Доброй ночи, мистер Холмс! - Кэрол Дуглас

– Ты права. Впрочем, я абсолютно уверена, что оно означает нечто важное. – Ирен замолчала, погрузившись в свои мысли. Вдруг она опустила на меня взгляд и улыбнулась так ласково, что я сразу же воспряла духом. Подруга протянула мне руку: – Пойдем, Пенелопа, давай подогреем булочки на каминной решетке, как в старые добрые времена. Я купила целых три пакета выпечки, и бутылку шампанского вдобавок.

– Алкоголь? – с беспокойством в голосе спросила я. Несмотря на годы, прожитые бок о бок с Ирен, я по-прежнему считала, что леди не следует употреблять горячительные напитки.

– Амброзия, – с напором ответила подруга. – И уж поверь мне, она куда лучше мятного чая.

Видимо, на прощание Ирен снова в последний раз решила поразить меня своей проницательностью. Откуда она узнала, что утром мистер Нортон угощал меня именно мятным чаем? Мгновение спустя я поняла, что проницательность здесь ни при чем и подруга просто вспомнила нашу первую встречу и трапезу в кондитерской. Теперь каждой из нас предстояло идти своей дорогой, и проведенное вместе время больше не играло никакой роли, оставшись с нами лишь воспоминанием о минувшем.

* * *

Я проводила Ирен на вокзал Ватерлоо и посадила на поезд до Саутгемптона. Там ей предстояло пересечь на корабле пролив, добраться до Франции и сесть на поезд до Милана.

Моя подруга в шляпке с алым плюмажем выглядела как-то по-особенному красивой и мужественной. Муфту, кстати, она взяла с собой, надев на руку, словно талисман. Другой, свободной рукой она помахала мне на прощание.

Из-за грязи, покрывавшей окно вагона, мне было сложно разглядеть выражение ее лица. Потом паровоз дал свисток и, пыхтя, потащил состав прочь от платформы, обдав провожающих клубами пара. Ирен Адлер скрылась в тумане, из которого появилась несколько лет назад, чтобы прийти ко мне на помощь. Я повернулась и побрела через огромное, напоминавшее гробницу здание вокзала.

Несмотря на то что от вокзала до Темпла было далеко, я проделала этот путь пешком – мне очень хотелось прогуляться. Войдя в кабинет Годфри Нортона, я обнаружила, что молодой адвокат, уперев руки в боки, внимательно изучает предмет, придавивший своим весом кипу бумаг на его столе.

Увидев, что именно стоит у него на столе, я ахнула от удивления. Годфри поднял на меня озадаченный взгляд и протянул письмо. Я сразу же узнала размашистый почерк Ирен и зеленые чернила, которыми она всегда писала.

«Уважаемый мистер Нортон, – гласило послание, – я уезжаю в другую страну, открывая новую главу в своей жизни и сценической карьере. Я сомневаюсь, что мы в будущем когда-нибудь снова увидимся, и потому в утешение я оставляю Вам этот сундук, некогда принадлежавший Вашему покойному отцу, чья смерть ни у кого не вызвала особого сожаления».

Я подняла на Годфри взгляд. Казалось, у меня в ушах буквально звучит полный язвительности голос Ирен.

Мистер Нортон кивнул, и я стала читать дальше: «Я полагаю, что содержимое данного сундука может пролить свет на местонахождение пропавшего Бриллиантового пояса Марии-Антуанетты, в существование которого, насколько мне известно, вы не верите. Мне так и не удалось разгадать загадку предметов, которые здесь находятся. Вы знаете о своей семье то, что не известно мне, и потому, быть может, Вам повезет больше.

Я больше не стану наводить столь беспокоивших Вас справок, за которые Вы изволили меня бранить. Подобный род занятий меня теперь не интересует. В знак того, что я умываю руки, я оставляю Вам последнюю из зацепок, не дававшую мне покоя, и хочу пожелать Вам удачи.

Настоятельно рекомендую Вам обратить Ваше внимание на Пенелопу Хаксли. В ее лице Вы найдете преданного друга, который всегда рад помочь советом, прийти на выручку и просто поддержать. Она и есть то подлинное сокровище, которое я оставляю вам. Цените ее так, как всегда ценила и буду ценить я».

На этом письмо заканчивалось. Внизу стояла подпись: «С искренним уважением, Ирен Адлер».

Я уже выплакала все слезы, поэтому, дочитав письмо, подняла взгляд на Нортона с улыбкой. Годфри не разделял моего спокойствия. Неожиданный прощальный жест моей подруги смутил его до глубины души, и теперь он даже не знал, что и думать о ней. Он выглядел настолько по-мальчишески озадаченным, что мне захотелось потрепать его по волосам, как я это обычно проделывала с воспитанниками, когда они сталкивались с непредвиденными сложностями. Конечно же, в данном случае я не могла позволить себе подобной вольности.

– На черта ей это? – резко спросил он. – Если Бриллиантовый пояс существует и его можно отыскать, за него можно выручить бешеные деньги. Что она на самом деле задумала?

Годфри все не умолкал, продолжая гадать и строить разные предположения, но так и не смог найти объяснение поступку Ирен. Если моя подруга своей неожиданной щедростью хотела лишить Нортона душевного равновесия и покоя, то ей это удалось.

Я сдержала улыбку, решив, что работнице не следует ставить себя выше работодателя и прерывать поток его вопросов:

– Прошу прощения, мистер Нортон, вы не могли бы снять со стола сундук? Я знаю, он ужасно тяжелый, но, если вы выполните мою просьбу, я смогу перепечатать документы, которые под ним лежат.

Молодой адвокат расхохотался, а я засмеялась вслед за ним, подумав, что, наверное, Ирен сейчас вспоминает о своем подарке Годфри и тоже хохочет.

Глава четырнадцатая

В моей жизни появляется Казанова

Отъезд Ирен Адлер особенно сильно отразился на моем дневнике. Начиная с двенадцатилетнего возраста я записывала в дневник все до мелочей, полагая, что в старшем возрасте чтение этих тетрадей будет для меня поучительным занятием, и они, в своем роде, послужат иллюстрацией моего нравственного совершенствования.

Из-за отъезда Ирен я проводила вечера одна и, решив воспользоваться возможностью, стала перечитывать старые записи. Не берусь утверждать, что они действительно свидетельствовали о моем духовном росте, скорее наоборот: знакомство с Ирен вынудило меня свернуть с прямой проторенной дорожки, уготованной мне моим воспитанием.

Дневники, охватывавшие период нашего знакомства с Ирен, пестрели именами знаменитостей, названиями разных мест и описаниями всяких увлекательных событий. Чтобы вместить все подробности истории о крестике Оскара Уайльда, дела о злом савояре и прочих наших приключений, мне часто приходилось вылезать на золоченые поля.

До встречи с Ирен записи в дневнике были краткими и, боюсь, невероятно скучными. Теперь, с ее отъездом, передо мной встала задача наполнить мои дни чем-то стоящим, тем, о чем имеет смысл писать.

Я продолжала поддерживать отношения с более-менее благовоспитанными представителями театральных кругов. Эти славные люди, то ли по просьбе Ирен, то ли по собственной воле, очень старались, чтобы я не скучала в одиночестве.

В результате подобных встреч, пусть и редких, мой дневник пополнился удивительными записями о той невольной роли, что я сыграла в ухаживаниях Оскара Уайльда, о малоприятном знакомстве с гипнотизером из Мэйфера[26] и прочих событиях, которые находятся за рамками данного повествования.

Больше всего мне было приятно посвятить освободившееся время добрым делам. Я стала преподавать Софии и ее друзьям английский язык. Каждый вторник на два часа стайка проказников собиралась у меня в квартире, всякий раз опустошая мои запасы горячего шоколада. Вдохновленная бесстрашием Ирен, я стала помогать и Армии Спасения в Уайтчепеле, где доподлинно узнала, что такое настоящая нищета и крайнее отчаяние. Если бы у меня был литературный дар, увиденного с лихвой хватило бы на десяток романов в духе Диккенса.

Несмотря на всю бурную деятельность, что я развернула, самым светлым моментом в моей жизни были письма Ирен. В каком-то смысле, несмотря на то что голос подруги доносился из невообразимой дали и был едва слышным, она продолжала оставаться неотъемлемой частью моей повседневной жизни. С самого начала я пересказывала кое-что из ее писем Годфри Нортону, с которым мы общались каждый день. Делала я это, с одной стороны, из желания пообщаться с ним, а с другой – потому что мне хотелось развеять его подозрения.

– Ну как, есть какие-нибудь вести от вашей подруги? – обычно спрашивал он. – Она не интересовалась, разгадал ли я тайну сундука?

– Нет. Она даже не спрашивала, как вы восприняли ее подарок. Поймите, Бриллиантовый пояс ее больше не интересует.

– Сомневаюсь.

Я поставила перед ним чай, и адвокат, отодвинувшись от стола, принялся барабанить пальцами по столешнице из красного дерева:

– Я так понимаю, ей нравится в Италии?

– Там теплее. Лондон с его вечными туманами, дождями и холодом – не самое подходящее место для оперной певицы.