Многорукий бог Далайна. Свет в окошке - Святослав Логинов

— Экономика, — машинально поправил Илья Ильич.

— Тебе виднее, ты у нас профессор. А экономить всё равно приучайся, тех денег, что прежде, у тебя уже не будет. Небось дома и сороковины прошли, так что особо вспоминать тебя больше не станут.

Голову отпустило разом, словно и не болела она никогда, лишь рвотный вкус во рту никуда не делся, напоминая о недавних страданиях. Илья Ильич осторожно поднялся, не доверяя обретённому здоровью.

— Рёбра-то целы? — заботливо спросил Афанасий.

— Вроде целы.

— Ну тогда пошли.

Таверна уйгура ничуть не изменилась, что показалось даже странным, ведь с самим Ильёй Ильичом за эти же дни случилось столько всего, что на несколько лет могло хватить. Уйгур встретил их поклонами, взгляд его на мгновение задержался на вспухшей физиономии гостя, но и теперь восточный человек дипломатично промолчал, никак не высказав своего удивления. Зато Афоня дал волю чувствам.

— Ты гляди, — закричал он, дёргая уйгура за рукав, — видишь, кто пришёл? А ты говорил — не вернётся! Нет, старая дружба не ржавеет!

Илья Ильич усмехнулся потаённо и ничего не сказал.

Вновь, словно в первый день, выставленный на улицу столик был накрыт крахмальной скатертью, объявились кушанья, о доброй половине которых Илья Ильич и не слыхивал. И когда Афоня извлёк из воздуха четверть «Смирновской», в том не было уже ничего удивительного, а только дань традиции.

— Со здоровьичком! — произнёс тост благодушествующий Афанасий.

За это Илья Ильич выпил с готовностью. Закусили лосиной губой, тушенной в сметане. Квакер, видимо окончательно перешедший на должность полового, принёс с кухни блины с припёком и мёд. Афоня, щуря сытые глазки, наклонился к Илье Ильичу и шёпотом спросил:

— Слушай, как тебя всё-таки угораздило стражника прикончить? Они же бессмертные.

— Сам помер, — коротко ответил Илья Ильич. — Бил меня, пока деньги не кончились, а там и рассыпался.

— Так ты его действительно со стены сбил или просто в Городе встретил и до того довёл, что он на тебя с кулаками кинулся?

— Со стены.

— Чудеса на постном масле! Сам бы не видел, не поверил бы ни в жизнь. А как ты его?..

— Старался... — Илья Ильич пожал плечами. Афоня понял, что подробностей не дождётся, и вновь перешёл на менторский тон:

— А всё равно, как ни верти, получается, что ты в прогаре. Денег нет, омоложаться заново нужно будет, а что стражника ты порешил, так на его месте уже кто-то другой стоит.

— Не кто-то, а мой сын.

— А!.. Тогда понятно. Значит, как ты этого дурачка сделал — тоже не скажешь. А вот у меня детей нету, даже случайных. Я проверял, тут это нетрудно узнать, осталась в живом мире твоя кровь или ты весь сюда убыл.

— Я тоже весь, — сказал Илья Ильич. — Сын у меня молодым погиб, не успел пожить.

Афоня кивнул и наполнил стаканчики. Выпили ещё по одной. Говорить было не о чем, и Илья Ильич, удивляясь самому себе, запел на мотив старой песни «Полюшко поле» текст, слышанный от студентов-стройотрядовцев на прокладке трассы:

Глокая куздра штека будланула бокра,И теперь она куздрючит тукастенького бокрёнка!

Очень хорошо слова эти ложились на ситуацию, объясняли всё и всё оправдывали. Зачем зря трепать языком, когда можно спеть, и всё станет понятно? В прежней жизни он бы ни за что не позволил себе такого, но сейчас... какие могут быть комплексы? Единственное неотъемлемое право усопшего — быть собой. Поётся, значит, пой, и пусть кто-нибудь попытается осудить тебя за несоответствие месту, времени или ситуации.

Афанасий некоторое время слушал молча, потом, ничего не спрашивая, начал подпевать, и вскоре они пели на два голоса:

Ой ты, куздра, зачем ты будланула бокра?Ведь у бокра был бокрёнок, очень тукастенький бокрёнок!

Глава 7

Компас замолк. Много лет кряду она ежедневно слушала его тонкие гудки, возвещавшие, что с сыном всё в порядке, насколько может быть порядок с человеком, давно ушедшим из жизни. И вдруг — тишина. Полная. Могильная тишина.

Сначала она подумала на самое простое: сын поставил блок, не хочет, чтобы она знала хоть что-то о его житье. И объяснение этому было подходящее: долгожитель, муж встретился с Илюшкой и восстановил его против матери. То есть особо восстанавливать там было нечего, ригорист Илья не простил матери её работы, но муженёк напомнил, чем ещё можно досадить бывшей супруге. Потом в голову пришло простое соображение, что муж ничего о её нынешней жизни не знает, во всяком случае, не знал до недавнего времени, что полжизни назад он похоронил её всерьёз и навсегда, не надеясь на встречу, и потому никакой злости и обиды накопить за эти годы не мог. Это у неё злость на саму себя и обида за несложившуюся жизнь переродились в недоброжелательство к мужу, оставшемуся жить, поступившему умнее, чем она.

Тогда пришёл страх. Если Илюшка не поставил блока, не заслонился от матери стеной молчания, то куда он делся? Вдруг он в один день растратил все свои деньги и вновь погиб, прежде чем мать успела помочь ему? А ведь такое запросто может случиться, мальчик привык жить, ни в чём себе не отказывая, а теперь, когда отец тоже здесь и не вспоминает его каждый день, Илюшка мог и не рассчитать, разом пустив деньги на ветер.

Людмила успокаивала себя, что даже в этом случае сын не исчезнет бесследно, а обратится в призрак, ведь документы в военных архивах хранятся, «Книга памяти» издана, но от подобных успокоений становилось ещё хуже.

А в сожителе, как назло, словно что-то человеческое проснулось. Он сидел на топчане, время от времени вопросительно поглядывал на Людмилу, но, не дождавшись слов, начинал тянуть заунывную, выматывающую душу песню. Песни, которые пел зомбак, были без слов: одна весёлая и одна унылая. Сегодня весёлой не было слышно, зомбак с небольшими завываниями тянул одну и ту же ноту, от которой у вселенной начинали болеть зубы. Прежде Людмила не злилась на эти песнопения, лишь удивлялась порой: неужто из подобных завываний родились знаменитые тирольские йодли? Места вроде те самые, зомбак в живом мире, где сыскалось его вмёрзшее в лёд тело, носит гордое звание тирольского человека. И учёные спорят, был ли он предком современных людей или же приходится им двоюродным пращуром. А чего спорить? Ясно же, что не был он ничьим предком, помер бездетным, замёрз на альпийском перевале. Те, у кого дети есть, так своей жизнью не кидаются.

В конце концов Людмила не выдержала, споро собралась и вышла, заперев дверь снаружи на щеколду, чтобы зомбак в приступе неожиданной активности не умотал куда-нибудь в нихиль. Хотя скорей всего он так и будет сидеть на топчане и подвывать отвратительным фальцетом. Вот только глядеть с немым вопросом ему будет не на кого.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});