Когда падают листья... - Наталия Андреева

— Мне надо поговорить с Дареном.

— Потом поговоришь, от тебя не убудет, — проворчала Йена, поворачиваясь к Богдану спиной и отводя повисшего на ней чаровника к ближайшей койке.

— Нет уж. Я и так три дня ждал.

И Дарену все-таки пришлось выслушать целую лекцию о том, какой он недоумок и кусок идиота. Богдан разве что не трогал его, хотя ему очень хотелось собственноручно выпороть бывшего ученика. Ткнуть, так сказать, в собственную лужу, как нагадившего щенка.

— Чему я тебя учил?

— Смелости, — в своем духе ответствовал Дар.

— Мальчишка! — злился Богдан. — Подвигов захотелось?! Так я тебе их устрою, дурень пустоголовый! Мало тебе подвала этой сволочи, раз не выбил он из тебя дурь твою!

— Я не считаю так, наставник.

— А никто здесь и не спрашивает твоего мнения. Молчи и слушай, что тебе говорят!

И чем больше Дарен слушал, тем больше по его лицу расползалась довольная улыбка: его любят? Серьезно? Да нет же, правда. Наставник его действительно любил, иначе просто не наградил таким количеством лестных для портовой шлюхи эпитетов. Войник с вниманием, ловил каждое слово, и на его душе впервые за несколько лет через стопудовую угрюмость пробилась радость, медленно выталкивая осеннюю хандру.

— Что ты улыбаешься, молокосос? — оборвал свою гневную тираду Богдан и даже на миг растерялся: — Давно с солью не пороли?

— И я Вас тоже очень люблю, наставник.

Осень тихо рассмеялась в своих чертогах, зная, что ей пора уже уходить. Да только все равно она успела сделать все, что задумала: и нарисовать золото, и затереть его акварелью, смыть ее дождем и вышить на панно мироздания красными крестиками начало дорожки, невидимо пересекающейся с Нитью заросского воина.

Зиме ничего не останется, кроме как смириться.

Что Ледяная Хозяйка может сделать против Творящего Судьбу?

ГЛАВА 5

НАЧАЛО ПУТИ

Я пойман в поле голым,

Мой волк убит дублетом,

Мои сова и ворон,

Где вас искать — не знаю!

Пылью играются лучики,

Anno Domini!

Я быть слепым не наученный,

Журавль в небе…

Веня Д" ркин (с)

Как проходит все вечное, прошла пора осени, и зима, вступив в свои права, взяла в осаду пограничную заставу, ударяясь о ее каменную мощь непрерывными вьюгами, метелями и заносами.

Акиремские послы донесли до его светлости акиремского князя вести о непричастности Заросеи к инциденту, и царственные особы пафосно расшаркались перед друг другом в фальшивых извинениях-сожалениях, чтобы потом втихую проскрежетать зубами и казнить парочку тайных приближенных: как же, такой жирный куш упустили! Придется теперь искать новых людей и заново заниматься поисками злополучного камня, да еще так, чтобы обогнать всех соперников. То-то, наверное, злорадствовал мастер Анрод в небесных чертогах Моарты!

Дарен им не завидовал, но и помогать совсем не желал. Напротив, он жаждал как модно скорее оказаться в недосягаемости этих двух глупцов, гнавшихся за властью над судьбами.

И зима милостиво помогала ему в этом деле.

Последние коричневые и сморщенные листья-одиночки еще болтались сиротливо на почерневших ветках, припорошенные снегом. Он падал хрупкими ломкими хлопьями в ладони и медленно терял свою белизну, превращаясь в маленькие капельки воды. На темных ресницах пушинки таяли медленнее, и то и дело приходилось вытирать их рукой. Черные волосы лежали на плечах мокрой кошкой, покрытые тонким слоем снега. Вот так бы стоять и стоять под небом, дарящим всему свету свое сребротканое покрывало, пока сам не станешь частью этого прекрасного!..

Дарен стоял на открытой, запорошенной снегом, площадке, которая вела вглубь лазарета, и с радостью и тоской наблюдал за танцем снежинок в промерзшем воздухе. Зима напоминала ему о доме. Только там она была другой: жестокой, неумолимой, но щедрой и заботливой. Укрывала бережно землю своим пушистым пологом, чтобы не померзла матушка-земля. А сугробы-то какие были на его родине, сугробы! Любо-дорого поглядеть! Порой идешь по лесу вместе с отцом проверять капканы, а на пути — он. Стоит весь из себя белый, величественный и манящий. И, конечно, такие походы всегда заканчивались одним и тем же: отец и сын забывали обо всех делах, бросались с головой в эту мягкую гору, в шутку пытаясь затащить друг друга поглубже, а потом долго выковыривали смерзшиеся комки из меховых шапок, курток и штанов. Когда же они, виноватые, промерзшие, но довольные донельзя, возвращались домой, мать всегда ругалась и пыталась достать отца деревянным черпаком: мол, опять сушить вещи придется, лучше бы зайца принесли, бездельники! Отец же в одних подштанниках бегал по избе и заливисто басисто хохотал, зная, что жена не всерьез бранится, а так, для порядка. Он заразительно смеялся, что вскоре и мать начинала смеяться, бросала черпак на стол и неслась к любимому мужу через единственную преграду — стол, чтобы утонуть в его объятиях. Потом и они с братом подбегали — и стояли так, обнявшись и прижавшись друг к другу, казалось, целую вечность, ловя нежность и даря тепло.

Дарен мотнул головой, отгоняя воспоминания почти семнадцатилетней давности: он бы даже жизнь отдал за то, чтобы все вернулось на свои места, чтобы вновь услышать басистый голос отца и заливистую песню матери, чтобы вновь увидеть братишку…

— Вот ты где, мастер! — Йена встала перед ним и уперла руки в бока. — Шляешься один Оар знает где, а нам тебя искать по всей заставе?

— Извините, сестра. — Дар изобразил раскаяние: ему ничуть, ну прямо ни капельки не было стыдно! — На снег смотреть вышел.

— Посмотрел — и будет. Возвращайся в лазарет, тебе нельзя много ходить, ноги-то еще небось болят?

Ноги болели, но Дарен отчаянно не замечал этой боли, сосредотачиваясь на каких-нибудь других мыслях. Он взял костыли.

— Да нет, сестра. Почти и не болят.

— Ври-ври больше, — ворчливо отозвалась Йена, накидывая на него теплый плед. — Рано тебе еще прогулки устраивать, мастер.

Дар поелозил плечами под пледом: уже было почти не больно. Ребре срослись, лицо и тело перестали напоминать спекшуюся рану, а ноги… С ногами вопрос тоже скоро разрешится. Он был уверен в этом.

Вот и сейчас: стоило ему только лечь в кровать, как, заведя вечный моторчик, на ноги ему вспрыгнула рыжая кошка.

— Кошка ты моя, кошатина… — Дарен ласково почесал ее за ухом.

Зоря зажмурилась от удовольствия и стала подставлять то один бок, то второй под мягкие поглаживания мужской ладонью, не прекращая своей кошачьей песни.

Сестра Йена, принеся в кружке Дару какую-то горькую гадость, вздохнула:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});