Игра в поддавки - Александр Митич

А Вычет… верит?

Раз пошел за мной — наверное, верит. Что еще ему остается? Я думал, выздоравливает парень, скоро можно будет поворачивать оглобли назад, но сегодня посмотрел на него и понял: каким я его нашел в Новосибирске, таким он и остался. Такие мозгляки, как он, как раз самые упертые. Что он делать будет без меня, без Зоны, без надежды? Отними у него надежду — потоскует немного и в петлю полезет. Тут не ходи ни к доктору, ни к гадалке — все невооруженным глазом видно.

В армии парень не служил, вот что я скажу. Это тоже диагноз. Из меня, лоботряса, срочная служба человека сделала, хотите верьте, хотите нет. И все у меня в порядке, и дурных мыслей в голове не имею. Нормально живу, не хуже других. А что в Зону снова потащился и родственника с собой поволок — это мой каприз. Или ностальгия, а может, даже хобби, называйте как хотите. Отними у мужика хобби — он себе другое хобби найдет. Отними другое — водка сойдет за хобби. Ада мне грандиозный скандал устроит по возвращении, она этого не понимает…

Опять глаза слипаются. Ну хоть бы шорох какой послышался неподалеку! Нет, какое-то шуршание в развалинах слышится, доносится, наверное, из подвалов, но оно уже давно слышится и вряд ли чем-нибудь нам грозит. Еще тихое «бур-бур-бур» иногда долетает оттуда же и тоже приелось. Реальная угроза уже проявилась бы.

— Слушай, — говорю, борясь с сонливостью, — а почему ты не остался в Штатах?

— А зачем? — вопросом на вопрос отвечает Вычет. — Мне и дома хорошо… было.

Ну да, хорошо ему с его зарплатой! Хотя он вроде какие-то гранты получал, деньги у него, наверное, были. За параплан-то с моторчиком платил он, а я только выбирал товар… А что до его ненаглядной Катей, то в Америке от лейкемии мрут точно так же, как у нас. Может, не так скоро, если деньги есть, но излечиться — шанс призрачный.

— Не пригласили, что ли, остаться? — продолжаю допытываться я.

— Приглашали. Я как раз доказал одну теорему, необходимую для решения проблемы Навье-Стокса, но тебе это, наверное, не интересно…

— Насчет теоремы — в точку попал. Что мне до твоих теорем? А почему все-таки не остался?

— Так… — нехотя говорит он, щурясь на огонь. — Не понравилось.

— Может, расскажешь?

— А, ерунда… С начальством не спелся. Всякому хочется раньше других решить проблему Навье-Стокса. Не слыхал о такой? Если коротко, то речь идет о создании обобщенной математической теории для описания турбулентности. Там приз — миллион долларов. Мне предложили другую тематику, а она не ахти какая интересная…

В этом весь Вычет. Чем больше я его узнаю, тем больше убеждаюсь: марсианин он. Хотя… может, это его заокеанские коллеги — марсиане? Ведь считают же они на полном серьезе, что любой человек из немытой России или, допустим, из не более мытого Пакистана спит и видит, как бы переехать на жительство в их замечательную страну… А Вычет чему-то усмехается.

— Знаешь, — говорит он, — меня только тогда там зауважали, когда я отказался остаться у них…

Мы долго молчим. Я старательно отвожу глаза от костра — хочется смотреть на пляску оранжевых языков, а надо смотреть во тьму, иначе подкрадется тот же снорк и напрыгнет. А уж тогда шансов у жертвы почти нет — эта тварь невероятно сильна и столь же невероятно быстра. Сломает шею или перекусит горло быстрее, чем успеешь сказать «мама». Снорки человекоподобны, но есть в них что-то от леопарда. Защита только одна; обнаруживать их заблаговременно. К нашему счастью, они не охотятся стаями и не используют сложной тактики.

Считается, что они произошли от людей — от тех немногих людей, что после Первого взрыва вернулись в тридцатикилометровую зону вокруг ЧАЭС и всеми правами и неправдами продолжали в ней жить.

Сколько их было? Человек триста будто бы. Не ужились на новом месте, а может, им там ничего и не предложили, — ну и затосковали по родным местам. Вернулись. Радиация — кто ее видит? Жили себе как привыкли жить, копаясь на огородах, разводя скотину, наотрез отказываясь уезжать… ну и дождались Второго взрыва. Страшные вещи творит с людьми Зона! Второй взрыв сделал с ними то, что хуже смерти, только они этого не поняли — им уже нечем было понимать. Снорки, бюреры, псевдогиганты — все они скорее животные, чем люди, особенно их второе поколение. А контролеры — наоборот, скорее люди, чем животные, хотя их правильнее было бы назвать инструментами Зоны. Из кого Зона фабрикует контролеров — из тех, кто попал под Второй взрыв или из зомбированных сталкеров? Скорее второе. чем первое, хотя доказательств у меня никаких. Я в очередной раз осознаю, что очень многого не знаю о Зоне. Размножаются ли, например, кровососы? Кто они — просто уроды или новый биологический вид? Понятия не имею. Ни в «Харчах», ни в «Ста рентгенах» на эти вопросы не ответят, лишь оборжут любопытного за странные фантазии. И то сказать, на кой хрен сталкерам нужно знать все это? Им надо уметь выживать в Зоне, и только. Что знает о фотосинтезе грызущая лист гусеница? Ей бы брюхо набить, да чтобы птицы не склевали и муравьи не погрызли…

И я бы не задавал себе этих вопросов, если бы не Вычет. Близ умника обычно чувствуешь себя дурак дураком, а на поверку выходит, что сам понемногу умнеешь.

Само собой, это происходит только в спокойной обстановке. Когда нужно действовать, роли меняются, и тогда я умный. Вычет очень неплох, но, если бы не его личные обстоятельства, я взял бы в напарники кого-нибудь вроде Гляпы. Этот мыслит конкретно и никогда не задаст вопроса, чем питаются псевдогиганты, а поинтересуется, как с ним не встретиться, а уж если напоролись — как его валить.

Так и живем. Будь Вычет менее деликатен, он сказал бы, что сталкеры — тоже фауна Зоны. И немедленно получил бы в лоб.

Но до чего медленно ползет время! Глаза опять слипаются, и я встаю, заставляя себя с хрустом потянуться. Сажусь, проходит пять минут — и вновь я готов незаметно для самого себя ускользнуть в сон Начинаю злиться. А вот хрен тебе по всей роже, сталкер Чемодан, не дам я тебе уснуть! Терпи, гад!

Пересаживаюсь на другое место — и сна ни в одном глазу. Сразу-Как будто крепкого кофе выпил большую кружку. Интересненько!

— Сядь-ка там, где я сидел, — командую Вычету.

— А что?

— А ничего. Пересядь, я сказал.

Пожав плечами, он повинуется — и почти сразу начинает клевать носом. Ага, вот оно в чем дело! Выходит, не так уж я вымотан, как мне только что казалось.

— Вернись обратно.

Он встает, как лунатик, но секунды через три — вновь огурчик. — Аномалия?

— Угу, — отвечаю. — Несмертельная.

А сам думаю, что это еще как сказать. Вот подсел бы Вычет ко мне поближе — и захрапели бы мы в два горла. Подходи любой мутант и вонзай клыки.

— И много в Зоне таких несмертельных аномалий?

— Хватает. Передай-ка мне детектор.

Вычет в недоумении — неужели эти мелкие, как коровья лепешка, и в общем-то не шибко вредные аномалии ловятся детектором? Естественно, не ловятся, но у меня другое на уме. Детектор фиксирует крупную органику, в том числе холоднокровную, и ночью от него подчас больше пользы, чем от глаз.

Так и есть, метрах в сорока за кучей мусора таится что-то. Потом удаляется — совершенно неслышно, будто на кошачьих лапах. Снорк? Очень может быть.

Больше ничего достойного внимания на экранчике детектора нет, а в подземельях слышится какая-то возня, но она давно слышится и вроде ничем нам не угрожает. Неужели ночевка у Радара сойдет нам безнаказанной? Если когда-нибудь судьба вновь занесет меня в «Харчи», буду рассказывать, как мы замечательно переночевали здесь, и заслужу славу первого враля в Зоне.

Ага, как же! Вычет внезапно взвизгивает и пытается вскочить, а за его тощей задницей тянутся какие-то нити — тонкие, белесые и упругие. Мое мачете уже у меня в руке, рвусь к пойманному напарнику — и сам чувствую, что попался. «Подъем!» — ору спящим, а сам режу, режу эти чертовы нити, которые вовсе не нити, а гифы хищного гриба, и они лопаются с тупыми хлопающими звуками, как туго натянутые веревки. Прочные, заразы, и пружинистые, их не перерубишь, можно только резать. Ну, мое мачете сработано из рессорной стали, заточку держит… Хвост и Гляпа уже на ногах и высматривают по сторонам, они не схвачены, гриб начал с нас. Караульные, тоже мне!

«Воры сторожа украли». Стыдно. Наконец освобождаюсь сам и освобождаю Вычета. Перерезанные нити свисают с нас, как шерсть. Йети! Знаю, что они постепенно отвалятся сами, но пытаюсь оторвать их. Тьфу, мерзость какая!..

— Гриб? — спрашивает Хвост, зевая.

— Он самый.

— Тогда надо перебираться. Тьфу, зараза, только прилег…

— А напрасно, — доносится до нас усиленный мегафоном насмешливый женский голос.

Первое, что я чувствую, — мгновенно выступивший пот на всем теле. Со мною это бывает. Неприятно, но все-таки лучше, чем внезапная медвежья болезнь с испугу. Во второе мгновение до меня доходит, что не всё, наверное, так плохо. На нас не напали внезапно, а подали голос. Это хороший знак, хотя, разумеется, еще ничего не решено.