Империя. Тихоокеанская война - Марков-Бабкин Владимир

Мичман Романов, оглядев вверенный ему участок и найдя, что всё в полном порядке, вновь вернулся к своим размышлениям.

Интересно, как там братья Федя и Ростик? Ростислав, может, тоже стоит сейчас на вахте. Ну, а как? Будь ты хоть трижды русский мичман, волей судьбы оказавшийся на борту итальянского суперлинкора «Принцесса Иоланда Савойская», но изволь исполнять обязанности, полагающиеся по должности мичману итальянскому, приписанному к данному кораблю. И никому нет никакого дела, князь ли ты императорской крови или простой дворянин. На «Иоланде» служит полно Савойских и прочих принцев, так что родовитостью там никого не удивишь. Как, впрочем, и на «Пантократоре».

Да, в этом плане старшему брату Андрею в каком-то смысле было проще. Хоть и полк лейб-гвардии, но такого вот «цветника» там было поменьше. Возможно, потому, что полков лейб-гвардии было много, а кораблей флота – мало. Да и редко Романовы связывали свою жизнь с флотом. Но братья избрали именно эту стезю Служения. Впрочем, насколько Никита мог судить, Дмитрий ещё не определился окончательно в том, что более волнует его сердце – бесконечность морских далей или необъятность небес. Может, его метущаяся душа найдет успокоение в морской авиации? Поди знай.

Сам же Никита Александрович менять флот ни на что не собирался. Да и близка ему фраза, однажды оброненная императором: «Больше России только планета Земля».

Хорошая база «Саттахип». И места экзотические. И сезон дождей скоро закончится. Но Никита очень хотел, чтобы к этому моменту их и духу бы здесь не было.

Проклятый туман.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. КВАРТИРА ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 16 ноября 1921 года

Мы сидели рядом, глядя в пламя костра в камине. За окном выл ветер, гоня тяжелые воды Босфора. Мгла небес, словно губка, высасывающая огни улиц, редкие фигуры брели на фоне мрачных теней домов, стараясь преодолеть встречные порывы.

Часы на Башне Единства отбили полночь.

Огонь в камине. Потрескивание поленьев. Руки любимой женщины, размеренно порхающие над пяльцами, крестик за крестиком рождая рисунок на полотне. С каких-то пор жена увлеклась этим нехитрым занятием. Говорит, что это её успокаивает.

Вдруг ни с того ни сего размеренно и задумчиво, с ноткой пепла, произношу вполголоса:

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века − Все будет так. Исхода нет. Умрешь − начнешь опять сначала И повторится все, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь.

Маша хмыкнула, не отрываясь, впрочем, от своего вышивания:

− С чего вдруг господин Блок в твоих мыслях?

Пожимаю плечами.

− Не знаю. Навеяло что-то.

− Находишь параллели со своей судьбой?

− Нет, пожалуй. Что-то перекликается, да, есть такое. Но… И вопрос даже не в том, что кажется, что я многого добился, и что теперь в качестве канала у меня из окна видна ледяная рябь Босфора. Ведь всё это лишь мишура, внешние декорации. Просто рябь на поверхности. Нет, я не об этом. Иногда я ловлю себя на мысли, что всё это тщетно. Все эти мои потуги. Что государственная машина, чиновничий аппарат, огромная инерция общества – все они всё равно вернут всё на круги своя, как было уже не раз в истории. Такая вот Великая Тщета. А благими намерениями, как известно…

Императрица опустила руки с пяльцами и иголкой, ожидающе глядя мне в глаза. Она знала, что в моменты хандры и внутренних терзаний у меня лучше ничего не спрашивать. Всё, что я хочу сказать – я скажу. Или скажу потом. Когда дозрею.

Хмурюсь.

− Знаешь, я читал дневники и письма своего царственного родителя. И царственного деда. И прадеда. И Александра Первого, и Павла читал. Оригиналы, включая то, что никогда не будет явлено публике и историкам. Так вот, каждый из них, восшествуя на престол, был полон надежд, грандиозных планов, очень хотел перестроить жизнь и весь мир, дать русскому народу новую благополучную судьбу и настоящее счастье. Но каждый раз это всё была тщета. Они не добились НИЧЕГО. Все их надежды и иллюзии рассыпались в прах. И хорошо если в итоге не становилось ещё хуже, чем было. И это касается не только России. Тот же Хирохито, по итогам мирной конференции, завершившей Великую войну, записал в своём дневнике: «Я хочу выполнить свой долг и установить мир во всем мире. Я с нетерпением жду того дня, когда возьму на себя великую ответственность за выработку и принятие политических решений». И чем закончилось? Вернее, ещё не закончилось, но чем закончится? Массовые военные преступления. Геноцид китайцев. Концлагеря. Биологические опыты по массовому уничтожению белой расы. Диктатура военных. Множество других «прелестей». Миллионы убитых и погибших. Атомные взрывы над японскими городами. Хотел ли он этого, когда писал те строки в своём дневнике? Вряд ли. Во всяком случае, я не хочу в это верить.

Устало тру виски.

− Сильнее ли правитель всей государственной системы? Или все наши порывы и намерения лишь тщета? Как сказал Николай Первый: «Россией не я управляю, Россией управляют столоначальники». И в этом ирония и крах надежд правителя, желающего изменить мир, сделать его чище и лучше. Он, может, и хочет, но кто же ему даст? «В России не ворую только я». Это он тоже верно сказал. Верно, но не совсем, ведь дело не в банальном воровстве, это-то как раз не самая большая проблема. А в том, что все эти столоначальники могут саботировать решения верховной власти, гасить их энергию, переиначивать смысл начинаний. Всё захлёбывается словно в той трясине, которая без конца и края. Но во все времена главной угрозой правителю была не его чиновничья машина. Именно лейб-гвардия. Лучшие из лучших. Элита элит. Аристократия самой высшей пробы. Именно они чаще всего были двигателями дворцовых переворотов, ведь любые преобразования правителя били по их экономическим и сословным интересам напрямую. Такая вот диалектика. Нужно ли удивляться, что гвардейцы душили такие идеи на корню? Часто в буквальном смысле этого слова?

Я замолчал, глядя в резвящиеся языки пламени.

Маша вздохнула:

− Fac officium, Deus providebit.

Кивок.

− Я и делаю всё, что должно. И свершится то, что должно. Уверен, что мои предки делали то же самое. Кому-то прилетело табакеркой в висок, кого-то взорвали бомбой, а кого-то просто убили. Не говоря уж о том, сколько раз нас с тобой пытались убить за последние четыре года.

− Какое-то у тебя мрачное настроение, не находишь?

− Более чем.

− Мне это не нравится.

Жена демонстративно вытащила из лежащей на столике папки чистый лист бумаги, начертала на нём: «Мрачное настроение и хандра», скомкала страницу и швырнула её в огонь.

− Гори они огнём, сомнения твои. Бокал коньяка вылечит тебя окончательно. Оставь благоглупости психотерзаний своим подданным. У тебя нет права на слабину. Хочешь творить будущее? Так твори и не мешай сам себе. Тебе уже удалось свершить куда больше, чем всем твоим предкам. Прекращай сопли и разрушительные потуги самокопаний. Иди вперед. А мы все пойдем за тобой. И если потребуется, я лично изо всех сил буду толкать тебя в спину, чтобы ты не остановился на полпути в сомнениях. Ты – гений. Безусловно. А гению нужна рядом верная жена-подруга, которая верит в него, разделяет его взгляды и мечты, поддерживает его в трудный час сомнений и в час ударов судьбы. Так что тебе повезло, мой любимый гений. Я не дам тебе раскиснуть, ты меня знаешь. Иди. Я с тобой.

В голосе любимой женщины уже проскальзывает раздражение и жёсткие нотки. Не любит она, когда я в таком настроении. И почему я не ранимый поэт, которому прощают поклонницы и влюблённые женщины всякую творческую хандру?