Помело для лысой красавицы - Маша Стрельцова

— Ладно, Лисонька, с тобой хорошо, однако если я тебе не нужна, то я отчаливаю на работу, — Ленка встала из-за стола, оставив недоеденный блинчик и пошла к себе в комнату.

— Куда торопишься-то? Времени еще полседьмого! — посмотрела я на часы.

— Лешку забрать надо от матери, — крикнула она уже с лестницы.

Вот так…

У людей у всех свой мирок.

Дети, матери.

А у меня мать в заложниках по моей вине, я же все страдаю по мертвому возлюбленному.

«Страдалица», — до ужаса ехидно прокомментировал внутренний голос. Я его издевки не поняла.

Ленка ушла, а я все сидела в задумчивости над блинчиками. Мне было интересно, что понравилось бы Сашке — с вареньем или со сгущенкой? И ведь не позвонить, не спросить…

Кстати, насчет позвонить!

Я достала из кармана Сашкиной рубашки крохотную трубку телефона и набрала Оксанин номер.

— Алло, — вымученным голосом произнесла она.

— Это я, Мария, с тобой все в порядке? — встревожилась я.

— Да приболела, кости ломит, зубы болят так, что хоть на стенку лезь! — со слезами в голосе сказала она.

— Бог ты мой!!! Ты хоть таблетку выпей, Оксаночка!

— Уже, жду, пока подействует, — еле проговорила она.

— Зая моя, — с состраданием сказала я. — Кольцо я тебе достала. Давай привезу, да обезболивающего захвачу.

— Достала? — неверяще прошептала она.

— Я же поклялась, — горько усмехнулась я.

— Родная ты моя! — голос ее подозрительно задрожал. — Я уже и надежду потеряла…

— Ложись в постельку, я приеду сейчас, — велела я.

— Мария, — вздохнула она. — Давай по-другому сделаем. Шабаш сегодня за Колосовкой — помнишь? Можешь туда перстень привезти, а то я весь день буду болеть сегодня?

— Вообще-то я не собиралась на шабаш, чего мне там теперь делать, — подняла я бровь.

— Уважь уж меня, — вздохнула она. — Мне перстень сегодня ночью потребуется, да вот видишь, не смогу я его у тебя раньше забрать. Одной мне надо сейчас побыть, уж не обижайся на старуху. А так — приехала бы туда на часишко раньше, да и передала бы колечко. Я костер там раскладываю в этот раз, так что буду раньше всех остальных, не хочешь с бабами встречаться — не надо.

Я помолчала, раздумывая. Против — я не считаю нужным больше появляться на ведьминском профсобрании — что с меня взять, какая я теперь ведьма? За — я смогу поспать. А спать хотелось ужасно, если честно. Шутка ли — восьмой час утра, а я опять сутки на ногах.

— Хорошо, — наконец сказала я. В конце концов, как сказала Оксана, встречи с коллегами можно избежать. Ну не хотела я показываться им в столь жалком виде!

— Тогда — до встречи, золотая моя, — сказала Оксана.

— До встречи, — кивнула я.

После чего встала из-за стола, вымыла посуду и пошла в спальню. Там с наслаждением упала на мягкий матрас, укрылась легчайшим пуховым одеялком и провалилась в сон.

Сон мне снился не к добру. Прехорошенькая кошечка терлась об мои ноги, а я гладила ее, брала на руки и играла с ней. Черт возьми! Потом, когда я проснусь, я обольюсь холодным потом — ведь кошка во сне — это вернейший признак беды. Да-да, мелкие котята — к мелким неприятностям, большая кошка — к катастрофе. И единственный способ избежать их — во сне убить этих милых зверушек.

И видимо, мое подсознание все же это вспомнило. И я, которая во сне, взяла кошку за шкирку, решительно пошла в туалет и стала топить ее в унитазе. Почему именно там? А кто знает. Сон — он сценария не спрашивает.

Я не смогла.

Я вытащила ее, мокрую, несчастную и полумертвую.

Больше мне снов до утра не снилось.

Я сказала до утра?

Привычка, не более того. На самом деле проснулась я в девять часов вечера. Я проспала одиннадцать часов. Встала, протерла глаза и пошла варить кофе. По пути взглянула в зеркало — черные круги у глаз меньше не стали, сон красы мне не прибавил. Да и с чего бы она взялась, beauty sleep — только до полуночи!

На кухне включила кофеварку, сунула ломтик хлеба в тостер, и тут на глаза попался отрывной численник. Мимоходом оборвала вчерашний листик и взглянула на сегодняшний.

Был обычный день, ничто не предвещало неприятностей — пятница, тринадцатое, Луна в Козероге, полнолуние. Еще бы мне кошки не снились.

Я быстренько сжевала тосты с кофе, глотнула настоя, умылась и надела парик. Кольцо в кармане куртки — я готова! Сумку я брать не стала — больше я никуда не планировала заезжать.

К Колосовке я подъехала уже ночью. В декабре одиннадцать вечера — глубокая ночь. Я катила по замерзшим лужам, вспоминая дорогу. Осторожно проехала насквозь деревеньку, разбудив местных собак, которые тут же слаженным воем меня облаяли. Потом въехала в лес, начинающийся сразу за околицей и мысленно застонала — лужи на дороге были — моей машинке по крышу. Одна надежда — что они промерзли и выдержат, иначе никакая техпомощь не спасет, не поедут они из города сюда меня вытаскивать.

Бог миловал. Я осторожненько проползла с пяток километров, бросила машину около кривой сосны и свернула на неприметную тропинку между елок. Ноздреватый декабрьский снег тут же забился мне в ботинки, а потревоженные елки кинули мне за шиворот приличный сугробик. Я спохватилась, достала фонарик и посветила вокруг. Так и есть — дарственный пенек был в двух шагах, на нем уже был расстелен чистый платок и положены ватрушки с творогом и яичко. Оксана значит уже на месте. Я порылась в сумке и положила на платок свое угощение — для лешего я запекла в духовке бутерброды с сыром и колбасой.

— Будь лес не серым волком, ни черным вороном, ни елью седой, а доброй тропой, — пробормотала я негромко. Запирать заклинание словами-замком я не решилась, для этого требовалась Сила. Смешно, но я дико боялась своей собственной Силы — слишком живо было воспоминание о том, как я корчилась в своей спальне от боли.

В общем-то обряд на вход в лес я провела машинально — я же не собиралась тут задерживаться. Пойду по протоптанной Оксаной тропинке, отдам ей кольцо, и обратно.

Ночью в лесу было страшно. Раньше я на шабаш никогда не приходила одна — с первого раза повелось, что я привозила безлошадную Пелагею. Тогда я даже не думала бояться — в тихой беседе долгая дорога по лесу неизменно пролетала как один миг. Старая ведьма мудра, и я слушала ее всегда очень внимательно, боясь упустить хоть слово. Теперь же я обратила внимание — насколько жутко в лесу — что — то потрескивает, постанывает, вздыхает. Я поражалась тому, насколько в лесу темно — не видно не зги. Вытяни руку — и я бы ее не увидела. В городе ночь совсем другая. Здесь же без фонарика было жутко и темно. С фонариком было еще страшнее — слабый круг света хоть и показывал тропинку, не давая сбиться, однако там, за кругом, тьма была еще плотнее чем раньше. Лес, особенно ночной — недоброе место для одиночки. Все какие есть неупокоенные души в черте леса — все они с наступлением темноты начинают бродить кругами — и зачем, спрашивается? Легче-то им от того не станет. Причем от недоброй смерти — кого зверь задрал, кто заблудился да выйти не смог, или еще как, — у всех них характер от этого здорово испортился. На нескольких людей они никогда не нападают, а вот на одиночек — почему бы и нет?

Я поежилась и ускорила шаг, весьма некстати вспомнив что местная братва повадилась в этом леске закапывать свои проблемы — очень удобно, никаких свидетелей. Раньше — то тела на кладбище первым слоем в свежие могилы ложили, чтобы потом сверху его прикрыл официальный усопший, да в прошлом году скандал случился. Собрались хоронить какого — то чиновника, приехали на кладбище, а там со дна могилы рука торчит. Могильщики видать не доглядели да схалтурили. Скандал был огромный, понятно, и с тех пор на кладбище братва не совалась.

Тем не менее километра три по следам Оксаны я отмахала без проблем. Не зря я бутерброды готовила, видимо. С облегчением я наконец увидела сквозь сосны желтые язычки пламени и бегом побежала туда.

Оксана бодро махала метлой, заканчивая расчищать круг, в центре которого уже был разложен костер. Лицо у нее было в пятнах зеленки. Поодаль валялась деревянная лопата и большая пластиковая лоханка. Заслышав шаги, она остановилась и оперлась на метлу, поджидая меня.

— Ку-ку, — бодро выкрикнула я.

— Приветствую тебя, Мария, — улыбнулась она.

— Приветствую и тебя, Оксана, — отозвалась я. — Что с лицом?

— Да вот, видать сглазил кто, — расстроено сказала она. — Утром встаю — на щеках волдыри, все болит.

А мне некстати вспомнилась искорка Силы, сорвавшаяся в небо с моих пальцев. Обычно — это знак совершенного колдовства. Однако же — я тогда просто пожелала Оксане здоровья!

— Нормально дошла? — озабоченно спросила она.

— Страшновато одной по лесу, — поежилась я и подошла к костру поближе, вытягивая озябшие ладошки.

— Надо было отчитать страх-то, — рассеянно ответила она, втыкая метлу в огромный вал снега по краю круга.