Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой - Жак Пикар

Выбрались на палубу. Качка еще больше усилилась, но мы с наслаждением подставляли себя волнам, окатывавшим «Триест»: теплая тропическая вода возвращала нам калории, потерянные на дне на глубине 11 тысяч метров.

Возле рубки неожиданно раздался страшный грохот. Почти сразу же я увидел пронесшийся над нами реактивный истребитель военно-морского флота. За ним, покачивая в знак приветствия крыльями, второй. Сверхзвуковые самолеты поднялись с базы на Гуаме полчаса назад и ровно в 17.00 прошли над районом, где мы должны были появиться. И мы появились. Секундой позже над нами проревел спасательный самолет ВВС, груженный резиновыми плотиками, противоакульим порошком и витаминизированными консервами. Что говорить, флот явно не желал ударить лицом в грязь! Узнав время выхода на поверхность, штаб гуамской базы выслал на место целую эскадрилью, чтобы обнаружить нас и в случае, если кораблям не удастся быстро подойти, оказать неотложную помощь. Но ни самолеты, ни витамины, ни даже бортовая рация «Триеста» не были нужны. Нас сразу же заметили с «Льюиса». Тем не менее мы были благодарны военным властям, со всей серьезностью отнесшимся к операции.

Ну а корабли?

«Уэнденк» был еще далеко, он то появлялся, то исчезал в волнах, а «Льюис» описывал теперь большой круг.

Бедные пассажиры «Льюиса» пережили немало волнений. Позже мне рассказали, что к назначенному часу все сумевшие подняться на палубу начали высматривать нас, кто-то забрался даже на мачту. Едва «Триест» всплыл, его засек наметанным глазом фотограф Джон Пфлаум.

— Вот они! — закричал он, указывая пальцем. — Надо же, точно в срок!

По всему «Льюису» разнеслось эхом: «Вот они! Вот они!» Да, «Триест» закончил свой большой путь и вернулся с глубины 11 тысяч метров целый и невредимый. Через одну-две минуты появятся батинавты, их можно будет увидеть на палубе батискафа.

Но две минуты истекли…

Что там происходит? «Триест» уже пять минут на поверхности, а людей все нет. Ни малейшего признака жизни, никакого сигнала. Шесть, семь минут… По-прежнему никого. Страшная тревога охватила очевидцев этой сцены. Все подозрительные признаки мгновенно были обсуждены, проанализированы, сведены к одному. Почему телефон молчал во время подъема? Последний вызов прозвучал 4 часа назад. Может быть, открылась течь, гондола лопнула и поплавок доставил на поверхность два тела, раздавленных адским давлением? Но в таком случае взрыв был бы слышен на поверхности. Правда, попробуй улови что-нибудь сквозь грохот волн и свист ветра! С другой стороны, если бы гондолу раздавило, поплавок погиб бы тоже… Восемь, девять минут. Ничего! По-прежнему ничего. Торопливо, дрожащими руками пытаются спустить катер, но море яростно сопротивляется. Сбрасывают за борт спасательную резиновую шлюпку, — море вынуждено уступить, но ни за что не дает экипажу ступить за борт. Все же четыре человека по очереди прыгают в лодку — офицер, матрос и двое фотографов. Официальные представители прессы в такие минуты пользуются всеми привилегиями… Мотор запущен, четверо направляются к «Триесту».

Батискаф уже десять минут на поверхности. Все это время из шахты выходила тоненькая струйка воды, но ее никто не мог заметить, а если бы и заметил, вряд ли понял, в чем дело. Запустив на полную мощность мотор, шлюпка кругами приближалась к «Триесту». Вздымаясь на гребне и зарываясь в волну, люди не решались ни подойти вплотную, ни уйти…

— Помашите! Да помашите же! — заорали вдруг в два голоса фотографы. В голосе у них была странная нервозность, причину которой мы поняли потом.

Подскакивая на шестиметровых гребнях, шлюпка стремительно приближалась. Фотографы приступили к своим обязанностям: «Помашите!»

Помахать? Пожалуйста, с удовольствием. Нет, не ради фотографов и не для рекламы. Мы приветствовали солнце, свет, свежий воздух, даже волны и ветер, которые понапрасну теперь ярились, ибо глубина Челленджер была взята!..

Потом было возвращение на Гуам на борту «Льюиса», проделавшего за одну ночь путь, отнявший у нас раньше четыре дня. На Гуам флотское начальство прислало специальный самолет, доставивший нас в Сан-Диего, а оттуда в Вашингтон, где состоялись приличествующие традиции приемы и торжества. Нас тепло приняли в Белом доме. Президент Эйзенхауэр в своей речи подчеркнул значение проекта «Нектон» для американского флота, равным образом как и для мировой океанографии. Несколько дней спустя я получил следующее письмо:

«Дорогой мистер Пикар!

Вручая Вам в прошлый четверг правительственную награду, я с особым удовольствием отметил значительный вклад, внесенный Вами в усилия, которые Соединенные Штаты предпринимают для развития океанографии.

Позвольте выразить Вам, гражданину Швейцарии, страны, известной всему миру своим свободолюбием и независимостью, всю меру признательности американского народа. Благодаря Вам сделан еще один значительный шаг в этой важной области науки.

С наилучшими пожеланиями дальнейших успехов,

искренне Ваш Дуайт Эйзенхауэр 9.2.1960».

«Сделан еще один значительный шаг в этой важной области…» Да, мы сделали его. Некоторые считали, что железный груз, оставленный «Триестом» на одиннадцатикилометровой глубине, ставил точку под программой больших погружений. Но в науке нет финальных точек. Наоборот, это погружение открывало путь дальнейшим исследованиям. Батискаф «Триест» проторил дорогу в глубины океана другим батискафам, прочим подводным аппаратам. Глубоководное погружение перестало практически быть проблемой, отныне ученые могли пользоваться добытыми плодами. В этом, собственно, и заключалась наша цель.[40]

Давняя мечта профессора Пикара, зародившаяся пятьдесят лет назад, полностью осуществилась. Благодаря батискафу — придуманному, построенному и испытанному им — богатства и тайны моря можно было изучать на любой глубине.

Батискафы и подводные лодки будущего

За кромкой пляжей континенты незаметно соскальзывают в море. Скрывшись под водой, берег отлого тянется иногда на десятки и даже на сотни километров. Континентальные шельфы вполне можно назвать «морским огородом»: обилие солнца позволяет здесь произрастать водорослям, кормиться рыбе. Затем склон становится круче и устремляется в бездну глубиной в четыре, пять и даже шесть километров. Море меняется, исчезают привлекательные пейзажи, радовавшие глаз у поверхности; начинается абиссальное царство. Это и есть владения батискафа.

«Триест» и ФНРС явились только прототипами: батискаф был задуман как универсальный аппарат для достижения любых глубин, позволяющий взять на борт несколько тонн научного снаряжения. Но ему уже пошел десятый год — и это в эпоху, когда боевые самолеты устаревают за один-два года! Во времена, когда строился «Триест», нам приходилось затягивать пояс и экономить каждый сантим своего тощего бюджета. В принципе при всем желании мы не могли воспользоваться лучшими достижениями техники тех дней. Представьте себе, какое превосходное судно можно построить за половину или даже одну четверть стоимости современного бомбардировщика! Когда изготовление таких аппаратов будет поставлено на промышленные рельсы, уже не два-три, а десятки, сотни батискафов смогут опускаться на морское дно.

Без батискафов нельзя обойтись при исследовании полутора миллиардов кубических километров объема морей и океанов. Один Тихий океан занимает площадь в девять раз больше, чем видимая часть Луны, и, хотя это самый глубокий океан, он представляется мне тоненькой пленкой — его ширина в три тысячи раз превосходит глубину!

Но сколько несметных богатств хранит эта пленка! Я думаю сейчас не о золотых слитках, лежащих в трюмах легендарных испанских галионов рядом с прикованными узниками, но о залежах марганца, меди, кобальта, никеля, фосфатов и других ископаемых. Фотосъемки возле берегов Южной Америки показали наличие марганцевых конкреций на площади, превосходящей в двадцать раз Францию. На морском дне имеется также нефть, количество которой трудно даже подсчитать. Уже сейчас нефть качают с разной глубины на континентальном шельфе и, как свидетельствует осуществление проекта «Мохол», техника бурения глубинных скважин в открытом море стремительно совершенствуется.

Однако прежде всего нужно обеспечить доступ на дно ученому-естествоиспытателю. Чисто лабораторная работа и взятие проб с поверхности больше не могут удовлетворить растущих потребностей. Мировая океанография достигла больших успехов с помощью классических средств — забрасывания сетей, прочесывания дна, запуска бутылок по течениям. Но чтобы как следует понять и уяснить среду, которую он изучает, человеку нужно самому послушать, пощупать, посмотреть. Наверное, во всех языках выражение «я вижу» означает также «я понимаю»…