Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так что же произошло? — вслух спросил я и услышал вот что:
«Я уже мало что понимал: совсем осоловел после… ну…»
— Попойки?
«Поминок!»
— Каких еще поминок?
«Брат у меня помер, ваше высокородие. Вот поэтому я последние дни… и ночи… пил. Фляжка у меня была в шинели, можете сами посмотреть. До смены я уже успел изрядно набраться, а на посту еще добавил: из фляжки потягивал. В ней — самогон, не чета казенке[93], так что — сами понимаете…»
— Прямо поветрие какое-то! — Можайский. — Как вспомню, так вздрогну!
— О чем это вы?
— Когда мы в Плюссе были, нас офицер жандармский самогоном угощал.
Тут засмеялся Инихов:
— Точно-точно!
— Ужас!
— И не говорите!
Инихов и Можайский подмигнули друг другу и замолчали. Чулицкий, еще какое-то время то в одного, то в другого постреляв недоумевавшим взглядом, спохватился, стрелять глазами перестал и, в сердцах махнув рукой, продолжил:
— Причина пьянства городового, равно как и напиток, которым он заливал свои мозги, меня интересовали меньше всего, поэтому я решительно оборвал его на этих подробностях, потребовав говорить по существу.
«Если по существу, то… увидел я, в общем, тень, метнувшуюся из подворотни дома Тупикова. Человек сразу показался мне подозрительным, но сил преследовать его не было… да и желания, если честно, тоже».
— *** с твоими желаниями, — закричал я, — говори!
«Странный был человек. На улице холодно, лед уже на канале, а он — человек в смысле — в одних панталонах, едва ли не босой, в рубашке и накинутом поверх зипуне! Но это бы ладно, а вот то, что случилось дальше, почти меня протрезвило».
— Так что же случилось дальше?
«Сначала он побежал в мою сторону — в сторону площади: я стоял в арке другой подворотни тупикова дома, — но, заметив меня, круто взял к ограждению канала и — я глазам своим не поверил! — сиганул через нее на лед. «Убился! — промелькнуло у меня в голове. — Как пить дать, убился!» И тогда я тоже бросился к ограждению и, подбежав к нему, посмотрел вниз. Человек, однако, был цел и невредим: поднявшись, он побежал через канал. Я прыгнул за ним».
— Зачем?
«Да как же, ваше высокородие? — городовой казался искренним в своем недоумении. — Это ведь уже совсем ни в какие ворота! Прыгать на лед через ограждение! Виданное ли дело? Да еще и в таком виде!»
— В рубашке и босым?
«Так точно».
— А если бы, — не сдержался я, — в валенках и в тулупе?
Городовой растерялся:
«Не было на нем валенок…»
— Дурья твоя башка! — честное слово, я взорвался. — Причем тут валенки?
«Так ведь и я говорю, что валенок на нем не было. Он был…»
— Хватит, — я замахал на олуха руками, и он запнулся, — продолжай!
Городовой как-то особенно тоскливо вздохнул:
«Вас не поймешь, ваше высокородие: то хватит, то продолжай…»
— Тьфу ты! — я сплюнул на пол камеры. — Да говори уже: что было дальше?
«Ну, дальше я за ним побежал. Но не догнал: он провалился под лед. Тогда я и сам распластался и сунул руки в воду: веревки обвязаться у меня не было, да и времени на это — тоже; пришлось понадеяться на удачу[94]».
— И?
«Повезло. Ухватил я его сразу и подтащил обратно к полынье. Вот вытащить на лед было сложнее. Но и с этим удалось справиться. Однако…»
— Что?
«Услышал я крики. Огляделся и человека бегущего приметил. Он бежал по Офицерскому мосту, бешено махал руками и… ну, вообще всем своим видом был похож на человека, который вот-вот на помощь придет! Вы знаете, ваше высокородие, со стороны замка[95] к воде есть спуск…»
— Знаю.
«…вот к нему-то он, очевидно, и несся».
— Ты решил подождать?
«Никак нет, ваше высокородие, что вы! Медлить было нельзя: провалившийся под лед малый стремительно замерзал. Я начал срывать с него одежду, чтобы после укутать в собственную шинель, но…»
— Хватит нокать! Что — «но»?
«Случилось совсем уж страшное. Едва я раздел бедолагу, как лед снова разверзся, и… вы понимаете… ну… всё! С концами! На этот раз я сделать уже ничего не смог».
— Городовой замолчал, я тоже не торопился с репликами. В принципе, рассказ олуха казался правдивым, но был ли он таковым на самом деле? Это сейчас я за глаза называю городового всякими бранными прозвищами: он и впрямь оказался дураком. Но тогда я этого знать не мог и должен был допустить, что передо мной — хитрец, каких свет не видывал… впрочем, отчего же — не видывал? Так ли уж много нужно ума, чтобы соотнести собственное поведение с поведением очевидцев? С другой стороны, я решительно не видел причин, по каким городовой — пусть нетрезвый, пусть с осоловевшими мозгами — мог наброситься на случайного прохожего. Да не просто прохожего, а явно не имевшего зажиточный вид. Зачем? Чтобы поживиться кальсонами? Зипуном? И вот еще, кстати: а что вообще человек в таком виде делал на набережной? Почему, бросившись бежать, он, рискуя убиться, спрыгнул на лед, а не помчался — если допустить, что городовой все-таки грабежом решил промыслить — под защиту других полицейских? Ведь совсем неподалеку были и другие посты! Значит, у него были причины избегать полиции? Но если так, то получается, он сам был в чем-то нечист?
«Ваше высокородие! — прервал мои размышления городовой. — Я вот еще что припомнил: когда меня повалили, я мордой ткнулся прямо к карману зипуна. Из него торчала пачка бумаг. Мне показалось, что это — облигации».
Я так и подскочил:
— Облигации?
«Очень похоже!»
— И настолько много? Целая пачка?
«Да».
— А что за облигации, ты не приметил?
Городовой сосредоточился, лицо его сморщилось. Протекли секунда, другая, третья… И память выдала ему:
«На уголке, среди завитушек, стоял вот такой значок, — городовой попросил у меня бумагу, и я протянул ему свою памятную книжку и карандаш, — и были отпечатаны цифры: 19.15.6.»
— В значке, господа, я моментально узнал британский фунт стерлингов. А цифры…
— Девятнадцать фунтов, пятнадцать шиллингов, шесть пенсов! — Кирилов.
— Точно.
— Это — облигация номиналом в сто двадцать пять рублей правительственного займа девяносто девятого года… да не смотрите вы так на меня! У меня есть такие: как же не узнать[96]?
— Я и не смотрю, — Чулицкий отрицательно помахал указательным пальцем, — просто диву даюсь!
— Не понял?
— Не берите в голову: это я о своем…
Кирилов нахмурился, но Михаил Фролович тут же развеял его подозрения:
— Нет-нет, Митрофан Андреевич: это я, повторю, о своем! Видите ли, я тогда здорово опростоволосился!
— Как так?
— Просто. Городовой еще и цвет облигаций назвал, а он меня ничуточки не насторожил. Понимаете? А ведь мне полагалось бы сразу понять, что речь шла о фальшивках!
— Что же это за цвет?
— Обрез настоящих бумаг выполнен в коричнево-серо-стальных тонах, а городовой сказал — в коричневом. Он еще и о краске что-то добавил — то ли пачкалась она, оставляя пятна на льду, то ли еще что-то, — но я не обратил на эти его слова никакого внимания. Меня целиком поглотила мысль, что бумаги могли быть крадеными, а теперь еще — и дважды: одежда-то осталась лежать там, на месте, где повязали городового, и как знать — не покопались ли по ее карманам мародеры?
— М-да…
— Вот именно. Как ошпаренный, я бросился прочь из камеры, провожаемый криками городового, который не мог понять, что же с ним будет дальше и как скоро его выпустят из предварительного заключения. Вернувшись к толпе перед участком, я схватил за локоть отставного и буквально потащил его за собой: к каналу. Добежали мы быстро — куча людей за нами, — а когда уже бежали по мосту, я с ужасом увидел, что к спуску от полыньи быстро шел хорошо одетый господин, что-то прятавший по карманам. Выхватив свисток, я дунул в него, но куда там! Господин взлетел — ни разу, гад, не поскользнувшись — по наклону спуска, прыгнул в коляску и был таков! Но больше всего меня разозлило то, что уже стоявший подле полыньи и валявшейся там же одежды городовой — другой, разумеется, с Театральной — прошляпил всё это или не пожелал вмешаться. Оказавшись рядом с ним, я чуть ли не за шиворот его прихватил, чуть ли не с кулаками на него набросился… а он огорошил меня заявлением:
«Ваше высокородие, так ведь из наших он, офицер, не мог я ему отказать!»
— Из каких наших, — заорал я и затопал ногами, но тут уже меня схватили за плечи:
«Не топайте, ваше высокородие, не топайте: провалимся!»
— Это отставной проявил благоразумие. Но городового из хватки я все же не выпустил: «Из каких наших? Какой еще офицер?»
Раздался смешок.
Чулицкий вскинулся в его сторону и уставился на едва сохранявшего серьезность Гесса. Вадим Арнольдович сдерживал себя, но с большим трудом.
- Можайский — 2: Любимов и другие - Павел Саксонов - Детектив
- Можайский — 4: Чулицкий и другие - Павел Саксонов - Детектив
- Можайский — 1: начало - Павел Саксонов - Детектив
- Смерть с пожеланием любви - Алёна Белозерская - Детектив
- Альтернативная личность - Александр Диденко - Детектив
- переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов - Детектив / Повести / Триллер / Разная фантастика
- Мёртвая вода - Инна Тронина - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Год сыча - Александр Аде - Детектив
- Белая фарфоровая кошка, которая слишком много знала (СИ) - Николаев Иван - Детектив