под ласковый шёпот морских волн, мне чудились голоса прекрасных готских дев, поющих на берегу синего моря.

Я не был обделён, повторяю, счастьем с малых лет: целыми днями я просиживал в большой библиотеке, где хранились книги и рукописи моего весьма учёного деда Владимира. И не только читал, но и сам, когда подрос, начал писать — записывать разные интересные бывальщины из жизни Галицкого княжества, его князей и бояр, попов и смердов. Со временем я понял, что получается настоящая летопись и, переписав давние, ещё детские записи заново в толстую книгу, уже осознанно начал заносить в неё наиболее важные события галицкой жизни.