Поляна, 2013 № 03 (5), август - Журнал Поляна

«Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо».

«Жить не обязательно. Плавать по морю обязательно».

«Кто на море не бывал, тот не жил на свете».

«Плавать по морю необходимо, жить необходимости нет».

Последний вариант и был принят за наиболее близкий по смыслу к оригиналу. Но и он не передает всей чеканной гордости, всей высокой жертвенности, всей дерзости изречения Гнея Помпея.

В бытность свою консулом Римской республики Помпей получил от сената полномочия на закупку пшеницы в Африке. В Италии случился неурожайный год, и Рим остро нуждался в хлебе.

Когда корабли были уже загружены и стояли у причалов, готовые к отплытию, неожиданно разразилась буря, грозившая сорвать корабли с якорей и выбросить их на берег. Единственным спасением было презреть опасность и выйти в море. И Помпей обратился к матросам флотилии с короткой речью:

«Мужи римские! Выйти в море необходимо, жить необходимости нет!» И первым шагнул на сходни. И моряки, все как один, заняли свои места у такелажа.

29. Старый костер

«Неужели весь экипаж погиб в ледяной воде или разбился о скалы во время шторма?» — Гарт вспомнил себя самого на гребне стремительно несущейся к берегу прибойной волны, и мороз прошел между плеч.

«От скал тех каменных у нас, варягов, кости. Мы в море родились, умрем на море!»

Смотреть на море расхотелось. Он вышел на кромку берега и прошелся туда-сюда в надежде найти следы потерпевших кораблекрушение в давние-предавние годы. И обратил внимание на песца. «Домашняя животная» лежала, свернувшись клубочком, на ярко-зеленом мху и внимательно наблюдала за человеком. И это моховое пятно имело четкую круговую форму, чего никогда не бывает в тундре. А в тундре никогда ничего не бывает просто так.

Гарт шуганул песца шлепком по заду. Черныш обиженно тявкнул и отскочил. Гарт наклонился, запустил обе руки в эту плотную зеленую шубу и рванул ее к верху. Черные зерна блеснули в зелени. Набрал горсть. Древесный уголь. Старый, полураспавшийся. Между пальцев можно растереть. Сашка снял весь слой мха.

Вот так новости!

Открылось кострище.

С толстенным слоем углей.

Здесь жгли огонь не один день.

Все ясно. А же где стояла палатка?

А вот! Рядом с огромным длинным валуном, который, как динозавр, выставил свой зубчатый гребень из мерзлой глины — ровная ярко-зеленая площадочка. Сашка снял мох и с нее. Открылись лежащие рядом три широкие, толстые доски. Охотник поднял одну. Строганая. Верхняя сторона, изъеденная гнилью и мохом, крошилась под пальцами. Нижняя, лежавшая на мерзлоте, — почти как новая.

Максимум двое могли уместиться на такой малой площади. Где же стояли остальные палатки? Поиски ничего не дали. Лишь несколько остатков колышков, беспорядочно набитых вокруг досок, освободил Гарт из-подо мха. Значит, не было палатки, значит, просто обрывки паруса натянули от дождя и ветра.

Неужели только двое моряков спаслись в тот несчастливый день? Сашка еще раз обошел остов корабля кругом. Внимательно осмотрел каждую досочку сохранившейся носовой части обшивки. Но если была какая-то надпись, то краска давно осыпалась от дождя и мороза. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы на углях вырос мох? Чтобы толстый слой мха вырос на мертвом, сгоревшем дереве?

Где-то в этих местах погибла в 1913 году экспедиция геолога Владимира Александровича Русанова на судне «Геркулес». Искали экспедицию в 1914 и в 1915 году. Моторная шхуна «Эклипс» под руководством знаменитого норвежца капитана Отто Свердрупа вышла на поиски из Архангельска, имея радиостанцию на борту, но сама попала в ледовый плен. Близ устья Нижней Таймыры «Эклипс» вмерзла в лед и зазимовала.

Ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач» под общим руководством капитана Бориса Вилькицкого вышли из Владивостока, двигаясь Северным морским путем к Архангельску. В августе 1913 года, встретив на траверсе мыса Челюскина непроходимые льды, Вилькицкий приказал отвернуть к северу. Так был открыт огромный архипелаг: Земля императора Николая Второго, который большевистское правительство переименовало затем в архипелаг Северная Земля.

«Navigare necesse est…»

30. Беседа с Чернышом

Увидев, что человек копается в земле, Черныш тоже стал с деловитым видом нюхать мох и раскапывать-разрывать его передними лапками. И не без результата. Вскоре он выкопал половинку нижней челюсти оленя с отлично сохранившимися зубами и несколько тонких нерпичьих ребрышек.

— Вот спасибо, помощник хвостатый! Дай поглажу тебя по головке. Заслужил! Теперь я вижу: эти люди здесь охотились!

Но Черныш тявкнул и отскочил. Во всем он доверял человеку, но притронуться к своей голове не разрешал.

— Ну, вот! Я приручить тебя собрался. А ты все как дикий!

— Вау! (А мы, песцы, не приручаемся!)

— Так уж и не приручаетесь? Ты же почти совсем ручной. И еду из моих рук берешь, и спишь рядом, и не обижаешься, если наругаю или шлепну тебя за проказы. Давай будем жить вместе?

— Вау! (Нет, мы — кочевники. Мы любим бегать, разные другие места узнавать. Я тоже скоро убегу, а за еду спасибо, кто ж от еды откажется?)

— Говорят, вашего брата и на паковом льду видели, далеко-далеко от земли. Что же вы там едите? Ведь ни лемминга, ни куропатки там днем с огнем не сыщешь?

— Вау-вау! (Зато медведи есть!)

— Вам удается загнать и сожрать медведя?

— Вау! (Сожрешь его, раскатал губу! Он сам кого хочешь сожрет!)

— Не пойму тогда…

— Вау! (А мы за ним ходим. Добудет мишка нерпу или моржа, все ведь не съест. Всегда останется мясо на косточках, лапки, морда, ласты, шкура. А тут и мы…)

— Так он делится с песцами? Не знал, что они такие благородные животные!

— Вау-вау-вау! (Какой там «благородные»! Обжоры еще те! Но глупые. Ты видел, как медведь добытую нерпу жрет?)

— Только в бинокль.

— Вау! (В бинокль всего не углядишь… Если мишка сытый, он лишь жирок объест с нерпы добытой. А всю тушу бросает и уходит за новыми приключениями. И тут нам пир горой! Все, кто из нашего брата есть в окрестностях, все прибегают на свежину. Важно быстрее бургомистров успеть. Совсем негодная птица. Начисто острым клювом все выклюет, ничего не оставит. Мало того: если зазеваешься, и тебе глаз выбьет, а потом и заклюет насмерть. Ну, естессно, и мы их тоже… Ляжешь на бережку, мертвым прикинешься, а одним глазом смотришь. Ну и… в общем, как повезет…)

— А если мишка голодный?

— Вау! (Тогда все сожрет, ни кусочка не оставит. Но шкуру не ест и на ластах довольно жил останется, чтобы погрызть раз-другой и наесться. Мы, песцы, народ не привередливый, ни шкурой, ни жилкой не брезгуем. Даже каменно-замерзшее мясо едим. Подышим-подышим на него, оттаиваем и грызем.)

— И что, «босые» не гоняют вашего брата?

— Вау! (Еще как гоняют! Тут гляди в оба! Не успеешь увернуться, такую плюху получишь — летишь, как чайка!)

— Так что же вы в тундре не живете? Мышей не едите?

— Вау! (Как это не едим? Лемминг — основное наше питание. Только не каждый год они бывают, мыши эти. И потом, тяга к странствиям у нас, охота к перемене мест, немногих добровольный крест, как вот у Онегина вашего, помещика богатого. Тоже ведь не сиделось ему: и там и сям наследил…)

— Н-ну, ты грамотный? Прям редкостный песец! Где учился-то?

— Вау-вау-вау! (До всего сам доходил… На заброшенных зимовках книжек навалом, на берегу моря — всяких фляжек из-под духов-шампуней, — начитаешься и нанюхаешься до одури! Мочевой автограф, если ты воспитанный песец, оставишь: «Нюхал, читал и пробовал на зуб недоросль Черныш», и бежишь себе дальше.)

— Мое уважение к Вам, о недоросль Тундры, высокоученый Черныш, многократно возросло! — Гарт шаркнул ногой по щебенке и склонился в поклоне, — ныне же властью, данной мне свыше, в ознаменование великих подвигов Ваших, произвожу Вас в графское достоинство и рекомендую всем именовать Вас не иначе как Его Сиятельство, Граф Чернышов-Таймырский! В награду же Вам — съедобная медаль, каковая будет выдана немедленно и без судебных проволочек!

— Вау-вау-вау! — обрадовался Его Сиятельство, встал на задние лапки и исполнил Танец Тундрового Песца. Был награжден «медалью» в виде куска вяленой оленины и приступил к трапезе.

(Продолжение следует.)

Уильям Шекспир

(Перевод Татьяны Фетисовой)

Сонеты Шекспира издавна привлекают взоры читателей и переводчиков. Многим, конечно, знакомы, ставшие «каноническими», переводы С. Маршака. Некоторые современные переводы известных сонетов, на наш вкус, также заслуживают внимания.

Сонет XXIII

Как тот плохой актёр, не затвердивший роль, и как чудовище, чьё сердце зломСочится, я весь во власти двух невзгод — смущения и робости, и вместе с темВосторга, восхищенья — до беспамятства и до потери разума. И вот, робея,Путаюсь в словах любви, которые уже века закреплены в надёжных документах,

Их формула бесспорна, её писали сотни тысяч раз, произносили наизусть любвиВоеннопленные. И как титан под тяжестью своей невыразимой мощи слабеет,Падает, сметая города, леса и рощи, так я теперь владею только взглядом и лежу,Поверженный во прах. А красноречие мое — немой толмач сгорающего сердца,

Молящего в тоске, взыскующего строго, награды жаждущего. Но что емуНаграда? Ах, она давно присуждена владельцу языка, сказавшему что надоКогда надо. А я молю лишь об одном — учись читать, чтобы понять то,Что написано моею онемевшею любовью. Глаза, способные к тому, обычно

Служат тонкому уму, любовномуТаланту у особы благородной крови.

Олег Солдатов