Дьявольская сила - Фриц Лейбер

«Парикмахер слишком коротко постриг меня вчера», — подумал я.

А так как шляпа была уже старой, я купил новую, тщательно выбрав размер.

Через три месяца, к моему удивлению, новая шляпа тоже упала мне на уши. На этот раз я разозлился. Накануне я не был у парикмахера. Я пошел в шляпный магазин и сорвал на хозяине свою злобу. Он сильно извинялся.

— С начала войны, — объяснял он, — фетр совсем не того качества, да и кожа для подкладки… Я вставлю внутрь плотную тесьму, и она будет вам впору.

Я ушел ободренный.

Прошло еще 3 месяца. Шляпа, конечно, была очень плохого качества и увеличилась в размере.

Я отдал ее коридорному, который, очевидно, был ряд получить почти новую шляпу, и пошел в другой магазин. На этот раз во избежание неприятностей я купил шляпу у Лока. Вы, конечно, знаете, как прекрасно они шьют шляпы и сколько они стоят.

Итак, через 3 месяца мне пришлось поставить в шляпу двойную тесьму, а еще через 3 месяца я убрал ее в сумку со старыми вещами.

Правда становилась очевидной, бросалась в глаза. Голова уменьшалась. Боли, которые все больше усиливались, не снимались даже наркотиками. Только морфий приносил какое-то облегчение. Лекарство частично снимало боль, но оно не могло успокоить мои предчувствия.

Я видел — извините — вижу, как тает мой череп, можно сказать, на глазах. Я был жертвой, я прекрасно понимал, что это странное явление было связано с той жуткой сделкой, на которую я пошел год назад.

Я перебил мистера Ф. Я хотел показать ему, что не хочу обсуждать этот вопрос. Именно так нужно вести себя с сумасшедшими, подумал я.

— А голова тсантсы. Что вы сделали с ней?

— Приехав в Марсель, я передал ее в антропологический музей. Директор выразил мне благодарность за этот дар. Если хотите, вы можете увидеть ее там. Что касается меня, я никогда не пойду туда, даже если мне разрешат выйти отсюда.

Думаю, не надо говорить, — продолжал он с благодарностью за то, что я слушаю его, — что я ходил от доктора к доктору, рассказывал им о своем случае. Все слушали мой рассказ, конечно, как фантастику. Один из докторов, друг моего брата, телеграфировал ему как главе нашей семьи, что он очень обеспокоен по моему поводу, не заботясь о сохранности профессиональной тайны. Потом состоялся семейный совет. Вы знаете пословицу «Отсутствующий всегда виноват».

Я был интернирован.

Поверьте, что я абсолютно был согласен с этим решением по нескольким причинам. Прежде всего я считал себя виноватым, и эта тюрьма, которую вы видите, слишком мягкое наказание за мое «преступление».

Кроме того, я страдал и страдаю от страшных болей. И только больница может обеспечить меня такими дозами морфия, благодаря которым я могу хоть немного поспать, а дома я не смог бы достать такое количество наркотиков.

Но нужно было учесть еще один аспект.

Модификация формы черепа долгое время была заметна только мне, но вскоре она стала бросаться в глаза случайным прохожим. Люди оборачивались и смотрели на меня, когда я проходил мимо. Моя голова была не только конической, но и комической.

Я из вежливости сделал протестующий жест.

— Ради бога, оставим эту тему. Вы сами видите, что я превратился в карнавальную куклу.

Мистер Ф. встал. Я понял, что аудиенция закончена, и он больше не хочет со мной говорить. Более того, у него был очень утомленный вид, и я тоже встал.

— Я уверяю вас, что меня очень заинтересовал ваш случай. Но, на мой взгляд, ваша вина намного меньше, чем вы думаете. Адам никогда бы не сорвал яблока с дерева знаний, если бы не Ева, так и вы никогда бы не купили тсантсы, если бы не фокусы и хитрости мисс Хойет.

— Она умерла, сэр, — вставил мистер Ф., — оставим ее в покое.

И в этот момент я с ужасом понял, что он до сих пор любит женщину, которая убила его.

Глаза моего собеседника странно блестели. Я попрощался и закрыл за собой дверь его комнаты. У меня было чувство, будто я бежал из заключения.

* * *

— Действительно, странная история, дорогой доктор, — сказал я доктору Марченду, который ждал меня в офисе. — Мания преследования, усложненная мазохизмом…

— Вы правильно поставили диагноз, — сказал доктор.

— Однако история со шляпами очень необычная. Пока мы можем судить о ней субъективно, не так ли? — спросил я, — По крайней мере, пока мы во всем не разберемся.

— Нет, нет, — ответил психиатр, — я объясню вам, в чем дело. Вы знаете, что у новорожденного ребенка две половины черепа не соединены вместе. Только через несколько месяцев постепенно края сходятся и плотно срастаются.

В случае же моего пациента этого срастания, по неведомым мне причинам, не произошло. Этот процесс начался только в период зрелости, когда восстановилось минеральное равновесие, что позволило начаться нормальному процессу.

Но этот, очень поздно появившийся шов вряд ли мог провоцировать такие головные боли, на которые жалуется мистер Ф. и которые вполне объяснимы и не надуманы, по крайней мере. С другой стороны, надумано объяснение пациента, которое объясняет все это покупкой тсантсы, изготовленной специально для него. Хорошо, что я захватил эту болезнь и вставил платиновые оси между черепными костями. Операция прошла удачно, в течение года у мистера Ф. не было болей. Когда боли возобновились, я побрил ему голову и увидел, что платиновые пластины согнулись под воздействием непреодолимой силы сближающихся костей.

Конечно, я предложил вставить новые пластины, которые избавили бы его от страданий еще на год. Он отказался и до сих пор продолжает отказываться. А мой принцип — не давить на пациентов, особенно когда они в здравом уме и могут решать вопросы, касающиеся их самих, как этот мистер Ф.

Я поблагодарил доктора и ушел.

Уходя из больницы, я еще раз испытал чувство облегчения, как совсем недавно, когда уходил из комнаты больного.

Спустя несколько месяцев я снова приехал в Марсель. От безделия и любопытства однажды я пошел в антропологический музей.

Напрасно среди экспонатов я искал белую тсантсу, подаренную Доном Джоузом. Может быть, тсантса существовала только в возбужденном воображении моего друга.

Этот вопрос стоило выяснить, и я послал визитку директору музея, который принял меня тотчас же.

— Да, сэр, — ответил он на мой вопрос, — да, несколько лет назад какой-то иностранец подарил нам ее. Он был болен и был в нашем городе проездом. Потом он умер.

— Умер? — воскликнул я.

Он кивнул и продолжал.

— Это была уникальная вещь, по крайней мере тогда, когда она была нам передана. Но климат Марселя оказался для нее вреден. Кожа, видимо ее не очень хорошо дубили, через несколько месяцев стала растягиваться, и голова начала расти. Через два года она достигла естественных размеров. Более того, эта голова, очевидно, принадлежала очаровательному юноше. На нее нельзя было смотреть без жалости и ужаса. Посетители протестовали и не без основания. Итак, голова из маленькой кукольной превратилась в настоящую. И мы решили, что ей место не в музее, а на кладбище. Мы отдали ее священнику, и он похоронил ее, я даже не могу назвать вам место.

Я ушел и решил зайти к доктору Марченду.

Я передал ему, какое странное впечатление произвело на меня открытие, связанное с изменением белой тсантсы, которая увеличивалась в размере, тогда как череп мистера Ф. уменьшался.

— Я не понимаю, на что вы намекаете, — ответил доктор, который явно хотел скорее от меня избавиться. — Неужели вы считаете, что мой пациент был прав, когда видел связь между процессом уменьшения головы и покупкой того музейного экспоната, который заколдовал его мозг?

Что я мог ответить?

С точки зрения науки доктор был прав. И все же…

Эдвард Лукас Уайт

ЛУКУНДУ

— Едва ли следует оспаривать тот факт, господа, — проговорил Томбли, что человек всегда и везде должен верить глазам своим, а если зрительные ощущения к тому же подкрепляются слуховыми, то для сомнений вообще не остается какой-либо почвы. Да, человек не может не верить тому, что он видит и слышит.

— Не всегда… — мягко вставил Синглтон.

Все повернулись в его сторону. Томбли стоял у камина, повернувшись спиной к очагу и широко расставив ноги, сохраняя при этом свою привычную главенствующую позу. Синглтон, что, впрочем, также нельзя было назвать нехарактерным для него, напротив, робко пристроился в углу комнаты. Однако в те редкие минуты, когда он все же раскрывал рот, как правило произносил нечто такое, что действительно заслуживало внимания. Мы уставились на него с той льстивой естественностью и молчаливым ожиданием, которые обычно подстегивают азарт рассказчика.

— Мне просто вспомнилось, — после небольшой паузы продолжал он, нечто из того, что я лично видел и слышал во время одной из поездок в Африку.