Шлюпка - Шарлотта Роган

В ошеломлении я прикусила язык; дальше мы ехали молча. Только когда фургон почти поравнялся с тем местом, где я видела целующуюся парочку, Ханна сказала:

— Похоже, тебя вполне устраивают присяжные-мужчины, это так?

Глядя в окно, я позволила ей оставить последнее слово за собой. Она злилась не на меня, и, если ей хотелось подогнать мир под собственные убеждения, мне оставалось только пожелать ей удачи.

Во время одной из таких поездок Ханна склонилась ко мне и прошептала на ухо:

— А ты не настолько слаба, как притворяешься.

До нашей эпопеи мне и в голову не приходило рассуждать о телесной силе, по крайней мере о своей; но теперь я не уставала поражаться собственной выносливости, которая обернулась для меня благом. Разумеется, ни у кого бы не повернулся язык осуждать тех, кому изменила физическая или моральная стойкость. По мнению Ханны и миссис Грант, мы в определенном смысле были наказаны как раз за нашу силу, но я так не думала. Когда на одном из заседаний у меня появилась возможность обратиться к суду, я поблагодарила Бога за сохранение моей жизни, сказав, что верю: Господь Бог и присяжные взвесят все обстоятельства и решат по справедливости. Адвокаты настаивали, что их подзащитные не представляют угрозы для общества, не нуждаются в перевоспитании и не вызывают опасений, ибо вероятность повторения такой ситуации ничтожна.

Двадцать один день меня окружали люди, терявшие рассудок днем и умиравшие ночью, но меня такая участь миновала. Уж не знаю почему. В начале своей речи обвинитель спросил:

— Как получилось, что вы остались в живых? За счет чего сумели выстоять в таких условиях? Почему не обессилели, не заболели, как столь многие другие? И разве не должен более сильный проявить настоящее благородство и добровольно покинуть шлюпку во имя спасения других?

— А кому свойственно настоящее благородство? — ответила вопросом на вопрос миссис Грант. — Вам?

Очевидно, ей не давали слова, и судья, ударив молоточком, попросил присяжных не принимать во внимание эту реплику. Когда мы выходили из зала суда, нас обступила кучка репортеров.

— Как вам удалось остаться в живых? — выкрикивали они. — Назовите источник вашей силы!

Позже, в фургоне, Ханна, топнув ногой, вскричала:

— Что это, охота на ведьм? Неужели, чтобы доказать свою невиновность, мы должны были утопиться?

Я ответила: если глубоко вдуматься, человек не может быть одновременно и живым, и невиновным, но Ханна смерила меня ледяным взглядом и вновь обратилась к миссис Грант. Может быть, ее разозлило, что именно я ответила на вопросы репортеров, почему мы выжили, а не канули в вечность. Единственное, что я смогла сказать, хотя давно отказалась от традиционной веры: наше спасение — это милость Божья. На следующий день с газетных полос кричали жирные заголовки: «ГРЕЗЫ О СПАСЕНИИ: СПАСЕНИЕ ГРЕЙС», а далее следовал скупой текст с толкованием мистического смысла моего имени.

С самого начала пресса относится ко мне с большей симпатией, чем к миссис Грант и Ханне, которые тоже это отметили, сказав:

— Давай начистоту, Грейс. Ты невиновна ровно настолько, чтобы сейчас отвертеться.

Такие уколы, естественно, вызывают защитную реакцию, и я ответила, что на самом-то деле это они с миссис Грант играли на публику, повторяя, что слишком далеко зашли в нарушении общественных норм. Но в итоге я сделала вывод, что всем поневоле приходится решать, когда поступаться условностями, а когда им подчиняться, то есть по большому счету разница между нами тремя была не столь велика.

Главными свидетелями обвинения выступили мистер Престон и полковник Марш. Форма полковника пестрела цветными нашивками и знаками отличия. Он поклялся на Библии говорить только правду, а затем начал бессовестно лгать. По его словам, он бросился на защиту мистера Харди, но, оказавшись в меньшинстве, побоялся, что женщины его растерзают, прояви он настойчивость. Я вскочила, считая, что судья должен знать, как полковник не раз спорил с мистером Харди по поводу сближения с другими шлюпками и открыто высказался против последнего, примкнув к миссис Грант, но мистер Гловер заставил меня сесть, и в звенящей тишине я слушала, как полковник врал суду, будто бы мы, сбросив за борт мистера Харди, отправили следом и мистера Хоффмана. Полковник говорил:

— Мистер Харди действительно представлял угрозу, но не безопасности женщин, а их амбициям. С самого начала было очевидно, что Урсула Грант хотела командовать, а мистер Харди и его верный сторонник мистер Хоффман ей мешали.

Я была уверена: уж кто-то, а мистер Престон откроет суду истинную сущность наших действий и неприглядную роль полковника, но, когда его вызвали на свидетельское место, у него так затряслись руки, что он с трудом водрузил на нос очки и полностью стушевался. В целом мистер Престон не сказал ничего существенного; подозреваю, он был заранее проинструктирован обвинителем не противоречить показаниям полковника. По прошествии некоторого времени он успокоился и, взяв себя в руки, стал помогать обвинителю восстанавливать ход событий. Он сыпал разрозненными датами и цифрами, но не мог связать их какими бы то ни было рассуждениями, поэтому я не усмотрела в его показаниях особого смысла и к тому же заметила, что старшина присяжных только качал головой, пытаясь выстроить за него логическую цепочку.

Всего за пару дней сторона обвинения представила свои доводы и факты, а дальше в дело вступила защита. Единственная выжившая итальянка отбыла к себе домой, в Италию. Никто не знал, была ли это именно та особа, которая метила птичьей косточкой в глаз мистеру Харди, но ни обвинение, ни защита не проявили настойчивости, чтобы докопаться до истины. Помимо нас троих, в живых осталось четырнадцать женщин; из них двенадцать стали участницами процесса. Все двенадцать свидетельствовали в нашу пользу: одни лично выступили в зале суда, другие прислали нотариально заверенные показания. Все двенадцать утверждали, что выжили только благодаря Ханне и миссис Грант, хотя некоторые признавали, что с трудом вспоминают события того августовского дня вследствие полного упадка моральных и физических сил. Выступления были тщательно отрепетированы: свидетельницы говорили одними и теми же словами, как то: «Мистер Харди определенно потерял рассудок и представлял опасность для всех нас», «Миссис Грант была словно остров» (вариант: «словно гавань»), а Ханна «несла нам свет». Все единодушно показали, что «никто и пальцем не тронул мистера Хоффмана — он сам бросился за борт». Они уподобились кликушам, прославляющим своего возлюбленного руководителя секты, и за такую непоколебимую верность газетчики тут же прозвали эту дюжину «апостольскими сестрами». Во время их однообразных выступлений миссис Грант взирала на своих сторонниц с характерной заботливостью, а Ханна одаривала каждую благосклонной улыбкой верховной жрицы. Даже судья не остался равнодушным: я заметила, что он не сводил глаз с этой пары и, наверное, сам в какой-то мере проникся пиететом. А мне подумалось, что этот спектакль показал, какое влияние оказывает на людей миссис Грант, и сыграл на руку моим адвокатам, которые утверждали, что и меня она подчинила своей воле.

Поначалу обвинитель донимал женщин вопросами, пытаясь прервать их заклинания «с трудом вспоминаю», «словно гавань», «несла свет», но после того, как третья свидетельница подряд разрыдалась прямо перед публикой, он, видно, махнул рукой и решил проявить милосердие, дабы не мучить тех, кто и без того настрадался. К этому времени уже стало понятно, что «апостольские сестры» все заодно и будут выступать единым фронтом, чтобы нас выгородить; только зачем нас выгораживать, если мы не сделали ничего плохого? Это вопрос напрашивался сам собой, и присяжные, как видно, размышляли над тем же. Еще одиознее прозвучали заявления полковника Марша. Явившись в суд при полном параде, он выглядел весьма авторитетно — я бы и сама ему поверила, не знай я его как облупленного.

Отступление от сценария было допущено лишь однажды — когда мистер Райхманн вызвал для дачи свидетельских показаний Грету и спросил, каковы были отношения между мною, Ханной и миссис Грант. Он сказал:

— Вы все говорите о Ханне Уэст и Урсуле Грант так, будто это одно лицо.

— Действительно, они во многом были единомышленницами и не покладая рук опекали других женщин, — ответила Грета.

— А мужчин? Мужчин тоже опекали?

— По-моему, они считали, что мужчины в состоянии сами о себе позаботиться.

— Но на скамье подсудимых сейчас трое. Считаете ли вы, что Грейс Винтер держалась вместе с двумя другими обвиняемыми?

— Ну нет. Грейс держалась обособленно. Мне думается, она больше прислушивалась к мистеру Харди, нежели к миссис Грант. Мы между собой решили, что ей претит подчиняться женщине. Вы же знаете, муж ее был крупным банкиром, — очевидно, это его влияние. А кроме того, она, как я понимаю, чувствовала свою вину за наше бедственное положение, ведь шлюпка была полна под завязку, когда в нее запихнули Грейс. Нет-нет, если она и держалась с кем-то вместе, так только с Мэри-Энн.