Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

На следующий день глубокой ночью Поскрёбышев ввёл Берию и Меркулова в кабинет Сталина. Когда они сели, Хозяин начал своё привычно неспешное движение с трубкой в руке вдоль стола и обратно.

— …Я внимательно ознакомился с делом. Создаётся первое впечатление, что это — результат плохой мальчишеской игры. Но первое впечатление часто бывает обманчивым. Школьников потребуется основательно допросить. Пусть они хорошенько вспомнят всё, сидя за решёткой, но не забывайте — их не надо особым образом обрабатывать. Они ещё дети. Если за ними что-то есть, они в тюрьме и так вспомнят.

Червь сомнения, на прожорливость которого так рассчитывал Берия, вновь дал о себе знать: «Мерзавцы! Как они смели»?!

Сузив глаза и разделяя каждое слово, Сталин медленно произнес:

— Обязательно выясните не только какие конкретные действия они предпринимали в рамках своей антисоветской организации, но и… какие цели перед собой ставили… и… самое главное… стоял ли за ними кто-нибудь из взрослых? А если стоял, то — КТО?!

Сказав эту фразу, вспыливший было Вождь сделал паузу — вдруг резко потянуло сердце. Несколько секунд спустя боль ушла, и Сталин снова успокоился.

— Трогать сейчас родителей считаю нецелесообразным. Посмотрим, что расскажут дети. Занимайтесь пока ими. Ваше дело — довести следствие до конца… снять все вопросы. … сделать картину происшедшего абсолютно прозрачной… объективно прозрачной. Увидите преступный замысел — докажите его. Мы же будем внимательно за всем следить и, когда надо, примем решение… либо о привлечении родителей к делу… либо о его закрытии.

Закончив с указаниями по «Четвёртой Империи», Сталин перешёл к обсуждению остальных насущных проблем.

* * *

После приёма Берия завёл Меркулова к себе в кабинет:

— Ты всё понял?

— Так точно, Лаврентий Павлович! Товарищ Сталин так и сказал: «…либо о привлечении родителей к делу».

— Правильно мыслишь. Но сейчас ещё не время. Ты пока готовь школьников, а «нужную минуту» — тебе укажут. И чтобы никакой отсебятины! Всё строго в соответствии с распоряжением товарища Сталина!

— Товарищ Берия, мне два раза повторять не надо.

— Хорошо. Завтра арестуешь всех. Смотри, чтобы не было провокаций. Микоянша может запросто шум поднять — заведёт Анастаса, а он Хозяина беспокоить вздумает. Этого нам не нужно. Бери их аккуратно. Без следов. И скажи Влодзимирскому, чтобы кололи школьников на противоречиях. Надо — наседок грамотных посади. Если кто-нибудь начнёт давать нужные показания, сразу очными ставками других добивай. Но руки не распускать. Не угрожать иными методами обработки. Ночных допросов не проводить. Режим сделай в рамках УПК. Желаю успеха.

— Спасибо, Лаврентий Павлович. Сделаем всё, как вы сказали.

— Давай!

Когда Меркулов ушёл, оберчекист удовлетворённо потер руки.

«Молодец Берия! Убедил-таки Иосифа! Шлюз открыт! Теперь — дело привычное. Не расколоть четырнадцатилетних сопляков — просто стыдно». — Он радостно подытожил визит наверх, мысленно похвалив себя за настойчивость во время предыдущей встречи со Сталиным.

* * *

Экзаменационная пора в жизни Леньки Барабанова протекала нервно. Причин было несколько — сперва потрясение от событий на Большом Каменном мосту и похорон, увиденных Лёнькой первые, потом был тревожный разговор с одноклассниками и, поначалу, ещё более тревожная беседа у следователя Шейнина. К нему Барабана вызвали с мамой, но прокурорский дознаватель вёл себя мягко и не слишком настойчиво. Это, хотя и придало ему немного спокойствия, но энтузиазма не добавило. И, наконец, сами экзамены, давшиеся участнику «тайной организации» трудно — слишком уж расхлябано он относился к занятиям во время учебного года. Но всё плохое когда-то кончается, особенно у жизнерадостных людей. Закончились и Лёнькины мучения, а тяжёлые воспоминания о недавних событиях жизнь сама выдувала из его головы.

Каникулы принесли свежие впечатления и приятную занятость. Барабан периодически появлялся на выставке и бескорыстно помогал и Тёмке и Реденсу, чтобы потом, по окончании рабочего дня, с головой окунуться в игру. Офицеры, отвечавшие за разделы, благосклонно смотрели на интерес мальчишек к экспонатам, учитывая и то, что один из них — сын начальника.

Но самые счастливые минуты Лёнька пережил, когда родители Ирочки Бусаловой, от которой он обмирал, отпускали её с семьей Барабановых на дачу в Баковку. В Иру влюбился не только Лёня, от неё млели и его родители, Александр Владимирович и Анна Сергеевна.

Так неспешно тянулось барабановское лето. До учебного года оставалось сорок дней.

* * *

Ваня и Серёжа Микояны со дня убийства безвылазно находились в Зубалово. Когда Реденсу и другим родственникам Сталина отказали от дачи, жизнь братьев стала значительно скучней. Раньше огромная мальчишеская ватага, населявшая несколько жилых корпусов, имела на выбор кучу развлечений. Любимым делом было соревноваться в «воздушные бои» на велосипедах. Побеждал тот, кто ударом своего переднего колеса по велику соперника заставлял последнего дотронуться ногой до земли для поддержания равновесия. Само собой, играли и в «казаков-разбойников». На развесистой лиственнице, росшей у «Малого дома», мальчишки устраивали штаб, приколотив между двух больших ветвей пару широких досок. «Казацкий» наблюдатель, размещённый в штабе, руководил поимкой «разбойников». Потом стороны менялись местами.

Все эти забавы стали теперь недоступны, но и без них хватало, чем заняться. В километре текла Москва-река, где находилась лодочная станция. Водных лыж ещё не ведали, но к моторным лодкам привязывали на длинной верёвке широкую доску и поочерёдно катались, сидя на ней. В поместье ребят окружало множество охранников: Лещенков, Сальников, Лукин, Крюков, Щибрик… Последний был сильным шахматистом и учил Микоянчиков играть всерьёз. Остальные тоже сражались профессионально, правда, не в шахматы, а в «козла». Эту игру ребята освоили в совершенстве, особенно Серёжа, ставший постоянным партнером лучшего зубаловского спеца, электрика Коли. В пределах дачи равных им в этом популярном, даже в высших кругах виде спорта не было. А любимым делом были ежедневные тренировки в стрельбе под руководством чекистов. Дальше интересы братьев расходились.

Серго не мог жить без книг. Он и прозвище получил от девчонок из класса Шахурина — «Старый букинист». (Правда, дома у него была иная кличка — «Голод в Абиссинии»[11], за фантастическую худобу.) Внешне Серёжа больше походил на отца, и темперамент у него был в родителей — южный, вспыльчивый. Малоотходчивый, он часто часами бился за свою точку зрения в спорах с ровесниками или обижался, замыкаясь на долгий срок, когда проявлялось несогласие с взрослыми. Всё это, конечно, не имело отношения к Анастасу Ивановичу, чей авторитет был непререкаем.