Новейшая история стран Европы и Америки. XX век. Часть 3. 1945–2000 - Коллектив авторов

Тоталитарная коммунистическая модель, сформировавшаяся в СССР, не только базировалась на идеологических принципах марксизма, но и отражала специфику исторического развития России. Утверждение большевистского видения социализма в других странах являлось в значительной степени искусственным и было возможно прежде всего при условии прямого военно-политического присутствия или влияния Советского Союза. Объектом «экспорта коммунизма» стали страны, находящиеся на переходной стадии развития от традиционного к индустриальному обществу, принявшие «догоняющую» модель развития. Противоречия ускоренной модернизации общественного строя создали здесь основу для привнесения тоталитарной идеологии, формирования отдельных институтов тоталитарной государственности. Но реальным результатом синтеза внутренних и внешних факторов развития стало формирование не классической тоталитарной, а скорее авторитарной общественной системы – «левого авторитаризма». За внешними атрибутами тоталитарности советского образца просматривались достаточно традиционные прогрессистские диктатуры, не опирающиеся на массовое политическое движение и ориентирующиеся скорее на решение прагматичных задач экономического развития и политической стабилизации, нежели на воспитание «новой личности», самоотречение во имя «великой цели». К тому же, чем меньшим было прямое влияние СССР, чем глубже шли процессы разложения самой советской системы, тем больше восточноевропейский социализм приобретал специфические черты, соответствующие национальным особенностям тех или иных стран, специфике и уровню их развития. «Реальный социализм» приобретал все более явный региональный и национальный характер.

К началу 60-х гг. восточноевропейские страны оказались перед необходимостью выбора дальнейшего пути развития. После первого шока и эйфории от слома сталинизма пришло время серьезного анализа жизнеспособности социализма в условиях «оттепели», когда исчезла или ослабла возможность прежних силовых, террористических методов социальной мобилизации, быстро утрачивался массовый энтузиазм и вера в коммунистические идеалы. По мере формирования индустриальной экономической базы, роста связанных с нею социальных слоев, их внутренней дифференциацией, естественного развития институтов гражданского общества, соответствующих изменений в социальной психологии правящие коммунистические режимы оказались перед необходимостью выработать новую стратегию. Объективно существовало два возможных пути: либо попытка перейти к строительству «социализма с человеческим лицом», сделав ставку на повышение эффективности экономической системы и рост реального уровня жизни, используя для интенсификации реформ естественную социальную дифференциацию и потенциал новых социальных групп (при сохранении политических атрибутов коммунистических режимов), либо блокирование развития гражданского общества жестким политическим диктатом, сохранение монолитности социальной структуры при отказе от дальнейших экономических реформ. Выбор прежде всего зависел от объективной готовности той или иной страны к дальнейшему продолжению форсированной модернизации и фактически был уже сделан в конце 50-х гг. Новое десятилетие еще больше углубляет наметившийся раскол Восточной Европы на два внутренних субрегиона.

Попытки реформирования социалистической системы. «Пражская весна»

60-е гг. стали наиболее благоприятным периодом для реформирования социалистической модели в ведущих странах Восточной Европы. Объективной причиной активизации общественных преобразований было постепенное исчерпание потенциала экстенсивного экономического развития. Ранее постоянное наращивание человеческих, финансовых, сырьевых ресурсов в основных отраслях обеспечивалось не только идеологически обусловленными приоритетами политики, но и объективными особенностями процесса индустриализации, а также модернизации сельского хозяйства. Радикальная перестройка всей экономической инфраструктуры, основанная на массированных капиталовложениях, сопровождающая ее мощная волна урбанизации, а также помощь извне создали возможность стремительного «расширяющегося» развития экономики на протяжении полутора десятилетий. Но к началу 60-х гг., когда восточноевропейские страны перешли на стадию индустриально-аграрного развития и соответствующие структурные преобразования в целом завершились, источники для экстенсивного наращивания экономической мощи оказались исчерпаны. Созданная же жесткая мобилизационная экономическая модель не обладала эффективными механизмами дальнейшего саморазвития.

Уже «хрущевская оттепель» середины 50-х гг. дала первый толчок для попыток найти более действенные формы экономического регулирования. Но тогда они оказались сопряжены не столько с отказом от базовых принципов командно-административной системы, сколько с видоизменением методов административного контроля и стимулирования. Половинчатость таких реформ стала очевидной в 60-х гг. Противостояние группировок в высшем политическом руководстве СССР, завершившееся приходом к власти Л. Брежнева, обеспечило на несколько лет уникальную возможность развертывания творческой дискуссии о дальнейших путях развития, осуществления весьма радикальных преобразований не только в области управления, но и в сфере трудовых отношений, обмена и потребления. Важную роль в стимулировании этих процессов сыграла реформа Совета Экономической Взаимопомощи, осуществленная в 60-х – начале 70-х гг.

СЭВ как экономическая интеграционная система, по сути, начал функционировать лишь с 1959 г., когда был принят его устав. В 1962 г. на Софийской сессии СЭВ были сформулированы основные принципы международного социалистического разделения труда – специализация и координация. Деятельность СЭВ должна была обеспечить равномерное развитие всех стран социалистического содружества. Поэтому специализация осуществлялась не только в зависимости от наличия природных ресурсов или сравнительных расходов на производство того или иного товара. Стратегической задачей оставалась координация экономического развития стран СЭВ вплоть до формирования единого межрегионального народно-хозяйственного комплекса.

В 1971 г. на Бухарестской сессии СЭВ была принята Комплексная программа сотрудничества, направленная на углубление экономической интеграции, что должно было привести к равномерному распределению производства различных видов продукции между партнерами. Для регулирования межгосударственных расчетов в 1964 г. был создан Международный банк экономического сотрудничества (МБЭС). Тогда же был произведен переход от прежней практики клиринговых расчетов (взаимозачетов) к многосторонним платежам на основе новой расчетной единицы – переводного рубля. Переводный рубль не имел хождения внутри стран. Его эмиссия осуществлялась МБЭС в форме платежей за товары и услуги или путем предоставления кредита. При этом поступление переводных рублей в платежный оборот и дальнейшее их обращение между странами осуществлялось только в безналичном порядке по банковским счетам. В тот же период в рамках СЭВ значительно расширилась практика предоставления инвестиционных кредитов. Наряду с долгосрочными государственными кредитами широко стало практиковаться предоставление коммерческих кредитов на сроки от 5 до 10 лет для закупки машин, оборудования и некоторых потребительских товаров. В 1970 г. начал деятельность Международный инвестиционный банк (МИБ) – банк долгосрочного и среднесрочного кредитования стран-членов СЭВ. Его основной задачей стало кредитование капитального строительства. Преобладающая часть кредитов банка направлялась в топливно-энергетический комплекс, машиностроение, на развитие транспорта.

Трансформация системы межгосударственных экономических отношений в рамках социалистического содружества могла принести реальный эффект лишь в сочетании с реформой всей системы воспроизводства. Наряду с СССР подобные попытки предпринимались в 60-х гг. в ряде ведущих восточноевропейских стран – Венгрии, Чехословакии, Польше, Югославии. В Польше преобразования оказались наименее масштабными. Здесь еще не был исчерпан потенциал успешной реформы второй половины 50-х гг., принесшей значительный подъем сельского хозяйства и обеспечившей более сбалансированное развитие промышленности. При этом В. Гомулка тщательно избегал любых идеологических новаций, опираясь на бюрократические методы управления. Исследования польских экономистов в области моделирования рыночных отношений в условиях социалистической плановой экономики (в частности, работы В. Бруса и авторов из школы экономической кибернетики О. Ланге) не получили практического применения.

Неоднозначными оказались и результаты новой экономической реформы в Югославии. Эта страна первой в послевоенной Восточной Европе получила возможность использовать для наращивания темпов развития помощь крупнейших западных государств. Советско-югославский конфликт стал поводом для активизации экономических и гуманитарных связей США и их союзников с опальной социалистической страной. Уже к середине 50-х гг. американские инвестиции в югославскую экономику достигли 1,5 млрд долл. После нормализации отношений с СССР Югославии удавалось искусно лавировать между двумя военно-политическими блоками, сохраняя статус неприсоединившейся страны и получая серьезную экономическую поддержку с обеих сторон. Значительно снизился и идеологический пафос реформаторства в Югославии. Внедрение модели «самоуправляющегося социализма» все в большей степени рассматривалось именно в контексте экономических преобразований. Выработке их дальнейшей стратегии был посвящен VIII съезд СКЮ, состоявшийся в 1964 г.