Служба королю - Валентин Юрьев

— А тогда какой смысл на вас нападать? Совсем уж не пойму. Выгоднее идти на Дворец, трясти вашего короля, у него и девок полно и золото вместо зерна, так?

— Так, да не совсем. Ты всё хочешь двумя цветами мазать, чёрно, да бело, а мир — то вон, он какой, суха муха! Хассанам ходить во Дворец не надо, король с падишахом давно уж договорились, после Болотной Войны ещё, оттуда и так приходят караваны с данью, с девками и с золотом. Ишь, беда какая!

— С какими девками?

— С такими вот, как эти, только помоложе, да почище. Чего ты вылупился?! С нашими! С нашими девками, прости, Сияющий!

— Да ты что, отец, и вы отдаёте дочерей?

— Мы не отдаём! Клан — это сила, суха муха! А вот они отдают — он кивает на женщин, весело прыгающих на новом развлечении — плачут, а отдают, подумаешь, одну в год! Вот и не знаешь, кто хуже, хассаны или свои? А ты говоришь, оружие, суха муха! Оружие разве что решает?

— Ну, как же не решает, если армия сильнее, так, может и не надо дани отдавать?!

— Так я ж тебе и говорил, если бы все королевства соединились, может, и была бы армия, а если бы короли, да торгаши оружия прикупили…суха муха! Чего зря молоть? Да наши три короля передерутся между собой раньше, чем в поле выйдут, прости, Сияющий! Им важно, кто командовать будет, кому слава достанется, у кого перьев на шляпе больше и можно ли соседа надуть потихоньку, но благородно!

— Ты, кларон, не кипятись, Муха, гля, правду говорит — это не вытерпел один из простых воинов — Мы как-то с иллиритскими ходили вместе, а командир был от них. Так они, гля, наших вперёд себя поставили, кормили хуже животных, а потом, гля, сожгли три мирных селения и начали орать, что это — великая победа! Тьфу! срам один! Нагрузились барахлом и ушли, а мы, гля, потом еле домой дошли, сколько раненых не вернулось! Жратвы никакой, хассаны наседают, и раненых тащить, прости, Сияющий! Уж мы, гля, потом жаловались, а кларон наш сказал "Политика такая, дурни!" Вот уж точно, дурни.

— Ну и что делать надо?

— По хорошему? По хорошему, гля, надо крепости ставить — раз! Войско собрать и по харе им треснуть пару раз — это два! И королевство надо одно, чтобы не вразнобой, гля, это три! Чтобы в нём границы охранялись, кордоны с башнями чтобы строились, а девки наши чтобы детей рожали прости, Сияющий! Вот тогда можно и про оружие говорить.

— А чего про него говорить, суха муха? Оружие — оно только продолжение руки. Ты сделаешь длинное, а хассан ещё длиннее, умельцы всегда найдутся! Ты железо прикуёшь, а он — ядом смажет! И так во веки веков! Ишь, беда какая! Оружие в этом разговоре — самая последняя вещь!

— А что же — первая?

— Прости, парень, не знаю, как сказать, по-умному. Ишь, беда какая! Правда жизни! Вот, что всего важнее! Такая правда, чтобы была она одинаковой и для селянина, и для воина, и для короля! И если кто не по правде, чтобы жизнь его учила, суха муха!

— Ну, а если я — сам — оружие! Я сейчас могу один победить десяток. А если я таких воинов научу, соберу отряд и мы начнём ходить по границе?

— Дурррак ты молодой! Я ж тебе говорю, оружие — ничто! Ты десяток обучишь, а одного из них золотом сманят, предаст он тебя, уйдёт к хассанам, там свой десяток обучит. Тоже на тоже и получится. А откуда ты знаешь, может у них и сейчас есть посильней тебя?

— Есть. Знаю. Намного сильней, ты прав, отец.

— Ну, вот, суха муха! Так он возьмёт и десять десятков против тебя пошлёт!

— Ладно тебе, старшой, развоевался! Сейчас ручей будет, давайте полдничать.

И они стали отдыхать, прислушиваясь к радостному визгу женщин, которых отпустили помыться, согрели остатки еды, которой уже мало оставалось, поели, а Мишка всё думал и ворочал мозгами, начиная понимать, что есть в жизни особые проблемы, против них не поставишь защитную стенку, пока не был облит ледяной водой руками Канчен-Ты, которая увела его в мир совсем других грёз своим весельем и простой девичьей болтовнёй.

Дальше пошли почему-то молча, видимо, мозги уже пресытились размышлениями и крутились сами по себе. День начинал клониться к вечеру и местная селянка уже прыгала от радости и показывала всем знакомые места, когда впереди показался дым.

Такой дым мог произвести только хороший пожар или большая куча сжигаемого весной мусора, так что на всякий случай все пошли быстрее. Прекратился смех в предчувствии чего-то нехорошего.

Мишка взлетел повыше и понял, что же произошло, гораздо раньше других. Характерные фигуры хассанов, их луки, горящий дом и одинокая фигура селянина, закрывавшая его телом, напомнили ему кадры кино про фашистов.

Не теряя зря времени, он погнал своего летучего коня вперед и, приблизившись на доступное для колдовства расстояние, сразу начал упаковывать вражьих воинов привычными уже движениями, а потом спустился к мужику и увидел то, что сначала скрыла высокая зелень.

Не дом защищал селянин. Пылающее строение уже было обречено. Он закрывал маленькое тело в грязно-белой рубахе, из которого страшно торчала несуразно большая стрела.

Селянин увидел Мишку только потому, что его появление с неба и одежда казались сверхестественными, может быть, он решил, что это сам Сияющий спустился, чтобы воскресить его сына, но такого чуда Мишка сотворить не мог. Он взял селянина за руку и подвёл к кучке хассанов, которые пытались выбраться из непонятного прозрачного плена, и только спросил: "Кто?", хотя и сам теперь увидел одного из завоевателей, ещё державшего лук наизготовку, у остальных они были за спиной.

И когда вялая рука мужика показала, убийца начал хватать ртом воздух, не в силах даже шевельнуться, потому что теперь плотный слой залил его как муху в смоле. Подбежавший отряд увидел выпученные глаза мёртвого уже хассана и мужика, который бил его, вот только не попадал по морде с выпученными глазами, здоровые крестьянские кулаки молотили по невидимой преграде, разбивая свои суставы.

Остальные хассаны стояли на коленях, поняв, что сила, с которой они встретились не поддастся их лукам и ножам. Пашка, единственный зритель, оставшийся трезвым на этой страшной сцене, собирал оружие, которое они добровольно поднимали кверху, а женщины кинулись к мальчику, хотя и видели, что помощь ему уже не нужна.

Потом селянка подошла к мужику и стала что-то говорить, видимо, хорошо зная его, гладить по плечам и голове, пока окровавленные кулаки не повисли безвольно, и потихоньку увела в сторону от страшного места. Селение начало заполняться непонятно откуда появившимися иритами, выползавшими из своих укрытий. Увидев, что опасности больше нет, они бросились тушить никому не нужный теперь остов сгоревшего дома, печально голося в стороне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});